Страница 67 из 85
— Ну, что добыли? — спросил Каргин, вылезая на тракт и яростно размахивая руками, чтобы хоть немного согреться.
— Продукты и канистру бензина, — охотно ответил Ганс. Он был возбужден удачей, непрестанно улыбался. — Господин ефрейтор сказал ему, что заготовкой продуктов имеют право заниматься только специальные команды вермахта, а не отдельные личности. Таков приказ господина коменданта района. А бензин забрали в назидание. Чтобы не ездил больше! — засмеялся он.
Пауль связывал пакеты и пакетики и молчал. Каргину захотелось услышать его голос, и он спросил:
— Кто он, тот офицер?
— Врач. Из Степанкова.
На лице Пауля отражалось только чувство исполненного долга. Ни волнения, ни радости. Одна убежденность человека в правильности того, что он сделал. Ничего больше!
— Богато нынче снегами, — услышал Василий Иванович за своей спиной, вздрогнул от неожиданности и оглянулся.
На тропинке, которую он очищал от снега, стоял мужчина лет шестидесяти. Его одутловатое лицо и пегую бородку Василий Иванович заметил прежде всего и лишь потом обратил внимание на потрепанное полупальто, на залатанные яловые сапоги. Каждый день он ждал этой встречи, почему-то считал, что она произойдет обязательно ночью и будет тот посланец подполья вооружен. Простоватое лицо этого человека, его одежда, смахивающая на нищенскую, и обыкновенная суковатая палка для защиты от деревенских собак — все это так не вязалось с образом, созданным в мечтах, что Василий Иванович только смотрел на незнакомца, враз забыв и пароль, и отзыв.
— Богато нынче снегами, — повторил тот, и, как показалось Василию Ивановичу, в глазах его на мгновение мелькнула лукавинка.
— Да-да, очень много снега! Но он обязательно стает!
— Тогда быть половодью, — отозвался незнакомец и спросил: — А в дом к себе не пригласите?
В кухне, грея руки о теплый бок печи, незнакомец представился:
— Зовут меня Николай Павлович. Надеюсь, этого достаточно для первого раза?
— Разумеется, — согласился Василий Иванович, хотя был готов обрушить град вопросов. — А я…
— Вы — Василий Иванович. Даже скажу, что до войны были директором школы, а в настоящее время — старший лейтенант.
— Нет, я — лейтенант…
— Давайте, Василий Иванович, условимся раз и навсегда: если один из нас сказал что-то, другой воспринимает его слова только как правду.
— Но я действительно…
— Когда вы были ранены, вам присвоено очередное воинское звание… И еще рад сообщить, что жена и оба ваших сына здоровы.
У Василия Ивановича непроизвольно задергались губы, повлажнели глаза. Чтобы скрыть волнение, он полез в карман за кисетом и долго сворачивал «козью ножку», высекал кресалом искру.
— Почему не спросите, откуда у меня эти сведения?
— Радио?
— Оно, милое, оно. И новости первейшие из Москвы, и все прочее… Ну, Василий Иванович, рассказывайте о своем житье-бытье. С самого начала и как можно подробнее.
И Василий Иванович начал с того, как очутился в лесу и увидел над собой склонившихся солдат. Назвал их по именам.
— Как вы сказали? Каргин? — встрепенулся Николай Павлович. — Незаметный такой?
— Кто это незаметный? Каргин? — удивился и даже обиделся Василий Иванович. — Это внешность у него самая обыкновенная, но сам он человек рассудительный, с хозяйственной хваткой и завидной точностью в выполнении всего задуманного. Если хотите знать, часто из таких людей в минуту испытаний и выявляются вожаки, герои. Не обязательно мирового масштаба, но способные кого-то вести за собой. И словом, и личным примером. У таких людей неистребимая вера в правоту того дела, за которое они взялись. Между прочим, Каргин сейчас командует нашей группой. А вы где встречались с ним, если, конечно, это не секрет?
— Допрашивал. После перехода фронта.
— Вы… особист?
— Вас это настораживает?
— Нисколечко… Если быть откровенным, все эти месяцы я разговаривал со своей совестью. А ей, знаете, не соврешь, от нее ничего не утаишь.
— Ну и как? Она все ваши действия одобряет? Или спорите с ней?
— Есть, конечно, промахи, есть даже ошибки. Но разве обойдешься без них, если дело для тебя до беспросветной дикости незнакомое? Меня никто не учил, как организовывать партизанский отряд, никто, даже мельком, не перечислял задач, которые необходимо решать в первую очередь. До всего сами доходим… Упрекнуть нас можно и за то, что все же маловато сделано нами за эти месяцы. Так я думал еще недавно, до встречи с Николаем Богиновым. Оказывается, в их отряде картина почти такая же. Спрашивается, почему? Ваше мнение, Николай Павлович?
— А если сначала я хочу вас послушать? — усмехнулся тот.
— Что ж, можно и так. Только дилетанты могут считать, что любой группе людей, обосновавшихся во вражеском тылу, дозволено нападать на врага сразу, без изучения местных условий, без тщательной подготовки. А на все это нужно время. И еще об одном, о чем нельзя забывать… Если в отряде всего восемь активных штыков, разве ему посильно нападать на гарнизоны, транспорты? Кроме того, очень осторожно приходится убивать каждого вражеского солдата: за одного своего фашисты уничтожают десятки мирных жителей. А тут еще и зима. И будь проклят снег, что надолго сохраняет следы!.. На пустом месте и с пустыми руками мы начали… О людях рассказывать?
— Обо всем, Василий Иванович, обо всем. Считайте, что Николая Богинова здесь не было.
Василий Иванович сказал, что некоторые бойцы отряда ни в какой период своей прежней жизни не были активистами в полном смысле этого хорошего слова. Но, когда встал вопрос — быть или не быть Советской власти, они оружием единогласно проголосовали за нее.
— Меня как коммуниста это особенно радует, — закончил Василий Иванович.
— Да, они без лишних громких слов взялись за оружие и пошли биться за Советскую власть! — подхватил его мысль Николай Павлович, потом сказал после большой паузы: — Главная ваша ошибка, Василий Иванович, — ни черта вы не смыслите в конспирации. И всем своим людям вы известны, и по хатам бегаете, в человеческих душах копаетесь, а должность у вас — препоганая, заметная. Нарвись вы на негодяя, донеси он — большого ума не потребуется, чтобы всю группу ликвидировать. С сегодняшнего дня извольте связь иметь только со своими полицейскими и лишь через них — с отрядом, с окрестными деревнями… Считайте это указанием нашего подпольного райкома партии.
— Как вы сказали? — переспросил Василий Иванович, который еще боялся поверить своим ушам.
— Как слышали, — усмехнулся Николай Павлович. — Надеюсь, не надо предупреждать, что это тайна? Ну-ну, не обижайтесь: вам верю. Настолько верю, что признаюсь: я не только райком, но и подпольный обком представляю.
Откровенно говоря, долгими зимними ночами случалось и такое, что вдруг наваливалась тоска. Тогда начинало казаться, что ты вообще один, а врагов кругом полнехонько. На другой день Василий Иванович нещадно ругал себя за малодушие, ибо в глубине души неизменно верил, что невидимые товарищи всегда рядом. И вдруг сейчас он услышал, что где-то здесь действуют подпольные райком и даже обком партии!
— Николай Павлович, можно я вас обниму?
— Ну, хватит, хватит… И понимаю, и сочувствую, но все же держи себя в руках…
Этот переход на «ты» был столь естествен, что оба почувствовали даже радость.
После того как Василий Иванович справился со своим волнением, Николай Павлович спросил:
— Как тебе нравится поведение немцев?
— А что? Они очень даже нормально ведут себя. Вполне порядочными людьми оказались, — заулыбался Василий Иванович.
— Так чего же ты плачешься, что вы мало их поубивали? — только и нашелся спросить Николай Павлович.
Василий Иванович, которому сейчас и зима казалась жарким летом, сказал сквозь смех:
— Так это я о наших немцах! О Пауле с Гансом! — И он рассказал о них все, что знал.
Выслушав рассказ, Николай Павлович спросил:
— Говоришь, не коммунисты и не штрафники, которые от наказания у нас скрываются? Говоришь, самые обыкновенные немцы?