Когда завидуют мертвым

Николай хотел открыть огонь по тем вандалам, что были на рынке, но только теперь понял, что его автомат остался у того трупа. Броситься за оружием? Самоубийство. Это место теперь было хорошо освещено всполохами огня, расползающегося по танку. Его заметят и убьют. Что делать дальше? Николай стал вертеть головой в поисках решения и вдруг заметил, что с тыльной стороны гостиницы в стене уже зияет дыра. Из нее выскочила женщина, прижимавшая к себе ребенка, которому от силы было два годика. Она сделала несколько шагов, ища спасения, и следом за ней выскочил вандал. Он схватил один из множества деревянных ящиков, сложенных за гостиницей, и метнул в женщину. Сбил ее с ног. Она упала, выронив ребенка. Бандит подбежал и, схватив малыша за ноги, со всей силы ударил его головой о бетонный пол. Женщина закричала, потянувшись за своим мертвым чадом. Вандал ударил ее ногой в живот. Затем по голове. Затем разбил ей висок прикладом автомата.

Голова сильно запульсировала. В ушах зазвенело. Заскрипели качели… Чертовы качели… Ведь их здесь нет… За что? За что ребенка? Мать за что? Он мотал головой, не в силах отвести взгляд от этого детоубийцы, что продолжал вбивать приклад автомата в тело женщины. А… что там говорили, когда военная дружина Надеждинска устроила рейд на поселение людоедов в Висляево? Ведь им было приказано уничтожить всех. И женщин, и детей. Дети — это поколение мстителей, а войны не кончатся, пока есть кому мстить за прошлые войны. Разве жалели бойцы Вавилона детей вандалов? Они ведь так хвастались недавно, что устроили резню в лагере вандалов, где оставались старики, женщины и дети. Никто не жалеет детей. Или получает удовольствие от жалости. Но чтоб жалеть, их надо убивать… Вспомни, как обезумевшая толпа в метро столкнула женщину с коляской на рельсы… А сколько детей убил Людоед, запустив те ракеты? Маленькая девочка прыгает возле скрипучих качелей и проваливается в снег… Маленькая девочка искала своего щенка среди обгадившихся от страха взрослых, и ее затоптали… Детей надо убивать? Чтоб никто потом, через много лет не пришел мстить… Дети — это поколение мстителей.

Все так думают. Нет в этом мире правых и виноватых, если все убивают детей. Нет правых и виноватых… Среди… Среди людей!!! Звон в ушах, скрип, боль в висках — все это слилось в пронзительный визг, слышимый им одним. Но это действовало на него как что-то вдохновляющее. Лишающее страха. Дающее безграничную силу. Мешающая сосредоточиться какофония боя ушла на второй план. Да и все расплылось перед глазами, кроме этого вандала, который один был в поле зрения, как цель в перекрестье прицела оптики снайпера. Люди-люди-люди… Почему вы такие? «Они все такие, — шипел незнакомый, но отчего-то такой родной голос из глубин сознания. — Они, люди, отжили свое. Они прошлое. Вы не встретите достойного того, чтобы ради него уничтожить ХАРП. Только не среди людей…»

Николай встал на четвереньки. Его лицо перекосилось от страшной гримасы, которая для него была улыбкой. А по губам стекала тягучая, красная от высосанной из раны в ладони крови слюна.

— Никто из людей, — прошипел он. — Теперь миром править будем МЫ!

И он бросился в атаку. Он старался быть незаметным, но он не полз. Он быстро перебирал руками и ногами, неумолимо приближаясь к намеченной цели. Все вокруг замедлилось. Только он один был стремительным…

Ужас наполнил глаза вандала, когда он увидел, как, перепрыгивая ящики, на него неистово мчится исчадие ада. Если бы на него мчался человек, то вандал вскинул бы оружие и нажал на курок. Но от этого существа исходила такая ненависть, что она не умещалась в разуме этого существа. Да и во всем теле. Она заполнила все вокруг и подавила волю бандита к объективному восприятию того, что он видит. Ненависть нападающего существа оставила жертве право лишь на всепоглощающий ужас. Вандал истошно завопил, пятясь назад.

— Сдохни!!! — разнесся победный рык, и пальцы Васнецова проткнули выпученные от страха глаза боевика.

Он взмахивал руками, растопыривая пальцы, словно это были острые ножи, и, только увидев, что лицо уже мертвого вандала изодрано в клочья, он осознал, что побывал не просто по ту сторону безумия. Он был кем-то другим…

Человеческое естество вернулось к Николаю, и его вырвало. Прямо на изуродованное лицо мертвого вандала.

— Ни хренашечки себе, — пробормотал кто-то, ползущий в его сторону. — Тебе что, мало было? Ну так ты еще поссы на него и обосри в придачу. Хе-хе.

Это был пожилой вавилонец с обрезом двустволки.

— Ну-ка, ну-ка. — Он потянул руку мертвеца к себе. Казалось, его совсем не заботило то, что рядом лежит мертвый ребенок и его забитая до смерти мать. — Ни хренашечки себе, — повторил он. — Да у этого фраера котлы нехилые! — Он снял с руки убитого часы и напялил их на свое запястье. Затем довольно хмыкнул. — «Радо», мать его!

Из отверстия в стене раздалась автоматная очередь, и пожилой вавилонец рухнул на мертвого вандала. Николай прижался к стене, успев схватить обрез.

— Охит, мат кто-то еще едорв тсе, — послышался шепот.

«Боитесь? Правильно, бойтесь меня», — подумал Николай и, перекатившись за трупы, дважды выстрелил в темноту пробоины в стене…

Горящий Т-64 продолжал стрелять. Надо отдать должное тому, кто закрылся в танке. Бронированная машина уже вся была объята огнем, а он продолжал вести бой. Танк был неким рубежом между толпой вандалов и отрядами защитников Вавилона.

— Он же сгорит там! — разнесся вопль Варяга. — Вперед, мать вашу! Или вы вечно будете держать оборону, пока вас всех не перебьют?!

— Мужики! Сверху Кабан с отрядом и с агээсами засели! — закричал кто-то. — Если мы пойдем в атаку, они поддержат нас огнем! А если нет, то начнут нас расстреливать как трусов и дезертиров!

— Какого хрена?!

— Вперед, я сказал! За мной!!! — заорал Варяг и бросился в атаку.

Следом за ним побежал Сквернослов.

— Мужики! Да неужто мы свой город не отстоим! — вскочил боец с красной звездой на рукаве. — Вперед! За Вавилон!

Воодушевленная тремя смельчаками, а может, в большей степени угрозой расстрела из АГСов, толпа вооруженных вавилонцев поднялась в атаку. Они вопили «ура!» для собственного приободрения и неслись на врага. Многие падали, сраженные выстрелами. Сверху закашляли АГСы, разнося тылы вандалов в клочья. Наконец две армии схлестнулись в рукопашной схватке. Жуткое зрелище проламываемых черепов, разрываемых железными прутами и ножами животов. Живая масса заливала все пространство вокруг себя кровью.

— Илья! Держись! Через нижний люк вылазь! — закричал бросившийся к танку Яхонтов.

— Варяг! Под танком обломки какие-то! — воскликнул Сквернослов. — Он не сможет вылезти!

— Черт! — Яхонтов лихо вскочил на семьдесятдвойку, к которой все еще был прицеплен массивным тросом Т-64.

— Погоди! Погоди! — кричал лежавший у входа в гостиницу вандал. Он держал своими руками нож, который пытался вонзить в него навалившийся вавилонец. — Не надо! Хватит! Не надо! Пожалуйста!

Кончик ножа вонзился в шею и стал медленно, по мере того как вандал терял силы, входить все глубже. Из его рта забил фонтан крови. Вандал закатил глаза и судорожно забился в агонии.

— Я по-таралбански не понимаю, сука, — прорычал вавилонец и, выдернув свой нож, бросился в сторону основной схватки.

Николай вышел из темноты гостиницы, держа в руках очередной трофейный автомат, и с сочувствием посмотрел на все еще живого вандала.

— На, не мучайся. — Васнецов выстрелил ему в голову.

— Колян! Твою мать! Ты где был все это время?! Мы думали, тебе шандец полный настал! Тут такое творится! — закричал подбежавший к нему Сквернослов.

— Я знаю, — равнодушно пожал плечами Васнецов.

— Слушай, там Людоед в танке горит!

— Надо его на улицу оттащить и снегом закидать.

— Да ты в своем уме? Танк снегом закидать?

Тягач вытянул Т-64 на ровное, не захламленное обломками место. Сцепка продолжала двигаться, но тут догонявшие оба танка Николай и Сквернослов увидели распластавшегося на снегу Илью. Одежда на нем дымилась.