Ночь с тобой

— Но ведь там мой любимый рис подают?

Да, с рисом в суши-барах все в порядке. Он присутствует во множестве вариантов. Рис холодный, горячий, с приправами, под уксусом, с морепродуктами, с рыбой, креветками, моллюсками. Завернутый в морские водоросли, по-японски «наори». Именно это у них суши и называется. У меня лично слово «суши» вызывает ассоциацию, связанную с сухой колбасой. Помнится, в советские времена были магазины с названием «Колбасы», где сам упомянутый продукт отсутствовал, а название вызывало крик души, мол, хочется колбасы-ы, колбасы-ы.

В России есть два существенных «но», связанных с суши, поскольку морские гады должны быть сырыми, значит, свежайшими. Первое: блюда из сырых продуктов в нашей русской кухне я припомнить не могу, ну если только тертая морковка, и то не каждый любит. Второе, получить продукт свежим… то есть, как говорят, парным — так это у мамы в гостях или у бабушки в деревне!

— Толко сто самолетом пливезли, — словно услышав мои сомнения, кланялся нам в пояс метрдотель.

Вот уж где огромное поле деятельности для санэпида. Правда, в нашей редакционной столовке, где кошки едят из одной тарелки с журналистской братией, санэпид отмечается регулярно, но еда от этого качественнее не становится. Здесь, в суши-баре, у санинспекторов глазки должны разбегаться в разные стороны, как у той гигантской креветки в витрине.

— Графинчик саке для начала, — попросил Святослав, прервав мои бурные мысли.

Саке — это японская водка, чуть сладковатая и подогретая. Японцы приносят ее только к еде, всегда предупреждая наших, что она хоть слабая, но коварная. Русские только улыбаются в ответ, мигом уговаривая графинчик и срочно требуя добавки. Для японцев слабо, а нашим запросто, тем более, что употребляют саке без «прицепа». Хотя нет, гляжу, официантка в кимоно уже семенит к кому-то с бутылочкой японского пива. Я постеснялась сказать Святославу, что тоже бы не прочь выпить ароматный напиток. Вот пиво японское замечательное. Мне приходилось один из сортов его пробовать. «Саппоро» называется.

И все-таки японская кухня — это абсолютно не наша еда. Французская — это я понимаю, там очень вкусно готовят из привычных для нас продуктов, а соусы, соусы просто пальчики оближешь! Итальянская тоже нам по душе — макароны, которые итальянцы называют пастой, у нас присутствовали издавна. Макароны по-флотски рачительные хозяйки научились готовить еще в советские времена, когда мясо нужно было долго-долго отваривать, а потом еще два раза пропускать через мясорубку. Толстенькие и короткие серые макароны, в отличие от итальянских прародителей, перемешивались с провернутым мясом, сдабривались маслицем — вкуснотища и плотность! Макароны с сыром из той же оперы, натирали высохший или совсем несъедобный, недозрелый сыр, поливали всем, чем ни попадя, всем, что в доме находили, а позже, когда появился кетчуп, — им, заморским. И тоже сытность, а под водочку как замечательно, с огурчиком! Про немецкую кухню и говорить не приходится: свиная ножка с тушеной капусткой, да еще с баварским пивком — наша еда. А вот японская, как она к нам досеменила, ума не приложу. Глазея по сторонам на модную, изысканную публику, небрежно заскочившую с морозца погреться саке, я размечталась о сибирских пельменях, которые обожаю. Кстати, мой уральский жених Илья лепит их виртуозно. Просто скульптор, да и только.

Надо же, поверил мне, когда я со Святославом за полночь явилась и объяснила, что у нас с этим дамским сердцеедом… ничегошеньки нет. Поговорить и чайку попить собирались. Я ведь сама себе бы не поверила. А он поверил. Поверил, что на телевидении встретились случайно. Поверил, что я из профессионального интереса журналистское расследование провожу… Я его после этого, честно, зауважала, может, даже и полюбила. А какой он мне сюрприз сделал! Шиншиллу подарил!

Говорит, все думал о зверюшке в подарок, женщина ты необыкновенная, белка для тебя простовата, норка со скверным характером, за песцами уход тяжелый, а вот шиншилла — замечательный зверек.

Действительно, ну такая добрая мордашка, с ушами Чебурашки!

У него друг ферму открыл. Эти зверьки родом из Южной Америки. Мех у них ценный, дороже норки. Но защитники животных убедили людей, что они создают в доме положительную ауру. Зверек недешевый, но ласковый и послушный.

И в приложение к зверьку еще один презент от Ильи — камень, редкий, драгоценный, сияние такое, как в сказке.

Святослав, конечно, в тот поздний вечер, когда Илью с клеткой, шиншиллой, и камнем на площадке застал, тоже опешил. Но быстро нашелся и, как артист, ситуацию обыграл.

— Ну вот, — заявил он уральцу, — передаю вам из рук в руки, а то бы беспокоился, как знаменитая журналистка без охраны до квартиры добралась. Поскольку мы с вами разговор не закончили, — обратился он ко мне, — продолжим его в следующий раз. Если вы намерены, конечно, дальше в это дело ввязываться, пожалуйста, позвоните мне.

Наконец-то у меня его визитная карточка появилась. Все координаты: факсы, электронная почта, имя-отчество и адрес фирмы имеются. Позвонила я сразу же. Вот сидим теперь в суши-баре, пьем саке, едим сырых моллюсков и обсуждаем, какую тактику в борьбе с пока еще невидимым врагом избрать.

— Как ваша знакомая себя чувствует? — Вот запала она мне в сердце, такая элегантная и приятная дама, покоя не дает.

— Плохо. Срочно необходимо лекарство. У нас его пока в продаже нет, а…

— Я вам могу помочь, — вспомнив про своего сердобольного зятя, хотя он еще пока мне никакой не зять, подхватываюсь я.

— Да ну? — удивляется он. — Вы просто бесценны.

Сначала я похвасталась, что у меня имеются связи, ни больше ни меньше как в пресс-службе самого президента. Действительно, одна моя сокурсница продвинулась так высоко. Я, правда, к ней никогда не обращалась, но мы были в контакте.

Учились вместе на одном курсе, вместе начинали работать, потом по разным издательствам разбежались, но часто встречались на пресс-конференциях, ездили в командировки.

— Я, честно сказать, не записал названия лекарства. Потому что связей в фармакологии у меня нет. Одну минуту… — Он нажал кнопку сотового телефона, и собеседник долго что-то ему объяснял. Святослав молчал и хмурился.

— Постой, ты где сейчас находишься? Может быть, подъедешь? — Он назвал адрес бара, где мы сидели. И, отключившись, сказал: — Это его дочь. Единственный человек в их семье, который мне пока еще доверяет. Я хочу вас познакомить.

Я с удивлением посмотрела на него.

— Зачем?

— Чтобы помогать кому-либо, нужно знать о нем хоть что-то. Не правда ли?

— Это вы о ком?

— О вас. Вы же помогать их семье собираетесь?

— Позиция адвоката? — не отвечая на его вопрос, поинтересовалась я.

— Нет, просто человека.

У меня чуть не вырвалось, что помогаю я ему, а не его подзащитному. Хотя, если я серьезно ввяжусь в эту историю, то выглядеть это будет именно так.

Дочь его друга оказалась ровесницей моей Танюши. Только по сравнению с ней Татьяна выглядела тоненькой соблазнительной кокеткой. Этой пошел бы наряд монашки.

Девушка была с правильными чертами лица, гладко зачесанными волосами, стройная, но ширококостная. Очки в дорогой оправе, строгий английский костюм прибавляли ей пару-тройку лет.

Таня относилась к разряду тех, кому еще долго будут кричать вслед «девушка». К дочери подзащитного Святослава даже сейчас обращаться так было бы неловко.

Она выглядела дамой, как ее мама. И имя у нее было дамистое — Элеонора. Названия лекарства для больной матери она диктовала дрожащим голосом. Приехав из онкологического центра, она была переполнена состраданием и горем, которое расточала вокруг себя. Я, жутко впечатлительная натура, тут же переводящая все на себя или на близких, поглощала ее рассказ вперемежку с рисом и морскими гадами. Когда Элеонора поведала, что вечером получила звонок с угрозой отрезать ей пальцы (она была пианистка) и прислать в конверте больной матери, а отца посадить в камеру с уголовниками, я твердо решила, что всех, кто терроризирует их семью, нужно наказать.