Страница 94 из 105
Прелестное здание, которое Ланчиани назвал «совершенным повторением древнеримского загородного дома», построено из старого камня. Очарование и торжественность этого строения достойны самых изысканных реликвий Ренессанса. Сад с вымощенными дорожками великолепен: овальное пространство, полукруг каменных сидений, похожий на нижний ярус греческого театра; и все это обнесено низкой стеной, на которой через определенные интервалы стоят урны, и в каждой растет алоэ. Целостность овала нарушается лишь высокими воротами эпохи Возрождения и классическим садовым домиком, чей фасад украшен абрикосового цвета фризом с многофигурным горельефом.
Я много раз смотрел на эту стену, очарованный тем, что вижу, но никогда не мог войти внутрь, так как домик всегда оказывался заперт. Тем не менее однажды прислали садовника с ключами, чтобы меня впустить.
В центре дворика по обе стороны мраморного фонтана два херувима едут на дельфинах, и еще два находятся по обе стороны от входа — сидят на странных морских чудищах с клювами орлов, перепончатыми передними ногами морских коньков и рыбьими хвостами. Стены фонтана покрыты великолепной мозаикой из ракушек, и среди персонажей, как бы для того, чтобы подчеркнуть языческий характер общего художественного решения, присутствует многогрудая Диана Эфесская.
Покой и умиротворенность сообщает этому саду фонтан. Солнечный свет на персикового цвета стенах, процессия фигур в классических одеждах с лютнями и лирами, тяжелые фрукты и обилие цветов — все это незабываемо и, главное, совершенно не тронуто четырьмя прошедшими столетиями. В эти декорации в любой момент могли бы войти изысканные папы эпохи Возрождения и их кардиналы в красных одеждах.
Я несколько раз возвращался, чтобы еще раз посмотреть на стену сада. Этот сад и фонтан Черепах на Пьяцца Матеи — вот два памятника эпохи Возрождения, которые произвели на меня самое сильное впечатление.
Именно здесь Пий VI развлекал своих ученых друзей, здесь же слушал советы своего благочестивого племянника Карла Борромео. Пий VIII и Григорий XVI часто устраивали на вилле аудиенции, но Лев XIII считал, что здесь нездорово, и построил себе другой летний дом в самой высокой части холма, который в настоящее время, как я уже сказал, превращен в ватиканскую радиостанцию. Славно было, наверное, пообедав в окружении расписанных изящными «гротесками» стен Ватиканской библиотеки, прогуляться под спокойным ночным небом до маленького овального садика. Pio Nono был последним папой, который устроил здесь званый обед. Он благосклонно улыбался гостям, сидя за высоким столом один, а потом мог пешком дойти до домика, чтобы там вместе со всеми выпить кофе.
Прогуливаясь однажды в саду в обществе офицера швейцарской гвардии, я вышел к старым ступеням, ведущим к знаменитому Корридойо ди Кастелло, проходу в стене, который со Средних веков простирался от Ватикана до замка Святого Ангела. Сержантский состав швейцарской гвардии размещается в казармах на вершине лестницы, и мне сказали, что долг гвардии — бдительно хранить ключи от коридора, по которому до сих пор можно тайно пройти в крепость.
— Естественно, мы надеемся, что если его святейшество когда-нибудь попросит ключи, то сделает это исключительно из искусствоведческого интереса, — сказал офицер. — У нас они всегда наготове.
В таких странных и мало посещаемых местах, как это, в воздухе висит дух невероятной древности. В подобных местах не делают уборку для посетителей, они остаются такими, какими нам оставили их века, они — как заваленный хламом старый чердак, где давно уже никто не бывает.
Исследуя этот странный, пыльный кусочек Средних веков, мы вышли к запертым воротам, ведущим в коридор, — место, которое обладает очарованием потайного хода. Это сводчатый коридор, едва ли достаточно широкий, чтобы в нем могли разойтись два человека. Он вымощен грубым кирпичом, и через каждые несколько ярдов в толстых стенах прорублены окна.
Я подумал о том ужасном утре 6 мая 1527 года, когда под прикрытием тумана, опустившегося с рассветом, армия Карла V двинулась на штурм Рима. В ней служили немцы-лютеране, испанцы-католики, итальянцы. Но разница между ними была невелика: все это были головорезы-наемники, которым месяцами не платили и которые изголодались по деньгам. Они бросились грабить Рим, а Климент VII, потрясенный последствиями своей политики, в это время молился коленопреклоненный в соборе Святого Петра. Сначала он было решил облачиться в парадные одежды и встретить врага, сидя на троне, как за двести лет до того Бонифаций VIII встретил Шиарра Колонну. Но когда головорезы ворвались в госпиталь Святого Духа и перебили там всех больных для устрашения горожан, когда крики умирающих и разрывы пушечных ядер послышались уже чуть ли не на ступенях собора Святого Петра, папа был вынужден бежать по крытому коридору в замок Святого Ангела. «Задержись он еще хотя бы настолько, чтобы успеть три раза прочитать „Символ веры“, — писал очевидец, — и его схватили бы».
Папу в его алом плаще с длинным шлейфом, сарра del papa, провели по коридору. Кардинал нес за ним шлейф, перекинув его через руку. Климент плакал, глядя вниз в окна коридора на ужасающие сцены на улицах и на площади перед собором, где швейцарская гвардия вела неравный бой.
Окна в коридоре располагались так близко друг к другу, что кардинал, боясь, что папу опознают аркебузиры внизу, накинул плащ ему на голову и плечи, и в таком виде Климент VII был доставлен в замок. Это было поистине счастливое избавление. В те дни одного кардинала чуть не затоптали насмерть в давке бегущих, другого выбросили в окно, а третьего подняли в корзине на крепостной вал. Чуть раньше в тот же день, утром, небезызвестный Бенвенуто Челлини целился из своей аркебузы в коннетабля Бурбона и был лишь одним из многих мечтавших застрелить его.
Ланчиани пятьдесят лет назад рассказывал, что римские матери до сих пор поют на ночь капризным детям колыбельную, которая начинается словами «Fatti la паппа, е passa via Barbone!» — «Человек с длинной бородой, Барбоне, который присвоил себе имя Бурбон», — настолько долгой оказалась память об ужасе тех дней.
Разграбление Рима двадцатью тысячами немцев, четырнадцатью тысячами итальянцев и пятью тысячами испанцев продолжалось восемь дней. Творились неописуемые безобразия: кардиналов со связанными за спиной руками тащили по городу и держали в заложниках, требуя выкупа, а одного в гробу отнесли к Капитолию и похоронили бы заживо, если бы кто-то не заплатил за его освобождение. «Святыни собора Святого Петра больше пострадали от испанцев и ломбардцев-католиков, — говорил Ланчиани, — чем от сарацинов в 846 году. Испанцы обыскали каждую гробницу. Они сняли с тела Юлия II папские одежды; они играли со своей добычей, они валялись, растянувшись на священных алтарях; они пили из великолепных средневековых чаш ручной работы, пируя с распутными женщинами, подстилая под себя драгоценные рукописи, собранные Пием II и Сикстом IV… Бюсты святого Петра и святого Павла, голова святого Андрея и голова Иоанна Крестителя были похищены из гробниц в Латеране и Ватикане и из церкви Святого Сильвестра. Германский солдат повесил на кончик своей пики копье, то самое, которым как считали, Лонгин пронзил Спасителя на Кресте… Плат святой Вероники, сохранивший черты Иисуса, таскали из таверны в таверну под крики пьяной солдатни».
Германцы были самыми свирепыми, пока не напивались и не начинали дурачиться: верхом на мулах, одетые в великолепные плащи и митры, с пьяной серьезностью изображали церемонии папского двора. Испанцы отличались жестокостью, а итальянцы — злобной изобретательностью.
Девяносто швейцарцев и четыреста итальянцев вместе с папой и тринадцатью кардиналами оказались осажденными в замке. Еды не было, и ослиное мясо в качестве деликатеса приберегалось для папы. В детей, которые попадались, когда пытались на веревочке спустить голодающим овощи, безжалостно стреляли испанцы, а бедную старую женщину, которая принесла папе несколько листиков салата, повесили.