Флэш по-королевски

— Guten abend,[58] высочество, — произнес Руди, когда мы подошли ближе. — К вам посетитель.

Человек отнял руку от лица, и я не смог сдержать изумленного восклицания. Передо мной сидел я. На меня смотрело мое собственное лицо: озадаченное, настороженное; и в тот же миг по нему пробежала тень удивления, рот приоткрылся, глаза расширились. Мужчина отпрянул, а потом вдруг вскочил.

— Что это? — голос его звучал напряженно и хрипло. — Кто этот человек?

Когда он пошевелился, раздался металлический лязг, и с приступом ужаса я увидел, что от левой его лодыжки тянется тяжелая цепь, приклепанная другим концом к массивному каменному блоку у койки.

— Позволите ли мне представить вам одного старого знакомого, высочество? — говорит Руди. — Уверен, вы не раз видели его в зеркале.

В этом было нечто мистическое: смотреть на его лицо, слышать его голос (немного ниже моего, отметил я). Сейчас он напоминал мою исхудавшую тень, и как бы уменьшился в росте, но сходство было просто поразительным, ни дать ни взять я.

— Чего вы хотите? — спросил он. — Бога ради, кто вы?

— До недавнего времени он являлся датским принцем Карлом-Густавом, — отвечает Руди, явно забавляясь. — Полагаю, вам стоит рассматривать его как самого вероятного наследника вашего титула. На самом деле, ваше высочество, это англичанин, любезно согласившийся заменить вас на время вашего здесь отдыха.

Должен признать, принц воспринял это твердо. Я-то хоть знал, что моя вылитая копия где-то существует, но для него это была новость. Мы долгую минуту смотрели друг на друга, не произнося ни слова, потом он говорит:

— Вы пытаетесь свести меня с ума. Не знаю, зачем. Это какой-то подлый сговор. Богом заклинаю, если в вас есть хоть искра сострадания и приличия, скажите мне, что все это значит. Если вам нужны деньги, выкуп — так и скажите! Если вам нужна моя жизнь — возьмите ее, черт побери! — Он пытался держаться прямо, но цепь на лодыжке дернулась, едва не повалив его. — Будьте вы прокляты! — вскричал он, потрясая кулаком. — Подлые, трусливые негодяи! Отцепите меня, и я отправлю это существо с моим лицом прямиком в ад! И тебя заодно, наглый фигляр! — На него было страшно смотреть: он Дергался на цепи и ругался, как торговец со смитфилдского рынка.

Руди поцокал языком.

— Царственный гнев, — говорит. — Полегче, ваше высочество, полегче. Не стоит обещать то, чего не можете исполнить.

На секунду мне показалось, что Карл-Густав лопнет от ярости; лицо побагровело. Потом он переборол себя и стиснул губы с выражением, осваивать которое мне давеча пришлось столько долгих часов.

— Похоже, я забываюсь, — произнес он, тяжело дыша. — Какая разница? Мне все равно, кто ты, парень, и что за этим кроется. Я больше не доставлю вам удовольствия своими расспросами. Когда сочтете нужным сказать, скажете! Но учтите, — и тут голос его взмыл вверх, так хорошо знакомым мне образом, ведь я тоже использовал этот прием, — учтите, что лучше вам убить меня, в противном случае я, с помощью Божией, так отомщу вам всем…

Он не закончил фразу, только кивнул нам, и я вынужден был согласиться, что при внешнем сходстве по духу мы с ним отличались как ночь и день. Разве я стал бы так говорить, будучи прикован на цепь в темнице — да ни за что. Когда я оказался в точно такой же ситуации, то скулил и умолял о пощаде, пока не сорвал голос. Но я-то знал, как себя вести, а он — нет, и вот результат: много ему вышло проку от этой бравады?

— Ах, не извольте беспокоиться, ваше высочество, — заявляет Руди. — Мы вас обязательно прикончим, как только придет время. Не забывайте о церемонии погребения, приготовленной для вас.

И он указал в сторону большого зала: я поглядел, и от увиденного у меня екнуло сердце.

В той стороне каменные плиты полого уходили вниз фута на четыре, образовывая отверстие диаметром около двенадцати футов. Плиты выглядели гладкими и скользкими, а ниже образуемой ими воронки зияла круглая дыра шириной в ярд. При взгляде на нее Карл-Густав тоже побледнел, закусив губу, но не сказал ни слова. При мысли о том, что лежит за этой дырой, по мне волной побежали мурашки.

— Веселыми парнями были старые владетели Йотунберга, — говорит Руди. — Когда ты им надоедал, тебе привешивали добрый груз — как нашему царственному гостю — и плюх! Да, не хотел бы я сам совершить такое путешествие! Впрочем, возможно, ваше высочество ободрится при вести, что один из ваших друзей уже ждет вас на дне Йотунзее. Его звали Хансен.

— Хансен? Эрик Хансен? — Рука принца задрожала. — Что ты с ним сделал, негодяй?

— Он решил поплавать в неподходящее время года, — весело отвечает Руди. — Как жаль, но делать нечего. Молодежь. А теперь мы, с вашего милостивого разрешения, ваше высочество, удалимся. — Он отвесил шутливый поклон и махнул мне, предлагая следовать за ним к решетке.

Когда мы подошли к ней, Карл-Густав вдруг вскричал:

— Эй ты, который с моим лицом! Ты что, язык проглотил? Почему ты не говоришь, черт побери?

Я выскочил наружу; от этого дьявольского места делалось не по себе — мне уже воочию представлялось, как я соскальзываю в ту дыру. Уф! А ведь эти кровожадные ублюдки не постесняются скинуть меня следом за ним, если сочтут нужным.

Пока я ковылял по залу, за спиной моей слышался звонкий смех Руди. Потом он поравнялся со мной, и, положив руку мне на плечо, стал засыпать вопросами: что же я почувствовал, оказавшись лицом к лицу со своим двойником? — не заставило ли это меня задуматься, кто я на самом деле есть? — заметил ли я изумление Карла-Густава и что, по моему мнению, тот обо всем этом думает?

— Клянусь, даже не подозревал, что вы настолько похожи, пока не увидел вас вместе, — сказал он, когда мы вернулись в его комнату. — Это сверхъестественно. Знаешь… не могу понять, неужели Отто Бисмарк не разглядел всех возможностей, заложенных в его плане? Бог мой, — он резко замолчал, потирая подбородок. — Помнишь, только что я говорил тебе про дельце, которое мы можем провернуть с тобой вместе? Буду откровенен: эта идея пришла мне в голову в тот миг, когда я увидел тебя плавающим в озере. Я сообразил, что с раздачей мне в руки пришли два короля, и нет никого, кроме великого Крафтштайна, кто мог бы меня подрезать. Но Крафтштайн не в счет. Два короля, — ухмыляясь, повторил он, — и один из них — переодетый валет. Выпей-ка, актер. И послушай, что я скажу.

Вы, наверное, заметили, что с момента прибытия в Йотунберг я говорил очень мало — да и не удивительно, положение было такое, что комментарии излишни. События последних сорока восьми часов привели к тому, что не только говорить, но даже трезво мыслить стало практически невозможно. Единственным осознанным моим желанием было вырваться из этого кошмара любой ценой, и чем быстрее, тем лучше. Но манера, в какой этот юный нахал скомандовал мне сесть и слушать, разозлила меня даже вопреки страху. Я так устал, что все мне указывают, приказывают сделать то, потом это, и вертят мной как куклой. И что проку от того, что я покорно следовал их указаниям: попадал из одной переделки в другую, и только чудом остался жив до сих пор. И вот, если я не ошибаюсь, блеск в глазах Штарнберга говорит о том, что меня ждет очередное заманчивое предложение сунуть голову между жерновами. Впрочем, думать об открытом сопротивлении было бы безумием, но в тот миг я чувствовал, что если соберу в кулак всю свою трусливую душонку и посмею хоть что-то заявить о своих предпочтениях, то вряд ли моя участь окажется худшей, чем та, что он наметил для меня.

— Слушай-ка, — говорит Руди, — сколько из этих проклятых датчан знают, что на самом деле ты самозванец?

— Заптен и Грундвиг точно, — сообщил я. — Насчет их крестьянских соратников не уверен. — Но последних Руди отбросил без колебания.

— То есть двое, — говорит он. — А с моей стороны трое: Бисмарк, Берсонин и Крафтштайн; Детчарда и эту клизму — доктора можно не считать. Теперь предположим, что наш плененный принц отправляется сегодня вниз по трубе, а мы опускаем мост, чтобы побудить ваших друзей начать штурм? Для них не сложно организовать горячий прием — достаточно горячий, чтобы Грундвиг и Заптен никогда не пересекли эту дамбы живыми. С Крафтштайном во время боя может произойти несчастный случай — знаешь, я прямо уверен, что так и будет, — и покуда «Сыны Вёльсунгов» будут прокладывать себе путь через ряды защитников, мы с тобой уже будем подгребать на лодке к берегу. Потом мчим в Штракенц, где нас бурно встречают все, кто уже с ума сходил в догадках, куда запропастился их драгоценный принц. О, мы придумаем какую-нибудь историю, и разоблачить нас будет некому: Детчард с доктором не рискнут. Твои датские дружки не смогут, пребывая в могиле. А у Бисмарка и Берсонина, как я подозреваю, будет слишком много забот, чтобы думать про Штракенц.

58

Добрый вечер (нем.).