Правда

Свистнув в трубку, он произнес:

— Господин Стукпостук? Мою карету…

— Мне кажется, — сказал Чудакулли, бросив беспокойный взгляд на клыкастую переговорную трубку, — или здесь действительно воняет?

Лорд Витинари непонимающе посмотрел на него, потом опустил глаза.

Под его столом стояла корзина. В ней, как могло показаться на первый взгляд (и определенно на первый нюх), лежала дохлая собака. Всеми четырьмя лапами вверх. Только периодическое дуновение ветерка свидетельствовало о том, что внутри животного еще происходят какие-то процессы.

— Это все из-за зубов, — холодно произнес Витинари.

Пес Ваффлз повернулся на бок и уставился на первосвященника злобным черным зраком.

— Выглядит совсем неплохо для песика его возраста, — похвалил Гьюнон, предприняв отчаянную попытку вскарабкаться вверх по склону, который вдруг стал очень и очень крутым. — Сколько ему сейчас?

— Шестнадцать, — ответил патриций. — То есть больше ста, если по человеческим меркам.

Выпустив из недр корзины зловонное облако, Ваффлз заставил себя принять сидячее положение и зарычал.

— А на вид такой здоровый… — сказал Гьюнон, стараясь не дышать. — Для своего возраста, разумеется. А к запаху… К нему ведь привыкаешь.

— К какому запаху? — спросил лорд Витинари.

— А. Ну да. Конечно, — тут же согласился Гьюнон.

Вскоре карета лорда Витинари, грохоча по покрытым грязным снегом булыжникам, направилась в сторону Тусклой улицы, и ее владельцу даже в голову не могло прийти, что совсем рядом, в одном подвале, сидит на цепи очень похожий на него человек.

Цепь была достаточно длинной и позволяла человеку добраться до кровати, дыры в полу и стола, рядом с которым стоял стул.

В данный момент человек сидел за столом. Напротив расположился господин Кноп. Господин Тюльпан с угрожающим видом стоял у стены. Любому мало-мальски опытному наблюдателю было понятно, что они разыгрывают из себя хорошего стражника и плохого стражника. Вот только стражников тут не было. Зато присутствовал господин Тюльпан, который всегда готов был обеспечить своему ближнему пару-другую приятных минут.

— Ну… Чарли, — ухмыльнулся господин Кноп, — что скажешь?

— А это законно? — спросил человек, которого назвали Чарли.

Господин Кноп развел руками.

— А что есть закон? Просто слова на бумаге. Не волнуйся, Чарли, ты не сделаешь ничего плохого.

Чарли неуверенно кивнул.

— Но десять тысяч долларов… За хорошие поступки таких денег не платят, — возразил он. — По крайней мере, за то, чтобы произнести всего-навсего несколько слов.

— Чарли, — успокаивающе промолвил господин Кноп, — присутствующий здесь господин Тюльпан однажды заработал куда больше, И он тоже всего-навсего сказал несколько слов.

— Ага, — подтвердил господин Тюльпан. — «Гони, ять, бабки или прощайся с девчонкой». Так и сказал.

— И что, это был хороший поступок? — спросил Чарли, которому, по мнению господина Кнопа, действительно не терпелось встретиться со Смертью.

— Ну, в той ситуации… Да, хороший, — ответил господин Кноп.

— Да, но чтоб платили такие деньги… — продолжал сомневаться Чарли, явно страдающий манией самоубийства.

Глазами он постоянно стрелял в сторону громадной фигуры господина Тюльпана, который в одной руке держал бумажный пакет, а в другой — ложку. Ложку он использовал для того, чтобы переправлять мелкий белый порошок из пакета в нос, рот и один раз — Чарли готов был поклясться! — в ухо.

— Ну, ты человек особый, Чарли, — сказал господин Кноп. — Кроме того, потом тебе придется скрыться. На достаточно долгое время.

— Ага, — кивнул господин Тюльпан, выдохнув облако порошка.

По комнате разнесся резкий запах нафталина.

— Хорошо, но зачем понадобилось меня похищать? Я спокойно запирал дверь на ночь, и вдруг… бац! А еще вы посадили меня на цепь.

Господин Кноп решил сменить тактику. Чарли слишком много спорил для человека, находящегося в одной комнате с господином Тюльпаном, и особенно с господином Тюльпаном, который уже съел почти половину пакета нафталиновых шариков.

— Дружище, ну что толку ворошить прошлое? — широко улыбнулся господин Кноп. — Это ведь бизнес. Нам и нужно-то всего пару дней твоего времени! А за это ты получишь целое состояние и, что особенно важно, Чарли, долгую жизнь, чтобы его истратить.

Как выяснилось, Чарли вдобавок страдал крайне запущенной формой тупости.

— А откуда вы знаете, что я никому ничего не расскажу? — с подозрением осведомился он.

Господин Кноп вздохнул.

— Мы тебе верим, Чарли.

Этот человек владел маленькой одежной лавкой в Псевдополисе. Мелкие лавочники просто обязаны быть хитрыми. Обсчитывая покупателя, они всякий раз демонстрируют исключительную ловкость. «Вот тебе и физиогномика…» — мрачно подумал господин Кноп. Этот человек был вылитый патриций, просто как две капли воды, вот только лорд Витинари давно бы уже понял, что за скверный сюрприз приготовило для него будущее, тогда как Чарли до сих пор лелеял надежду, что ему-таки удастся остаться в живых и даже перехитрить самого господина Кнопа. Он действительно пытался хитрить! Сидел всего в нескольких футах от господина Тюльпана — человека, который нюхал измельченное средство от моли, — и пытался юлить. Такой тип не мог не вызывать восхищения.

— Но в пятницу мне нужно быть дома, — строго сказал Чарли. — Мы ведь до пятницы уложимся?

Сарай, который сняли гномы, за всю свою неровную деловую жизнь успел побывать и кузницей, и прачечной, и дюжиной других предприятий. Предыдущий арендатор устроил тут фабрику по изготовлению коней-качалок, искренне считая эти игрушки Великим Прорывом и не понимая, что на самом деле находится на грани Громадного Провала. Ряды недоделанных коней, которых господин Сыр так и не смог продать, дабы возместить задолженность по арендной плате, до сих пор занимали одну из стен, поднимаясь к самой оловянной крыше. На полке, висящей неподалеку, стояли ржавеющие жестянки с красками. Из банок торчали окаменевшие кисти.

Отпечатный станок, вокруг которого суетились несколько гномов, оккупировал центр помещения. Вильяму и раньше доводилось видеть такие станки. Похожими пользовались граверы. Но этот станок обладал неким органическим свойством. Изменению станка гномы посвящали ничуть не меньше времени, чем его использованию. Постоянно доставлялись какие-то дополнительные валики, бесконечные ремни… Отпечатный станок рос буквально на глазах.

Хорошагора сосредоточенно склонился над одним из наклонных ящиков, поделенных на множество мелких отделений, и его пальцы резво порхали над маленькими, заполненными свинцовыми буквами отделениями.

— А почему для буквы «Е» отделение больше?

— Потому что она чаще используется.

— И поэтому оно расположено в центре ящика?

— Да, А также «П», потом «Т», потом «А»…

— По-моему, более привычным было бы увидеть в самом центре именно «А».

— Ну а мы положили «П».

— И у вас «Н» больше, чем «У», а «У» — гласная.

— Люди чаще используют «Н», чем тебе кажется.

В противоположном конце комнаты коротенькие пальцы Кеслонга танцевали над другим лотком с буквами.

— Знаешь, если приглядеться, можно понять, над чем он… — начал Вильям.

Хорошагора поднял голову и, прищурившись, посмотрел на Кеслонга.

— «…$$$аработай… В… Свободное…» — прочел он. — Похоже, господин Достабль опять приходил.

Вильям снова уставился на ящик с буквами. Потенциально перо тоже содержит все, что ты собираешься написать. Но содержит чисто теоретически, то есть безопасно. Перо — безвредная, обычная штука, в то время как эти тускло-серые кубики выглядели угрожающе. И он понимал людей, у которых они вызывали беспокойство. Эти кубики, казалось, говорили: «Соедини нас вместе, и мы станем всем, что ты захочешь. И тем, чего не захочешь, — тоже. Мы можем написать все, что угодно. Смотри: „б“, „е“, „д“, „а“. Получилось „беда“…»