Зуб кобры

Мы стояли на краю расщелины, крепко обнявшись и замерев. Я чувствовал тревожное биение сердца девушки там, где гулко стучало мое собственное. Под тонкой тканью ее платья ясно прощупывалось горячее и влекущее тело, вздрагивавшее при каждом ударе волн под обрывом. Что-то шевельнулось у меня в душе, затуманило на мгновение голову.

Осторожно коснувшись щекой шеи Кунти, я ощутил бьющиеся там жилки. Она вздрогнула и подняла ко мне пылающее лицо. Полураскрытые губы ее дрожали, почти касаясь моих губ. Сумасшедшее желание коснуться их охватило меня, и я не в силах был противостоять ему. Девушка не противилась моему порыву, и я почувствовал, как ее тело еще сильнее прижалось к моему.

Ветер свистел в ушах, и от этого все происходящее казалось нереальным сном. Стоит лишь открыть глаза, и все исчезнет… Я приподнял веки и увидел лицо Кунти. Глаза у нее были закрыты; плотно смеженные ресницы слегка дрожали. Губы у Кунти были мягкие и влажные; за ними ощущалась твердость зубов.

Нет, так нельзя! Я оторвался от ее рта. Она потянулась за мной и открыла глаза. Я все еще обнимал ее. Окончательно придя в себя, она отстранилась; не говоря ни слова, быстро зашагала вверх по тропе. Я послушно пошел за ней. С минуту мы шли молча. Кунти заговорила первой. Ветер заглушал ее слова, и мне приходилось напрягать слух, чтобы расслышать их.

— Забудьте об этом! — твердо сказала она, не оборачиваясь. — Обещаете забыть?.. Как будто ничего не было?..

— Вы боитесь? — спросил я.

— Дело совсем не в этом. Но дайте слово, что забудете о случившемся!

— Совсем вычеркнуть из памяти это я не могу, да и не хочу, потому что вы удивительная девушка. Но больше не напоминать об этом вам я обещаю.

— Спасибо, — сказала Кунти, опустив голову.

Вдруг она остановилась, обернулась ко мне.

— А ведь вы во второй раз спасли мне жизнь! — воскликнула она, словно только что догадалась об этом. — Теперь я у вас в неоплатном долгу… Пускай случившееся будет хотя бы небольшой платой за вашу смелость, — подумав, добавила девушка. — Хорошо?

— Хорошо, Кунти, — кивнул я.

Сорок ступеней, высеченных в скале, вели к подножию храма. Количество ступеней соответствовало количеству правителей, сменившихся на Гивее к моменту возведения храма.

Кунти легко взбежала по каменной лестнице и остановилась у квадратной в сечении белокаменной колонны, над которой висел небольшой колокол из почерневшего на морском ветру металла. Подняв перед собой сложенные ладонями руки и прикрыв глаза, девушка стала читать не то молитву, не то заклинание, беззвучно шевеля губами. Закончив, она трижды ударила в колокол и вошла в храм. Я последовал за ней.

Тенистый пантеон, сложенный из трещиноватых, грубо отесанных камней, был пуст. Каменные плиты пола от постоянного соприкосновения с влажным морским ветром покрылись зеленоватым налетом и отзывались гулким эхом на наши шаги. Во главе центрального зала возвышалась величественная фигура неведомого мне божества, взиравшего на нас с холодной бесстрастностью черного камня. Правая рука бога была поднята, словно призывая задуматься над сутью бытия; левая сжимала грозный трезубец, грозивший всем заблудшим беспощадной карой.

Кунти в задумчивости остановилась перед статуей бога. Я осторожно подошел к ней сзади и замер, взирая на изъеденный сыростью камень, к которому приходило не одно поколение гивейцев, принося свои надежды, мольбы и восхваления.

— Раньше люди приносили сюда цветы, чтобы боги делали их жизнь счастливой, — после продолжительного молчания произнесла девушка. — Они верили в непоколебимость нравственных и моральных устоев своих предков… Видите эту надпись? — Кунти осторожно провела пальцами по шершавой каменной плите у ног божества, стирая зеленую накипь. Прочла: «Каждый, кто рядом с тобой, — не враг твой, но твой брат!»

Она взглянула на меня. Я склонился над камнем, читая полуистертую надпись, выпрямился.

— Так думали наши предки, — снова заговорила Кунти. — Они верили, что у них будет счастливое будущее, в котором нет места для страдания и унижения. Ведь не зря же они понесли столь суровую кару за содеянное на Земле зло? — Девушка пристально посмотрела мне в глаза, словно ожидая подтверждения своих слов, но я промолчал.

— Но все так быстро забывается! — вздохнув, продолжала она. — Прав Сакумаса, когда говорит: «Время — это песок, который течет сквозь пальцы. Память о нем жива до тех пор, пока последняя песчинка не упадет на землю и не сольется с тысячами других…»

Она замолчала, глядя на статую бога. А я искоса наблюдал за ней. Странная девушка. Чего она хочет? К чему все эти разговоры?

— А вы не боитесь говорить мне все это? — осторожно спросил я.

Кунти быстро повернулась. Глаза ее блестели. Она пристально всматривалась в мое лицо.

— Чего мне бояться?

— Вы же меня совсем не знаете. Вдруг я пойду в полицию или спецслужбу и…

— Я не боюсь полиции! — отрезала она. — Мой отец богат и влиятелен на обоих континентах. К тому же полиция продажна, как и все в этом обществе! А вы… Я не думаю, что вы способны на такое.

— Почему? — удивился я.

— Ну, хотя бы потому, что человек, дважды спасший жизнь другому человеку, не задумываясь при этом о своей собственной жизни, не способен совершить такую подлость. Таких людей, как вы, сейчас очень мало… Очень!

Кунти в упор смотрела на меня. Я замолчал.

— Вы загрустили? — Девушка положила руку мне на плечо. — А я обещала развлекать вас!

— По-моему, развлекать вас должен я, как истинный мужчина?

— Знаете что? — воскликнула Кунти. — Едемте в танцзал «Альтаир»? Это очень хороший танцзал! Не то, что эти кабаки на проспекте Свободы. Ручаюсь, в таких вы еще никогда не бывали. Только не отказывайтесь, пожалуйста!

В ее глазах появилось выражение трогательной детской мольбы. А я и не думал отказываться, тем более что настроение у моей спутницы снова поднялось. Взявшись за руки, мы вернулись к машине, на этот раз более удачно преодолев опасный участок тропы.

Магнитор остановился в аллее раскидистых низкорослых деревьев перед особняком Креса Садора. Удивительно красивый закат освещал застекленную веранду перед домом, горевшую ослепительным малиновым пламенем. Это не был обычный — мрачный и кроваво-красный — свет закатного солнца. Сейчас небо переливалось всеми оттенками синего цвета, слегка приглушенного дымкой серебристо-розовых облаков. Только в зените оно оставалось по-прежнему пронзительно-синим и темным. Но лучи заходящего за горизонт солнца быстро гасли, уступая надвигающейся темноте, в которой загорались первые звезды.

На дорожку парка легли острые блики света, лившегося из окон виллы, отодвигая стену мрака за границу деревьев. На пересечении со стволами полосы света надламывались и искривлялись, образуя длинные, широкие тени.

В машине было темно. Только на приборном щитке горели тревожным гранатовым огнем сигнальные глазки, в свете которых я мог видеть темный силуэт девушки, сидевшей рядом.

Вилла Садора находилась вдали от шумных городских улиц, в предместье столицы, где протянулись широкие лесные полосы, отделявшие Шаолинсеу от жаркой, высушенной солнцем степи, раскинувшейся далеко за побережьем океана. Здесь едва ли насчитывалось с десяток небольших поселков и городков, в которых жила местная знать.

Сегодняшний день, проведенный с девушкой, отложил в моей душе неизгладимый отпечаток, и во многом это было связано с Кунти. Чем больше я узнавал эту девушку, тем больше она восхищала меня своей простотой, искренностью, глубоким умом и искрометной жизнерадостностью. Но ум в ней был, пожалуй, главным качеством. Рядом с этой девушкой мне было удивительно легко, и в то же время меня не покидало странное чувство тревоги, словно я ждал от нее чего-то непредвиденного.

Мы танцевали в уютном полумраке танцзала, наверное, самого шикарного в столице. Потом долго бродили по городу. Реклама шумно зазывала посетить Дома зрелищ, где шла премьера нового фильма, и я предложил Кунти сходить в кино, обоснованно полагая, что именно так следует ухаживать за гивейской девушкой. Не выразив особой заинтересованности, она все же согласилась, и мы вошли с ней в темный и душный зал, заплатив перед этим несколько розовых бумажек человеку на входе.