Рождение Зверя

Взбираясь по песчаному обрыву обратно к укрытию, Ральф еще пытался утешить себя мыслью, что настоящих доказательств его догадкам пока нет и, возможно, все это — лишь плод его воображения. В конце концов, случаются ведь в мире и совпадения: Карлос, наверняка, был не единственным во всем свете, кто сходил с ума по этому чертовому розовому маслу…

Однако, хотя прямых доказательств тому, что С'каро и Карлос — одно лицо, пока не имелось, весомым аргументом была сама легкость, с которой это предположение объясняло и объединяло все происходящее в Канде. Поэтому мысль Ральфа невольно работала дальше.

Сообщение должно быть по возможности коротким — чтобы его ни в коем случае не успели прочитать люди С'каро. Достаточно лишь определить, куда оно направлялось, и Великий Магистр сразу поймет, что его тайна раскрыта. Тогда жертва Ральфа будет практически напрасной: Серебряный Круг на время затаится, растворившись где-то среди бескрайних просторов Тайга, и снова обнаружить С'каро и его приверженцев будет нелегко.

По этой же причине после передачи информации Ральфу нужно будет постараться как можно дольше не попадаться в руки слуг Нечистого. Если его поймают до того, как прибудет подмога, адепты темных сил опять-таки успеют скрыться.

В том, что на этот раз он обязательно попадется, Ральф почему-то не сомневался. Нет, он не паниковал и не хоронил себя раньше времени — просто откуда-то это знал, был в этом уверен. Точно так же, как осознавал, что под давлением сразу нескольких адептов ему не устоять.

Наверное, выражение лица чужестранца уж очень не соответствовало тому, что предполагали увидеть Риу и С'тэн: стоило им только посмотреть на Ральфа, как их физиономии вытянулись, словно по команде.

— Возможно, дальше я пойду один, — бросил Ральф, принимаясь укладывать свои вещи.

— Может, все-таки объяснишь?

Ральф оглянулся: Риу, как ни в чем не бывало, продолжал разрезать жаркое (только закушенная губа выдавала его истинное состояние), задавший же вопрос С'тэн смотрел прямо в глаза.

— Немного позже, — снова склонившийся над сумкой Ральф почувствовал, как после этих его слов в воздухе точно появилось напряжение. — С'тэн, ты случайно не замечал у С'каро какой-нибудь татуировки?

Ответ последовал почти мгновенно, но за это, немыслимым образом растянувшееся, мгновение Ральф успел передумать столько, что при обычном течении времени не хватило бы и нескольких минут. Он страшно боялся, что С'тэн скажет «нет»: с одной стороны, это ничего не значило, потому что татуировка на плече могла быть выведена или ее там не существовало никогда, но, с другой стороны, появлялась надежда, что С'каро — вовсе никакой не Карлос. Если же С'тэн ответит «да»…

— Есть. У него на плече изображен полукруг и какие-то черточки над ним…

— Восходящее солнце… — пробормотал Ральф.

«Значит, все-таки Карлос… О, черт…»

По лицу С'тэна было видно, как ему хочется спросить, откуда чужестранец знает о татуировке, но Ральф его опередил:

— У вас тут творятся страшные вещи, ребята; чтобы это пресечь, я должен передать одно телепатическое…

— Я останусь с тобой, — не дослушав, сказал Риу.

— Я тоже, — присоединился к нему С'тэн.

— Вы что, ничего не понимаете?

— Почему же — понимаем, только… Не знаю, как Риу, а уж мне без тебя точно конец.

С'тэн говорил сущую правду — и возразить ему было нечего, — однако Ральф с удивлением поймал себя на том, что теперь и сам не хочет расставаться с этими, когда-то наделавшими столько неприятностей, случайными попутчиками.

— Ну, если вы хорошо подумали… — пожал он плечами. — Потому что ползти обратно по…

— Только не это! — в один голос возразили Риу и С'тэн.

— Вот и я не полезу туда снова ни за какие коврижки, — кивнул Ральф.

— Ни за какие — что? — не понял С'тэн.

— Да ничего — это просто так говорят. Я хотел сказать, что лучше рискну остаться наверху. Тем более, там мог произойти обвал, или коридор затопило водой, или… да мало ли чего, — махнул рукой Ральф.

Его едва ли не лихорадило от мысли, что вот сейчас он снова спустится к воде, представит себе лицо Координатора — Ральф хотел связаться именно с этим человеком, — и не слышимый обычным ухом ментальный эфир сразу словно взорвется.

Она сидела в кресле у вечно горевшего камина, а отец, одетый в свое любимое темно-синее кимоно — несмотря на полное отсутствие даже капли японской крови, он предпочитал его любой европейской одежде, — мерил шагами огромный зал и пытался изображать, будто ничего не произошло.

После ночного разговора Амалии и самой было неловко. Когда она еще только подъезжала к дому отца, то вдруг почувствовала: что-то безвозвратно изменилось, и так, как раньше, теперь уже никогда не будет. Теперь единственным выходом было идти вперед и вперед, добиваться своего — только тогда они снова смогут спокойно смотреть друг другу в глаза.

Но, с другой стороны, эта же неловкость была тем самым доказательством, которое обещал Амалии отец. И страдая от появившейся в их отношениях напряженности, она одновременно невольно радовалась, что теперь может общаться, если захочет, с помощью одних только мыслей.

— Итак, я вижу, ты пока не передумала, — первым заговорил Координатор, которому, похоже, надоела все эта игра.

— Я не передумаю.

— Он может не вернуться.

— Это так опасно? — вспыхнула Амалия.

— Да. И даже более.

— Я понимаю. Но дело в том, что я собираюсь это сделать не только из-за него.

Взяв с камина уже набитую трубку, Координатор сел наконец напротив дочери.

— Уж не из-за меня ли? — усмехнулся он, поджигая табак.

— Из-за себя.

— Понимаю: в целях самоутверждения. — Рука с трубкой замерла на полпути. — Послушай, ты, конечно, сколько угодно можешь обвинять всех мужчин в целом и меня в частности в неуважении к женщинам, но, что бы ты там ни думала, я действительно хотел твоего счастья. Поверь, я знаю, о чем говорю. Мало того, что твоя голова была бы постоянно забита мировыми проблемами, так тебе еще пришлось бы, каждый раз отправляя мужа на задание, на всякий случай прощаться с ним навсегда. Вот от чего я пытался тебя уберечь.

— Но ведь не уберег?

— Не уберег, — со вздохом согласился Координатор, возвращаясь к своей трубке.

Он снова поджег потухший табак, затянулся и, выпустив дым, откинулся на спинку кресла.

— Не уберег, зато сделал счастливой, — улыбнулась Амалия.

— Да? И каким же, интересно, образом?

— Если бы ты тогда не ушел и не оставил нас вдвоем… Я понимаю, в такое, конечно, очень трудно поверить — я и сама не сразу поняла, но… Скажи, я действительно могла ему повредить? — Амалия боялась правды, боялась утешающей лжи, но все-таки спросила. И тут же подумала, что, пожалуй, правы мужчины, не допуская таких, как она, до серьезных дел.

— Да, — подобно приговору, прозвучал ответ отца. — Но, дорогая, на твоем месте я бы не стал так убиваться: он достаточно опытен. Если он тебе ответил — значит, в тот момент действительно имел такую возможность. Так что утри свои слезки и лучше расскажи, как же это все у тебя получилось.

— Сейчас… — Амалия уткнулась в носовой платок. — А ты… ты не знаешь его настоящего имени?

— Знаю. Его зовут Михаэль.

— Михаэль… — словно заучивая урок, повторила Амалия. — Прости, — улыбнулась она смущенно. — Как получилось? Да я и сама не совсем понимаю: просто попыталась его себе представить. Мне всегда казалось, что каждого человека можно узнать не только по лицу, по голосу или по походке, но и еще по чему-то такому, чего не видно и не слышно. Если это вспомнить, то человек непременно оказывается рядом… — Она умолкла, потому что отец сделал предупреждающий жест.

Поскольку при их разговорах бывало уже не раз, что отец вдруг ни с того ни с сего замирал, точно вслушиваясь в себя, Амалия, как всегда, приготовилась послушно ждать. Однако сейчас она совершенно отчетливо ощутила, что в зале появился кто-то третий. И этот третий… У Амалии бешено застучало сердце.