Страница 60 из 94
Василий Иванович, не сняв сапог, лежал в это время на кровати, будто остекленевшими глазами смотрел на истрескавшиеся доски потолка и зло думал об одном: теперь он, коммунист Мурашов, и вовсе обязан так работать, чтобы эта клятая медаль фашистам боком вышла.
Хотя Каргин в это и не верил, фашисты все-таки наскребли достаточно сил для большой облавы. Еще счастье, что командование партизанской бригады своевременно узнало о замысле фашистов и за несколько дней до облавы перебазировало семейный лагерь в самую глухомань и строго-настрого наказало всем партизанам немедленно забыть о том, что еще недавно он вообще был. Поэтому, когда фашистские войска, обрушив на лес бомбы и мины, повели наступление, бригада сравнительно легко ускользнула от первого удара, совершив быстрый маневр. Но фашисты упрямо пошли по ее следу, сметая огнем любые заставы.
В первые дни, когда кольцо врага казалось не очень плотным, командование бригады все же надеялось проскользнуть сквозь него или прорваться с боем. Однако к исходу недели стало ясно, что для всей бригады в кольце осталось удручающе мало свободного пространства. Тогда был отдан приказ: выходить из окружения поротно, если представится такая возможность, — не принимая боя; в приказе указывалось и место общего сбора.
Три дня назад это было. С тех пор рота Каргина самостоятельно топчет свою тропку, идет и идет, а когда фашисты оказываются совсем близко, вдруг остановится и ударит по ним из автоматов и пулеметов. Прицельно ударит.
После каждого такого столкновения с врагом все меньше и меньше бойцов остается в отделениях. Самое же страшное — теперь и каждый патрон был на особом учете. И не одному Каргину, всем партизанам стало ясно, что спасти их смогут только быстрые ноги, способные опять идти и идти, будто усталость и не наливала их свинцовой тяжестью.
Единственное, что утешало, даже радовало сейчас Каргина, — среди бойцов его роты не оказалось ни одного паникера или просто нытика. Это обнадеживало, укрепляло веру в то, что все равно, как бы ни старались фашисты, а рота извернется. Крепко верилось в это, хотя гитлеровцы и прижали роту к вроде бы непроходимому болоту. Сам Юрка доложил, что оно бездонное, дескать; куда ни сунусь — везде топь, если бы друзья-разведчики не выручали, раз десять мог бы там бесславно погибнуть.
А накал боя, хотя это вроде бы уже и невозможно, все растет, растет. И посвиста отдельных пуль сейчас не слышно — такой грохот стоит. О пулях только потому и помнится, что вдруг к твоим ногам упадет веточка, срезанная ими, или бесшумно белая щепка от ствола дерева возьмет да отвалится.
Эх, продержаться бы до ночи! Случится такое, может, и появится хоть какой-то шанс на спасение.
Но до ночи еще часов пять…
И тут слева и в тылу фашистской цепи тоже взъярились автоматы. Взъярились неожиданно и уже только поэтому особенно мощно.
Прошло еще несколько минут, и Каргин заметил, что натиск фашистов на его роту чуточку ослабел, что сейчас основное для гитлеровцев — дать отпор тем, кто напал сзади; дескать, эти партизаны, которых прижали к болоту, никуда не денутся.
Только несколько минут облегчения выпало на долю Каргина, а у него уже родилась идея, он вызвал командиров взводов и сказал:
— Всем по самую маковку залезть в болото. За корягой, в камышах ли кто спрячется — мне дела нет. Но чтобы ни одного фашисты не увидели, если к болоту подойдут! Строчить из автоматов станут — не отвечать… Лично скомандую, когда вылезать можно будет…
Партизаны, оставив только прикрытие, словно утонули в болоте. Замаскировался самый последний, самый нерасторопный партизан — ушло в черную воду и прикрытие.
А стрельба все гремела…
Интересно, кто так вовремя гитлеровцам в бок ударил? Какая-нибудь из рот родной бригады, случайно или вынужденно сбившаяся со своего маршрута?
Не должно такого случиться: за трое минувших суток любая из них ой куда ушла…
Может, те самые? На переговоры с которыми Костя тогда ходил? Ведь бывает же в жизни так, что сперва какой-то человек тебе страсть как не глянется, а потом становится лучшим другом?
Нет, не только Костя, но и Федор после той встречи с ними к выводу пришел, что черт знает чего те хотели…
Ладно, хрен с ними, с этими отгадками! Главное — в самое время подмога подоспела!..
Около часа буйствовали автоматы и пулеметы, а потом вдруг будто захлебнулись. Теперь стало слышно, как дождевые капли ударялись о воду…
Глубокой ночью, после того как фашисты ушли на поиск ускользнувших от них партизан, Каргин вылез на берег, встал, осмотрелся, вслушиваясь в шумы леса, и махнул рукой. Немного погодя вокруг него сгрудились все бойцы роты — промокшие до нитки, промерзшие до последней, самой глубокой, жилочки. Они жались друг к другу: так было вроде бы теплее. А вокруг Каргина оставалось маленькое пространство — пространство уважения, тщательно оберегаемое всеми.
За последние дни Каргин впервые увидел сразу всю свою роту. И ему показалось, что она стала невероятно мала. И он приказал командирам взводов доложить о наличии людей. Оказалось, что за последние сутки потеряно убитыми восемь человек. С одной стороны, это ничтожно мало, если учесть, какими силами атаковали фашисты, а с другой…
— Юрка, — нисколько не повысив голоса, позвал Каргин, зябко поежившись.
— Ну, чего надо? Тут я, — немедленно откликнулся тот.
— Установи связь с теми, кто нам подмогу оказал.
— Когда на поиски-то идти? Сейчас или погодя, когда и вовсе из фашистского кольца вырвемся?
— Немедля. Пока они не запропастились, — категорично потребовал Каргин.
И, проворчав, что в такую погоду хороший хозяин и собаки на улицу не выгонит, а разведчики все же люди, Юрка увел своих товарищей в промозглую темень.
Глава восьмая
Никак не предполагал Стригаленок, что не только их рота, но и вообще вся бригада выскользнет из тисков большой облавы, мысленно даже оплакал себя. Но, основательно пощипанные и измотанные, они все же выскользнули! По пути на новое место базирования гробанули девять фашистских машин, захватили транспорт с патронами и разгромили несколько малых вражеских гарнизонов. Чтобы, как объяснил командир бригады, показать врагу, что партизаны облавой не напуганы и от своего отступать не намерены. Но Стригаленок понял и другое, о чем начальство не обмолвилось: хотели вновь привлечь к себе внимание, вновь приковать к себе вражеские части; ведь, если верить сводкам гитлеровского командования, бои в Сталинграде вступили в решающую фазу. Что за штука «решающая фаза» — этого Стригаленок не знал. Зато по тону вражеских сводок, ставшему заметно сдержаннее, понял, что в далеком Сталинграде дела идут не так хорошо, как хотелось бы фашистам. Это обнадеживало, воодушевляло и заставляло подумать о том, что, может быть, уже в этом году или в начале будущего кончится его партизанская жизнь. Бесславно кончится: и в командиры он не смог пробиться, и трофеями стоящими не обзавелся.
Может, пока еще есть время, податься в отряд Дмитро?
Когда эта мысль пришла впервые, он даже испугался: неужели ему так дороги все эти золотые побрякушки? Но потом, уговорив себя, — дескать, одно другому не мешает, дескать, народный мститель тоже человек и должен иметь какую-то материальную выгоду, — он уже не пугался, теперь эта мысль казалась ему даже очень разумной. Единственное, что смущало, удерживало от решительных действий, — как осуществить переход к Дмитро? Скажешь здесь всю правду — чего доброго, и самого не отпустят, и на отряд Дмитро глаз положат. Исчезнуть? И того страшнее: объявят дезертиром, вот и оправдывайся потом, после войны, доказывай всякому, что ты не верблюд.
Не осмелился Стригаленок сам принять решение — потому и придумал при первом удобном случае наведаться к Галинке, через нее с Дмитро связаться, чтобы посоветоваться.
Около недели прошло в ожидании подходящего момента. За это время в глухом лесу вырыли глубокие и вместительные землянки и обложились постами, заставами и секретами. Самое же главное, что удерживало Стригаленка от решительного шага, — сейчас он исполнял обязанности командира разведки. Юрка, как ушел той ночью, так с тех пор и не подает о себе весточки. Может, напоролся на вражескую засаду? Может, он, Стригаленок, хоть теперь-то зацепится за командирскую должность?