Страница 43 из 47
Спор без начала и конца шел своим чередом. Сеял дождь, мокли под ним Ли-2, стоя в высокой жухлой траве. Под полевой аэродром нам дали захламленное, заросшее разнотравьем бывшее льняное поле. Прежде чем начать летать, весь личный состав полка расчищал; его, собирая камни, засыпая воронки и ямы, ровняя суглинисто-песчаную взлетно-посадочную полосу. Теперь дожди размывают ее, и взлетать нельзя.
Взгляд скользит вдоль стоянок самолетов. Иногда кажется, что и в полной темноте, на ощупь я мог бы точно определить, чей Ли-2 передо мной. Вот этот, со свежей заплатой на киле, — Ли-2 капитана В. А. Суркова, рядом — старшего лейтенанта Б. В. Воробьева. Обоим им крепко досталось над станцией Цесис 17 сентября. Двенадцать экипажей в течение двух ночей бомбили ее, уничтожали боевую технику, живую силу врага, разрушали железнодорожные пути. Тогда же заставил всех пережить немало тревожных минут и «семнадцатый» — Ли-2-фотограф. Экипаж его зафиксировал результаты бомбометания, прошел линию фронта и передал на КП: «Задание выполнил, иду на одном работающем моторе». Когда он сел, мы увидели, что правую сторону фюзеляжа забрызгало маслом до хвостового оперения. Да, потрепали этот Ли-2 над целью. Осколками зенитного снаряда пробит маслобак, трубопровод подвода гидросмеси к сервопоршню магистрали уборки шасси, обтекатель мотора. Из-за потери масла в полете правый двигатель начал греться. Шведов выключил его, дошли на одном левом.
А потом, в начале октября, при налете на порт Мемель ему вновь не повезло. При заходе на фотосъемку после бомбежки Ли-2 А. М. Смирнова поймали прожекторы. Осколки зенитных снарядов прошили левое крыло, хвостовое оперение. С тревогой ждали: загорится машина или нет. Не загорелась, хотя держала экипаж в напряжении до самой посадки. Левый передний бак был пробит, горючее из него растекалось по крылу за выхлопной трубой двигателя, и пожар, казалось, был неминуем. Топлива им хватило в обрез.
Бак пришлось менять. Отвернули почти сотню винтов и болтов крепления нижней силовой панели на центроплане, отсоединили шланги с трубопроводом, датчик прибора замера горючего… Проверили герметичность нового бака, прежде чем ставить его на место пробитого. Техники, слесари-клепальщики сутки не отходили от «семнадцатого», но в строю оставили. На нем уже живого места не осталось. Весь изранен, весь в заплатах.
А вот этому Ли-2 с номером 11 досталось на орехи дома, у себя на аэродроме. Вражеский бомбардировщик нащупал нашу базу, сбросил бомбы. Осколки посекли переднюю кромку крыла, колеса шасси. Два наших истребителя отомстили фашисту, вогнали в землю. Но Ли-2 с наряда на вылет пришлось снять.
Дальше — пустая стоянка. С нее ушел на бомбежку Тарнколиса и не вернулся Ли-2 лейтенанта В. А. Суворова. Его подбили над Ригой. Один снаряд задел левый двигатель, второй разорвался в кабине летчиков. Был убит борттехник старшина А. Т. Пряников, тяжело ранены штурман И. С. Руденко и бортрадист-стрелок сержант Г. М. Красношеин. В. А. Суворов пытался перетянуть через линию фронта. Не смог. Машина загорелась. Он приказал экипажу прыгать. Штурман, воздушный стрелок и бортрадист успели покинуть горящий Ли-2. Командир экипажа Василий Александрович Суворов и второй летчик старшина Александр Васильевич Кондратенко взорвались в самолете в воздухе. Чудом остался в живых штурман. Его парашют повис на дереве. На счастье Руденко, один из наших танкистов — они шли в наступление — заметил белый купол. Сняли потерявшего сознание штурмана, завернули в парашют, привязали к танку и пошли в бой. А после боя доставили его в санбат.
Погиб Суворов… Энергичный, общительный, жизнелюбивый парень из городка Саланова Московской области до победы не долетел.
— Не везет мне, — говорил он. — Нет ни постоянного экипажа, ни самолета.
Так оно и было. Летал, подменяя других. В последнем полете он заменил заболевшего командира экипажа Пашу Фурсова.
Я внимательно оглядел другие Ли-2. Каждая заплата, заклепка, вмятина на них мне знакомы. Свой след на их оперении и фюзеляжах оставили снаряды зениток и ночных истребителей над Огере, Вальмиере, Пиллау, Ригой, Тильзитом, Инстербургом, Шталлуненом, Либавой… От бомб, сброшенных с Ли-2, горели доки в Пярну, на глазах у наших летчиков затонул транспорт в Мемеле, пылали склады, барки, цистерны, вагоны.
Не всем удавалось отделаться вмятинами и пробоинами. Прямым попаданием в пилотскую кабину был сбит и сгорел в небе Ли-2 капитана Ивана Ивановича Кукушкина. С командиром погибли второй летчик младший лейтенант Иван Андреевич Подвигалкин, воздушный стрелок рядовой Петр Иванович Терещенко. Успели оставить горящую машину израненные штурман Василий Степанович Прибега, радист Николай Сидоренко и борт-техник лейтенант Валерий Валерьевич Кожин.
Поймал себя на том, что думаю о самолетах, как о живых существах, способных чувствовать боль от осколков, страх из-за рвущихся рядом снарядов, радость от возвращения на родной аэродром. Конечно, металл не способен чувствовать. И все же мы, авиатехники, прошедшие почти всю войну, не поверим в это никогда. Слишком много собственных сил, заботы, тревоги вложили мы в эти машины, чтобы считать их просто металлом, умеющим летать.
Сквозь мерный шум дождя я услышал шаги. В палатку ввалился старший лейтенант Алексей Березюк, командир Ли-2. Он сбросил плащ-палатку, отряхнул ее, аккуратно повесил на гвоздь, вбитый в столб. Весело оглядел нас.
— Что пригорюнились, начальники тяги? Не обедали, что ли?
— Не обедали, — подтвердил Милюков.
— Дождя испугались, — определил Березюк.
Мы засмеялись. Дождем нас не испугаешь. Когда машину готовишь к вылету, погоду вроде бы и не замечаешь. Дождь, снег, град, мороз или жара интересуют тебя постольку, поскольку мешают работе. И не больше. Березюк перешел к серьезным делам:
— Моя машина готова?
Прошлой ночью, отбомбившись над Мемслем, он вернулся на аэродром, чтобы загрузить бомбы и лететь на Тильзит. Их не подвезли. Пришлось ждать. Полк давно находился над целью, а Березюк нервно ходил вокруг своего Ли-2. Наконец бомбы подвесили. Лететь или не лететь? Ведь все сроки вышли. Решили лететь. Цель нашли быстро. Полк сработал отлично, станция горела. Одинокий Ли-2 лег на боевой курс. Сбросили бомбы. Вспыхнули прожекторы, ослепив экипаж, ударили зенитки из всех стволов. Березюк отчаянно кидал машину из виража в вираж, из пике — в набор высоты. Прожекторы цепко держали цель. И вдруг разрывы снарядов, словно по волшебству, стихли. Ослепленный стрелок не сразу заметил ночной вражеский истребитель. Тот ударил очередью почти в упор.
Когда мы на стоянке осмотрели Ли-2, вывод напрашивался один: машина должна была упасть. Из этого полета экипажи извлекли урок — нельзя подходить к цели растянутой цепочкой.
— Готова наша машина, — борттехник Саша Захаров пробрался к своему командиру.
Вернувшись из полета, он вместе с наземными специалистами работал у самолета весь день. Когда ремонт закончили, он пришел в палатку и, сидя за столом, заснул. Разбудил его голос командира.
— Отлично, — улыбнулся Березюк. — От экипажа — всем спасибо. Начнем готовиться к работе в отрыве от базы. А ты, Саша, иди поспи. Это приказ.
С самого начала боевых действий полка Захаров летал в экипаже Н. И. Рыбина. Побывал до войны в разных переделках, под Актюбинском попал в аварию, память о которой — шрам у левого виска — осталась на всю жизнь. В полеты он рвался всем своим существом, видно, так уж на роду у него было написано, Родился-то Саша в деревне Красный Сокол Пижанского района Кировской области. Худощавый, русоволосый, он выглядел значительно старше своих тридцати лет. А может, война состарила. К Березюку его перевели совсем недавно.
Захаров ушел в Светляны. Техников и мотористов разместили в домах этой деревни. Но заглядывали мы туда редко, когда из-за нелетной погоды отменялись полеты. Ведь работа находилась всегда, и мы почти не уходили с аэродрома.
Дождь затих. Прошумел в вершинах деревьев ветер, срывая капли воды, повисшие на листьях и хвое. Запах сырой земли стал резким и сильным. Милюков и Мельников взялись за лопаты.