Страница 24 из 90
- Ну, лодочник, как твое здоровье?
- Пока не жалуюсь...
- Э! Э!.. Это еще тихие воды, и, пока мы идем вдоль берега, ты можешь воображать, будто плывешь на своей «Прекрасной Амелии», среди узких берегов Ранса! А вот как задует норд, как море начнет вытряхивать своих блох, вряд ли у тебя появится охота взяться за собственных.
- У меня нет никаких блох, старина.
- Да так только говорится!.. Я представляю себе, каков ты будешь в океане, когда мы выедем из Ла-Манша!..
- Ты думаешь, меня укачает?..
- Могу в этом дать расписку!..
Как видно, у дядюшки Антифера была своеобразная манера успокаивать людей. А потому Жюэль, чтобы исправить плохое впечатление от этого прогноза, сказал:
- Дядя все преувеличивает, господин Трегомен, вы будете чувствовать себя не хуже, чем...
- Чем дельфин?.. Это все, чего я желаю, - ответил Жильдас Трегомен, указывая на этих морских клоунов, резвившихся за кормой «Стирсмена».
К вечеру пароход уже обогнул крайние выступы побережья Бретани. Когда пароход вошел в пролив Фур, защищенный возвышенностями Уэссана, на море не было волнения, хотя и дул встречный ветер. Между восемью и девятью часами вечера пассажиры ушли спать; пароход должен был миновать за ночь мыс Сен-Матье, Брест, бухту Дуарнене, каменную гряду Сен и повернуть на юго-запад на траверсе[96] Ируаз.
Трегомену приснилось, что он болен, что он при смерти... К счастью, это был только сон. Наступило утро. Хотя корабль и качался с борта на борт, переваливался с носа на корму, то погружаясь в глубокие волны, то вздымаясь на гребень валов, чтобы снова низвергнуться в бездну, Трегомен, не колеблясь, поднялся на палубу. Так как прихотливый случай заставил речного капитана закончить карьеру морским путешествием, он хотел по крайней мере запечатлеть в своей памяти все, что может встретиться на пути.
И вот он показался на последних ступеньках лестницы, ведущей из люка, потом наполовину высунулся оттуда. И кого же он увидел распростертым на решетчатом настиле? Бледного, обессиленного, издающего какие-то странные звуки, похожие на бульканье опоражнивающейся бочки, дядюшку Антифера собственной персоной! Самого Антифера Пьера-Сервана-Мало, измученного до такой степени, насколько может быть измучена хрупкая леди в дурную погоду при переправе через Па-де-Кале из Булони в Фолкстон! А какие словечки срывались с его уст - и морские и сухопутные! А какие проклятия он изрыгал в промежутках между двумя спазмами, сообразив, глядя на спокойное, румяное лицо своего друга, что тот не испытывает ни малейших признаков морской болезни!
- Тысяча чертей! - кричал дядюшка Антифер. - И кто бы мог подумать?.. Из-за того, что десять лет моя нога не ступала на палубу корабля... я... капитан каботажного плавания... тяжелее переношу качку, чем хозяин какой-то габары...
- Но... я вовсе не чувствую качки, - осмелился произнести Жильдас Трегомен, как всегда добродушно и робко улыбаясь.
- Ты совсем не болен?.. Но почему же ты не болен?..
- Я и сам удивляюсь, старина.
- А между тем твой Ранс нисколько не напоминает это море с его собачьим юго-западным ветром!
- Да, нисколько не напоминает...
- И вид у тебя такой спокойный...
- Я сам об этом жалею, - ответил Жильдас Трегомен, - ведь ты можешь подумать, что я нарочно тебя злю...
Попробуйте-ка найти такого замечательного, душевного человека в нашем подлунном мире!
Поспешим добавить, что болезнь у дядюшки Антифера оказалась скоропроходящей. Прежде чем «Стирсмен» запеленговал[97] мыс Ортегаль на северо-западной оконечности Испании и пока судно еще продвигалось по водам Бискайского залива, которые смешиваются с яростными волнами Атлантического океана, малуинец, если можно так выразиться, вновь обрел ноги и желудок моряка. С ним случилось то же самое, что случается со многими, даже самыми опытными, мореплавателями, когда они долго не бывают на море. Но самолюбие его было уязвлено совсем по другой причине. Он не мог примириться с тем, что хозяин «Прекрасной Амелии», командир какого-то речного корыта, не потерпел никакого ущерба, в то время как у него, старого морского волка, едва не вывернулись наизнанку внутренности!
Немало трудностей пришлось испытать ночью, когда тяжело нагруженный каменным углем «Стирсмен» проходил на траверсе Ла-Коруньи и Эль-Ферроля. У капитана Сипа мелькнула даже мысль, не укрыться ли от непогоды в промежуточном порту, и, возможно, он бы так и поступил, если бы этому не воспротивился дядюшка Антифер. Задержки в пути внушали ему беспокойство, так как пакетбот[98], на который он стремился попасть в Суэце, только раз в месяц заходит в Персидский залив. А в период равноденствия всегда можно опасаться сильных бурь. Поэтому лучше было не делать никаких остановок, пока не грозило серьезной опасности.
«Стирсмен» держался на большом расстоянии от подводных рифов испанского побережья. По бакборту[99] остались бухта Виго с тремя конусообразными вершинами, похожими на сахарные головы, которые указывают вход в бухту, потом живописные берега Португалии. На следующий день по штирборту запеленговали группу Берлэнгских островов, созданных как бы нарочно для того, чтобы установленный в этом месте маяк указывал судам, идущим с моря, на близость континента.
Нетрудно догадаться, что во время этого долгого плавания пассажиры досыта наговорились о предстоящем серьезном деле, о своем необыкновенном путешествии и его предположительных результатах. К дядюшке Антиферу вместе с телесным здоровьем вернулась и его обычная самоуверенность. Широко расставив ноги, оглядывая испытующим взором горизонт, он твердо шагал по палубе и, говоря по правде, тщетно хотел увидеть на спокойном лице своего друга хоть какой-нибудь признак упорно не появлявшейся морской болезни. Не выдержав, он начинал разговор:
- Ну, каков океан?..
- Очень много воды, старина.
- Да... немного больше, чем в твоем Рансе!..
- Несомненно. Но у реки есть тоже своя прелесть... не стоит пренебрегать ею...
- Я и не пренебрегаю, лодочник... я ее презираю...
- По-моему, дядя, - вмешался Жюэль, - ничто не заслуживает презрения, и река имеет свою ценность...
- Так же, как и остров, - добавил Жильдас Трегомен.
При этих словах дядюшка Антифер навострил уши - было затронуто его самое чувствительное место.
- Конечно, - закричал он, - есть острова, которые смело можно назвать первостепенными!.. Мой, например!
Это притяжательное местоимение указывало на работу, происходившую в мозгу бретонца; ему уже казалось, что остров в Оманском заливе принадлежал ему всегда, а не перешел в его собственность по наследству.
- Кстати, по поводу моего острова, - продолжал он, - ты не забываешь, Жюэль, ежедневно проверять хронометр?..
- Конечно, дядя. Мне редко приходилось встречать такой превосходный механизм!
- А секстант?..
- Будьте спокойны, он не хуже хронометра.
- Что и говорить, за них немало уплачено!
- Если они должны принести сто миллионов, - ловко вставил рассудительный Трегомен, - стоит ли обращать внимание на такие пустяки?..
- Это ты хорошо сказал, лодочник!
И в самом деле, с ценою не считались. Хронометр был выполнен в мастерских Брегета[100], нужно ли говорить, что это был превосходный инструмент! Что касается секстанта, то он не уступал хронометру и при умелом обращении мог показывать угол с точностью до одной секунды. А уж по части обращения с инструментами можно было всецело положиться на молодого капитана. Хронометр и секстант помогут ему с абсолютной точностью определить положение острова.
Но если дядюшка Антифер и его спутники имели все основания доверять этим точным инструментам, то, наоборот, к душеприказчику Камильк-паши, Бен-Омару, они испытывали вполне понятное недоверие. Они часто об этом беседовали, и однажды дядя сказал своему племяннику:
- Не нравится мне этот Омар. Надо за ним внимательнее следить!
- Кто знает, увидим ли мы его в Суэце?.. - с сомнением спросил Трегомен.