Птица без крыльев

Генри умолк, уронив голову на грудь. Агнес хотела подойти к нему, но осталась на месте, не зная, где найти те слова, чтобы утешить плачущего мужчину, тем более священника. Он сказал: "Это все, на что я способен". Большего унижения придумать нельзя. Агнес полагала, что по характеру Генри самый слабый из братьев. Но среди кровавой бойни он проявил необыкновенную твердость, сохраняя веру в Бога. Для этого требовалось немалое мужество.

— Завтра предстоит встреча с нотариусом, он ознакомит нас с завещанием, — сообщил Чарльз, садясь на место Агнес. — Когда ты должен вернуться, Генри?

— В конце недели, в субботу, — невнятно произнес тот, шумно сморкаясь.

— А ты, Реджи?

— Как можно скорее. — После своей вспышки он с трудом приходил в себя. — Я уплываю завтра вечером.

— Но ведь тебе не обязательно ехать так скоро.

— Чарльз, я уеду завтра.

— Ну, хорошо, хорошо, поступай, как считаешь нужным, никто с тобой спорить не будет. Ответь мне лишь на один вопрос: что нам с Агнес здесь делать? Мы до сих пор ничего не решили.

— Я полагал, что все и так ясно, и обсуждать нечего. Мне казалось, ты понял, что вам надо вести дела и за всем присматривать, пока я... пока я или Генри не вернемся.

— Меня можешь исключить сразу же. — Генри покачал головой. — Я не собираюсь возвращаться и заниматься здесь делами. Нет, этого не будет никогда. Мое призвание — служить людям. Я уверен, что не ошибаюсь. Поэтому на меня не рассчитывай.

— А если ты женишься?

— Никогда! Я считаю себя священником не англиканской церкви, а католической.

— Думаю, в конце концов ты перейдешь в католичество.

— Я уже как-то говорил, что это вполне возможно.

Братья пристально смотрели друг другу в глаза, потом слабая улыбка тронула их губы, снимая напряжение.

— Чарльз, — обратился к брату Реджинальд, — когда завтра мы встретимся с нотариусом, я объявлю, что предоставляю тебе полную свободу действий на период моего отсутствия. Ты согласен взять все на себя? А вы, Агнес? Ведь именно вам и предстоит, по сути дела, всем здесь заправлять.

Взгляды мужчин обратились к ней.

— Как скажет Чарльз, — поворачиваясь к мужу, промолвила она. — Я поступлю так, как решит он. Но мне кажется, что моя задача будет не из легких.

— Хочу сразу посоветовать вам: пресекайте любые глупости. Неподобающее поведение никому не должно сходить с рук.

— Можешь об этом не волноваться, Реджи, — поторопился заверить брата Чарльз. — Не сомневайся, я обо всем позабочусь. Будь уверен.

— Ну, раз мы все уже решили, думаю, не помешает выпить чего-нибудь покрепче, — медленно поднимаясь, предложил Реджинальд.

— Я — пас, — замахал рукой Генри, — за ужином я выпил уже три бокала. Этого для меня вполне достаточно.

— Ну, тогда мне достанется твоя порция. Ничто так не успокаивает мне душу, как виски, подогретое или холодное, — признался Реджи и остановил потянувшегося к звонку Чарльза. — Нет, не надо. Я сам принесу.

— Ты должен его извинить и не принимать его выпад близко к сердцу, — обращаясь к Генри, сказал Чарльз, едва Реджи вышел. — Он просто сам не свой. Кроме нашей общей беды ему еще и без того приходится несладко.

— Там всем крепко достается, Чарльз. А хуже всего тем, кто слишком много обо всем этом думает. Надеюсь, Реджи скоро ранят и он вернется домой.

— Да ты что, как ты можешь так говорить? — Лицо Чарльза исказилось, словно от нестерпимой боли. — Отчего бы тебе не пожелать, чтобы он сразу погиб?

— Я не желаю ему смерти, а говорю всего лишь о ранении в руку или ногу. Только так он сможет вырваться оттуда, иначе его ждет нервный срыв, а это похуже смерти. Мне приходилось наблюдать подобные случаи. Несси могла бы тебе много об этом порассказать. Она умеет найти подход ко всем. У старушки настоящий дар исцелять души.

— Непонятно, почему она не захотела приехать, — задумчиво проговорил Чарльз.

— Ничего в этом странного нет, все очень легко объяснимо. Для мертвых она ничего не способна сделать, ее забота — живые. Знаете, — вымученно улыбнулся Генри, — в первый раз в жизни она ощущает себя матерью. И мне вспомнилась Элейн. У нее еще один ребенок, и ведь он родился как раз в день их смерти. Верно говорят, что жизнь и смерть ходят рядом. Но, прости меня, Боже, я бы пожелал тому, кто зачал эту новую жизнь, немного побыть по ту сторону пролива.

Агнес тепло улыбнулась своему второму деверю. Священник и джентльмен, Генри в душе был обычным мужчиной, совсем не отрешенным от земных чувств и житейских проблем. И она подумала, что Генри с Чарльзом роднила не только фамилия.

Глава 7

До этого времени ему приходилось вести борьбу на два фронта. Одно сражение — среди крови и грязи, другое шло в его сознании. Однако новые укрепления по сравнению с прежними казались чуть ли не дворцами. В тех привычных окопах о бане приходилось лишь мечтать, даже бритье считалось непозволительной роскошью. Теперь же все преобразилось до неузнаваемости: в окопах было сухо, а размеры блиндажей поражали воображение. Блиндаж, который Реджи делил с двумя другими офицерами, походил на маленькую квартирку с горячей водой и всеми удобствами.

В скором времени предстояло большое сражение, но Реджинальд не слишком задумывался об этом. Бои стали нормой жизни. Трупы в воронках от снарядов, душераздирающие крики раненых, напоминавшие ему вопли детей Элейн, — все это привычные атрибуты войны. Но в новых убежищах об этом можно было на некоторое время забыть. Не хотелось даже думать о немцах, что расположились в еще лучших укреплениях по ту сторону равнины, об обустройстве блиндажей противника разговоры возникали то и дело. Поговаривали, что некоторые помещения в офицерских блиндажах напоминали гостиничные номера: в них стояла настоящая мебель. Об этом рассказывал Редни, один из новичков присланных в их батальон. Как и все новенькие, Редни был молод. Пополнение состояло в основном из будущих адвокатов, врачей, государственных служащих. Эти образованные молодые люди всерьез рассуждали о жизни после войны, строили планы. Слушая подобные разговоры, Реджинальду нестерпимо хотелось расхохотаться. Но он изо всех сил сдерживался, боясь дойти до истерики, похожей на ту, что могла бы случиться, если бы он смотрел невероятно смешной номер представления в театре Ньюкасла, комедию в Лондоне или кривлянье обнаженных девиц в увеселительных заведениях Парижа.

Наблюдения подсказывали Реджинальду, что главное сражение намечалось на первое июля. Как всегда, им ставилась задача сокрушить противника. Однако сперва предстояло преодолеть сложную линию укреплений, о несокрушимости которых твердили немцы. Но старые генералы все продумали, предусмотрели и расписали для подчиненных им молодых офицеров и их солдат.

Офицеры и солдаты, какое странное деление, разве не были и те и другие воинами? Хотя куда там солдатам до офицеров, этих молодых богов, спустившихся с олимпа, ну просто орлы, разве что без крыльев. Все как один непобедимые и непогрешимые. Так говорили генералы. Они убеждали офицеров, что победа им обеспечена. А как же иначе? Их же будут прикрывать с воздуха деревянные птицы-аэропланы, а на земле поддержку обеспечат металлические слоны — танки. Впервые это новое оружие предстояло испытать на поле битвы. Конечно, нельзя забывать и об огневом вале, который должен был накрыть не менее молодых немцев в их хваленых окопах. После этого на позиции ослепленных и оглушенных, а возможно, мертвых врагов стройными рядами двинутся безусые солдатики во главе с молодыми богами. Они ринутся на солдат противника и пронзят их штыками, открывая путь кавалерии: сотням, тысячам всадников, ждущим только сигнала, чтобы стереть с лица земли этих презренных немцев. Таков был план сражения, по замыслу генералов. А как же иначе? Разве не трудились они над этими планами в поте лица в своих уютных штабах, сидя за столами? Именно сидя, потому что некоторые из них от старости и стоять-то долго не могли. А когда их гениальные планы осуществятся и немцы сгинут навеки, они вернутся домой в ореоле славы, и король отметит наградами их заслуги.