Подлодки адмирала Макарова

— Что вы собираетесь делать, мистер офицер? — спросил британский капитан. — Вас ждут серьезные неприятности за сам факт остановки английского судна. Никто не смеет тронуть борт, у которого на гюйсе развевается Юнион Джек.

— Вы правы, сэр. Только документальные улики ваших незаконных перевозок я забираю.

Под протестующие возгласы англичан мичман покинул судно. Вернувшись на «Терпугу», он спросил:

— Горизонт чист?

— Ни дымка, ни паруса, кроме британского парохода, ваше благородие.

— Сам Бог велит наказать напыщенных снобов. Приготовиться к торпедной атаке. Исполнять!

Не успевший набрать ход пароход буквально развалило двумя взрывами. Нагруженный по грузовую марку, он затонул практически сразу. Васильченко снова оглядел окрестности в бинокль. Свидетелей не видно. Да, формально это — воинское преступление и несмываемый грех смертоубийства. А сколько русских жизней спасено, коль убойный груз не попал на передовую?

Пара матросов пытались спастись, цепляясь за обломки. Мичман терпеливо дождался, когда их засосет воронка, и дал команду «к погружению стоять». Второго британца он утопил, не теряя времени на досмотр.

Макаров и в особенности Аркас пришли в ужас от рапорта.

— Мичман, сей же час ступайте под арест.

— Есть, ваше превосходительство. Осмелюсь заметить, весь экипаж знает про атаки. Я приказал не выпускать их с железа.

— Николай Андреевич, позвольте изолировать команду. Объявим о непонятной болезни. Потом уляжется — решим, что с ними делать.

— А вы, Степан Осипович, куда изволили смотреть? Это же форменный повод для войны!

— Британская контрабанда есть повод к объявлению войны в отношении Англии, ваше превосходительство.

— И вы туда же. Самородки нашлись. Спустили гору снарядов в море и в герои себя записали — нашим помогли? Олухи царя небесного! Да ежели Альбион на нас двинет, сколько людей в сыру землю положим!

Макаров думал было возразить, что ныне до русских берегов еще доплыть надо, но сдержался. Остановить десятки кораблей и судов, как в Крымскую кампанию, имея четыре торпедные лодки, — химера. Разве что англичане побегут после первых взрывов. Но рассчитывать на их трусость не стоит. Моряки владычицы морей не раз доказывали стойкость.

Команда «Терпуги» отправилась в карантинный барак, окруженный часовыми. Лодку залили врачебной дрянью, от которой не то что заболеть — помереть не хитрое дело.

Адмирал, поколебавшись сутки, решил в Адмиралтейство депешу не слать. Дело само уляжется или примет такой же скверный оборот, как и при его рапорте о походе «Терпуги». На многострадальную субмарину впору затребовать третий экипаж.

28 июня «Катран» всплыл у Батуми. По выработавшемуся распорядку мазут из уравнительной систерны хлынул в топливный танк, возвращая лодке свободу вертикального маневра и позволяя не заботиться, хватит ли топлива на путь к Балаклаве. Конрад Ланге, которому перед выходом пришло подтверждение звания, приказал двигаться к внешнему рейду под перископом.

Увиденное не радовало. Вокруг причальных бочек внешнего рейда ряды бревен, связанные в плоты, чтобы торпедный катер не проскочил. Ниже тоже наверняка что-то есть, раз в Золотом Роге еще до войны задумались о лодочной опасности.

Крупный трехмачтовый пароход, выходя из деревянного окружения, коптил трубой так, будто у него в трюме варилась половина грешников ада. На двенадцати узлах, не меньше, он устремился в сторону Трабзона, надеясь на скорости уйти от подводной опасности.

Капитан созвал офицеров обсудить нерадостную диспозицию. Поможет шторм, разметав к чертям деревянную самодеятельность. Но редки шторма в летнем море, на небе ни облачка. Курорт, да и только. Приговорили ждать пароход с запада, топить его на встречном ходу и надеяться, что из порта выскочит нечто военное, не дорожащее жизнью.

Терпением пришлось запастись на сутки, не размениваясь на парусную мелюзгу.

Лодка не может висеть в толще воды. Она или поднимается к поверхности, или ложится на дно. В первом случае она будет дрейфовать по течению, причем рули не действуют, пока не вращаются винты. Проще всего тихонько двигаться, делая две с половиной мили в час, аккумуляторов хватит часов на десять. Но на прогрев котла нужно время, и капитаны стараются не разряжать батареи полностью. Лежать на грунте, как «Акула» в Константинополе, можно, но рискованно. Ил засасывает в себя, камень может пробить прочный корпус, лучше лодкам ничего не касаться, кроме воды. Наконец, в субмаринах с водоизмещением от пятисот тонн появился подводный якорь. Его вьюшка в районе киля, меж секций аккумуляторных ям. На якоре можно стоять и у поверхности, высунув наверх трубы, и опуститься ниже, поддерживая некоторую положительную плавучесть уравнительной систерной.

В Севастополе, снова ставшем практически прифронтовым городом, начались перебои с мазутом. Скипидара — малодымного топлива — не было отродясь. Поэтому тайное движение доступно лишь электрическое.

Увесистое уханье винтов, приблизившееся с запада, заставило команду убрать якорь, дать малый ход и подвспыть под перископ. Остановить купца на проверку документов — и речи нет. Суда, способные гнать двенадцать-тринадцать узлов, ныне чаще всего удирают. На лодках по-прежнему нет пушки, которой можно пугнуть сильнее и с мили достать. Придется действовать грубо, убедившись, что в перископе турецкий пароход.

Рубку всплывающей субмарины с его мостика увидели, когда осталось меньше мили. Капитан закомандовал «лево руля», забирая мористее, но против него действовали неумолимые законы геометрии.

Представьте себя средь дороги на пути мчащегося экипажа. Возница поводьями направит лошадей в сторону, они повернут переднюю ось, задняя отправится следом. У парохода руль под кормой, вращаемый на увесистой оси, именуемой баллером. Для обхода препятствия в сторону уходит не форштевень, а задняя часть. В перископ отчетливо видно, как нос неохотно обращается к открытому морю, а корма быстро смещается в противоположную сторону. Корпус постепенно становится бортом к лодке, продолжая приближаться. Не производя особо мудреных действий, Ланге довернул немного вправо и, дождавшись приближения миделя примерно на полтора кабельтовых, пустил торпеду, заранее установленную на малую глубину — сажень.

Ставшая привычной картина варварского уничтожения гражданского корабля перестала впечатлять подводников. В сущности, все всегда одинаково. Деревянные корпуса пароходов разлетаются на куски от взрыва сотни фунтов пироксилина под ватерлинией. Переборок нет, лавина воды заполняет трюм. Часто вдобавок рвется и котел, в котором ради скорости давление поднято до предела.

Ланге по большой дуге против часовой стрелки обогнул гибнущего турка на поверхности, от души надеясь, что в Батуме заметят бесчинство и вышлют канонерку. Кондукторы начали разводить пары. Из борта вылетела темная душистая струя продувки бака гальюна.

Нарочито дымя трубой и не погружаясь, «Катран» лег в дрейф за деревянным боновым заграждением. Не заметить нельзя, достать трудно. Когда батареи зарядились, Ланге подумывал уходить. Над двумя явно военными пароходами курились дымки, но достаточно долго никто не пытался выйти показать себя. Лишь спустя четыре часа после гибели утреннего турка вахтенный заметил движение сильно пыхтящей канлодки. Опасная игра началась.

Османы сами ограничили свой маневр, оставив меж бревен около полукабельтова. Подводная лодка выдвинулась под перископ аккурат к этому проходу. Немедленно в воду лег снаряд, изрядно тряхнувший ее корпус. До броненоски примерно треть мили, она по артиллерийским меркам бьет в упор. Одно повреждение — и «Катран» не сможет находиться под водой, а значит — обречен. Тогда Ланге принял весьма необычное решение, скомандовав «полный вперед», «лево руля», «срочное погружение», «убрать перископ» и «приготовиться к торпедной атаке». На минуту на лодке не осталось ни одного моряка, чьи руки что-нибудь не нажимали, поворачивали или отворяли, даже сам командир приник к нактоузу, помогая рулевому выдержать курс. Затем, поворачивая лодку вправо, он с шагом в три градуса щедро выпустил три торпеды.