Ночь с тобой

После ужина я заскочила к Танюшке. Мне необходима была независимая юридическая консультация, а заодно и медицинская.

Ксюша налетела на меня, словно вихрь.

— Риса, я передумала становиться артисткой.

— Неужели? — Свои виртуальные профессии она меняла, как перчатки.

— Да, я собираюсь стать психотерапевтом или просто психологом.

— М-гм, — снимая сапоги в прихожей и думая о своем, пробубнила я.

— Слушай, — тараторила Ксюша, — я тебе диктую десять слов, а ты мне их повторяешь. Только не хитри и не записывай. Если ты запомнила больше половины, значит, у тебя хорошая память, и ты можешь работать в профессии…

— Постой, постой… — Проходя в комнату, я обратила внимание на совершенно идиллическую обстановку в гостиной. Мягкий свет от торшера освещал журнальный столик. За ним сидел мой зять, рядом лежали детские книжки и тетрадки Ксюши.

— Мы работаем, — строго предупредила девочка. — Сейчас я тебя протестирую, садись.

Она надиктовала мне десять слов, совершенно не связанных между собой.

Они даже являлись разными частями речи, и нормальный человек запомнить их не мог ни при каких обстоятельствах, но, зная капризный нрав Ксюши и то, что она от меня не отстанет, я сосредоточилась.

— Черный, полетел, ярко, волны, приседая, покрасив, — дальше я замолчала, напрягая уставшую за день голову.

— Ну ладно, достаточно, — смилостивилась она. — У тебя коэффициент запоминания… — Ксюша наморщила лобик.

— А где Танюша? — огляделась я.

— Не знаю, — отмахнулась девочка, собираясь тестировать меня дальше. — Это он меня научил, — ткнула она пальцем в новоиспеченного отчима.

Я посмотрела на него. Глаза мужчины выражали грусть. Бросив взгляд на часы, я спросила, ужинали ли они.

— Нет, мы ждем Танюшу, — ответил он печально.

— Пойдемте, я вас покормлю. Ксюше уже давно пора спать.

— Вася, пойдем ужинать, — схватила Ксюша за руку отчима.

— Ксения, почему ты его зовешь Васей, он ведь Георгий? — шепнула я ей на ухо.

— А как мне его звать, Жорик, что ли? Я ему имя придумала. У нас в классе все так ботаников зовут. Он ведь типичный ботаник, правда?

«Если дочери нет дома в такой поздний час, значит, ей не нравятся ботаники. Пофигист тоже не подошел. Кто же, кто похитил ее душу?» — огорченно думала я, плюхая на сковороду яйца. Неужели она до сих пор любит того своего первого престарелого соблазнителя?

7

Сегодня день не задался с самого утра. Аннушка пролила подсолнечное масло, как писал Булгаков в «Мастере и Маргарите».

Главный вызвал меня в кабинет и ласковым таким голосом спросил:

— Ну, Ларисушка, как дела?

Утро предвещало бурю. Для меня это не было неожиданностью, потому что он прочел мою рукопись, там фигурировали и опальный министр, и его жена, лежащая в онкологии, и даже пианистка-дочь, которой грозились отрубить пальцы, если отец добровольно не признается в преступлениях, которые он, видимо, не совершал. Между делом, как мне казалось самой, я пыталась донести до читателя, что развернута травля против адвоката Северцева. Когда я очень разозлюсь, получается на славу. Да, эмоции через край. Но журналист без этого не может, я же не телевизионный диктор и не пономарь, который монотонно талдычит написанное другими. А фактический материал был достоверен на сто процентов. Еще (этого главный не знал) я заручилась поддержкой своей знакомой из пресс-службы президента. Она вывела меня на высокопоставленных людей. Ему это тоже не очень-то понравится. Кто-то хочет засадить известного экс-министра и политического деятеля, отнять у него все: уважение, славу и даже, что уж совсем по-бандитски, семью. Если мои связи сработают, возможно, удастся вернуть ему кое-что из утраченного. Статья в такой солидной газете тоже сделает свое дело. Мы, то есть я и, соответственно, мой главный, со своей газетой обязательно окажемся между двух огней: теми, кто, говоря бандитским языком, заказал этого министра, и тем, кто теперь обещал мне его защитить. Придется кому-то обязательно сделать плохо.

— Ты хочешь меня разорить, по миру пустить! — между тем бушевал мой шеф. — Ты понимаешь, что ко мне придут?

— Кто? — прикидываясь, будто новичок в журналистике, я сделала круглые глаза. — Все, что я написала, чистая правда.

— Налоговики, пожарные, санэпид, черт с рогами… и найдут ряд нарушений. Их при желании найти можно все-е-гда? Слышишь?

— Не глухая, — огрызнулась я.

Раньше, при советской власти, он орал, что его выгонят из партии, а это означало, что с такой профессией, как наша, он сможет работать только кочегаром.

— Найдете других спонсоров и откроете новое печатное издание, — грустно пошутила я, — лучше бульварную газету. На нее незачем наезжать.

— А ты, вместо того чтобы разводить сопли вокруг криминального авторитета и с особой нежностью снимать пылинки с адвоката Северцева… — Тут он взглянул на меня странным взглядом поверх очков, и я догадалась, что кто-то ему капнул про меня и Святослава, только кто и что? — …будешь бегать по спальням и саунам поп-звезд и прочих «белочек», «сливочек», «стрелочек»! Тебе это ох как не понравится!

«Ох, не понравится», — повторяла я про себя, садясь в плохенькую машинку какого-то замученного частника.

— В стоматологическую клинику! — Я назвала адрес и цену, которую могу ему дать.

Он тяжко вздохнул:

— Садитесь.

Видимо, этого ему было мало, а мне много, потому что зарплату я давно профукала, гонорар еще не получила, а зубная боль, прорезавшаяся после разговора с главным, стала невыносимой. Совершенно справедливо считается, что все болезни на нервной почве.

Жена же министра заболела, наверняка, неспроста. Такая спортивная, элегантная, хорошо обеспеченная, может себе позволить все, что угодно, и на курорт поехать, и лекарство за несколько тысяч долларов купить, а переживания скрутили.

Вот и я, как только инструкцию к лекарству прочла, у меня заболело все сразу.

Георгий с большим трудом, но все-таки его достал, оно только сертификацию у нас прошло.

Так эта инструкция словно роман на трех огромных страницах — химический состав с бензольными формулами, показания, симптомы: периодическая боль там-то, головокружения и т. д. Стоп! Симптомы у меня налицо! Я вдруг почувствовала себя ужасно плохо. Мне почудилось, что у меня присутствуют все признаки этой страшной болезни. Как только стала себя щупать, резко разболелось все: ноги, руки, живот, горло, зубы. После разговора с главным я все-таки определилась, что болят только зубы. Тьфу на это онкологическое лекарство! Скорее бы от него избавиться.

Итак, на дохленьком «жигуленке» и с таким же дохляком-водителем мы медленно тащимся в пробке по Садовому кольцу. Он что-то бубнит о несчастной жизни, о безденежье и о тех, кому «баксы достаются легко».

Будто услышав его ворчание, нас слева обходит лакированный джип с двумя красоточками на переднем сиденье. Обе девчонки, на жуткую зависть заморенного водителя, хороши собой, веселы и беспечны. Одна, прежде чем закурить длиннющую сигарету, с высоты своего лихого коня плюнулась жвачкой, попав моему бедолаге в боковое зеркало. Затем, протянув руку с длинными наманикюренными пальцами и тряхнув сиреневыми волосами, она запустила пустую пачку из-под сигарет прямо в нас. Пачка, сделав пируэт в воздухе, попала на нашу крышу, соскользнула с нее и зацепилась за щетки, которые начали волозить ее по стеклу.

— Вот… — водитель хотел выругаться, но, посмотрев на меня и решив, что везет интеллигентную даму, передумал: — Хозяева жизни, — зло выдавил он.

— Это не хозяева, — помотала я головой, — это обслуга.

Он задумался. А я продолжала философствовать:

— Обслуга, и вовсе не хозяев, а каких-нибудь бандюганов.

— Еще ржет, — бесновался водитель, взглянув на вульгарную девицу, которая, как он сказал справедливо, именно заржала, а не засмеялась: — Красятся, как обезьяны.