Страница 74 из 143
— Ешь, приятель, — говорил он Юпу, — ешь всё, что твоя душа пожелает. Ты пролил кровь ради нас, и мой долг помочь тебе поправиться.
Как-то — дело было 25 августа — раздался крик Наба:
— Мистер Сайрес, мистер Гедеон, Герберт, Пенкроф, скорее сюда!
Колонисты, сидевшие в большом зале, вскочили и побежали на зов в каморку, отведённую Юпу.
— Что случилось? — спросил журналист.
— Да вы только посмотрите! — ответил Наб и расхохотался.
И что же они увидали! Дядюшка Юп мирно сидел на корточках у порога Гранитного дворца, под стать турку, и покуривал трубочку.
— Моя трубка! — воскликнул Пенкроф. — Взял у меня трубку! Что ж, старина, бери её в подарок! Кури, кури, дружище!
А Юп с важностью выпускал густые клубы дыма и, по-видимому, был несказанно доволен.
Сайрес Смит ничуть не удивился; он рассказал, как ручные обезьяны становились завзятыми курильщиками, и привёл множество примеров.
С этого дня у Юпа завелась собственная трубка, принадлежавшая прежде моряку; она висела у Юпа в комнате рядом с кисетом. Он её набивал, сам прикуривал о горящий уголёк и, казалось, был счастливее всех обезьян на свете. Понятно, что общность вкусов скрепила узы дружбы, уже соединявшие Юпа и достойного моряка.
— А может быть, он человек? — иногда говорил Пенкроф Набу. — Ты не удивишься, если он в один прекрасный день заговорит с нами?
— Честное слово, не удивлюсь, — отвечал Наб, — меня скорее удивляет, что он не говорит!
— Вот была бы потеха, — продолжал моряк, — если бы он вдруг сказал мне: «Давай меняться трубками, Пенкроф!»
— До чего же обидно, — заметил Наб, — что он немой от рождения!
Наступил сентябрь. Кончилась зима, и колонисты с жаром принялись за работу.
Постройка бота быстро подвигалась. Корпус уже был обшит, и сейчас обшивали судно изнутри досками, обработанными паром, которые легко было пригонять по лекалу к обводам шпангоутов.
Леса было достаточно, и Пенкроф предложил инженеру сделать и эту внутреннюю обшивку водонепроницаемой, чтобы увеличить прочность бота. Неизвестно, что ждало их в будущем, поэтому Сайрес Смит одобрил намерение моряка построить добротное судно.
Внутреннюю обшивку и палубу окончили к 15 сентября. Судно проконопатили сухой морской травой, которую забили деревянной колотушкой в пазы палубы, а также внутренней и внешней обшивки; затем залили их кипящей смолой, добытой из сосен, в изобилии растущих в лесу.
Судно было оборудовано чрезвычайно просто. Прежде всего вместо балласта в трюм погрузили гранитные глыбы, весом приблизительно в двенадцать тысяч фунтов, и прочно их укрепили. Над балластом настлали палубу; внутри бот был разделён на две каюты, в каждой, вдоль переборки, стояло по две койки, служивших и сундуками. Основание мачты приходилось как раз посредине перегородки, разделявшей каюты; из кают вели на палубу люки с плотно закрывавшейся крышкой.
Пенкроф без труда отыскал дерево для мачты. Он выбрал молодую, прямую ель с гладким стволом, срубил её, обтесал и закруглил верхушку. Оковки мачты, руля и корпуса были изготовлены в кузнице Трущоб, грубо, зато прочно. Реи, гики, флагшток и весь прочий рангоут, а также вёсла и другие части были закончены в первую неделю октября, и колонисты решили испытать судно вблизи берегов острова, чтобы посмотреть, как оно держится на воде и можно ли на нём пуститься в дальнее плавание.
Тем временем каждодневные работы шли своим чередом. В корале были сделаны новые постройки, потому что и у муфлонов и у коз появилось немало молодняка, которому нужны были кров и корм. Колонисты по-прежнему часто бывали на устричной отмели, в крольчатнике, в местах залежей угля и железа и даже в неисследованных дебрях Дальнего Запада, где водилось много дичи.
Они нашли ещё кое-какие местные растения, может быть и не такие уж необходимые, зато вносившие разнообразие в меню Гранитного дворца. Это были полуденники различных видов, у одних были мясистые съедобные листья, из семян других добывали что-то вроде муки.
Десятого октября бот спустили на воду. Пенкроф сиял от радости. Всё прошло отлично. Вполне оснащённое судно на катках подкатили к самому берегу, где его подхватил прилив, и оно гордо поплыло под рукоплескания колонистов; особенно громко хлопал в ладоши Пенкроф, не проявивший при этом ни малейшей скромности. Его тщеславию льстило и то, что, построив судно, он будет им командовать. Его назначили капитаном при всеобщем одобрении.
Чтобы удружить капитану Пенкрофу, решили прежде всего окрестить судно, и после длительных споров все сошлись на том, чтобы назвать его «Бонадвентур», ибо так был наречён при крещении почтенный моряк.
Как только «Бонадвентур» поплыл по волнам, все убедились, что у него отличная осадка и что он будет хорошо держаться на воде при любом ходе.
Впрочем, в тот же день испытали судно на деле, отправившись в плавание вокруг острова. Стояла отличная погода, ветер был свежий, но волнение было не сильное, особенно у южного побережья; уже больше часа дул норд-вест.
— Пора в путь! — кричал капитан, готовясь к отплытию.
Но, прежде чем пуститься в плавание, следовало позавтракать, а кроме того, захватить провизию с собой, на тот случай, если прогулка затянется до вечера.
Сайресу Смиту тоже хотелось поскорее испытать бот, сделанный по его чертежам, и хотя он не раз менял некоторые детали по совету моряка, но всё же не был так непоколебимо уверен в судне, как Пенкроф, и надеялся, что моряк отказался от намерения отправиться на остров Табор, потому что речь об этом больше не заходила. Сайрес Смит не хотел и думать, что двое-трое его товарищей отважатся плыть на таком маленьком судёнышке, водоизмещением не больше пятнадцати тонн.
В половине одиннадцатого все были на борту корабля, даже Топ и Юп. Наб и Герберт подняли якорь, зарывшийся в песок около устья реки Благодарения, и «Бонадвентур», подняв косой грот с развевающимся на мачте флагом острова Линкольна, пустился в открытое море под командованием капитана Пенкрофа.
Чтобы выйти из бухты Соединения, нужен был попутный ветер, и оказалось, что при фордевинде бот развивал неплохую скорость. Когда обогнули мыс Находки и мыс Коготь, Пенкрофу пришлось держаться круто к ветру, чтобы плыть вдоль южного берега острова, и, лавируя, он заметил, что «Бонадвентур» может идти в пяти румбах от ветра, не сильно дрейфуя. Он очень хорошо ложился на другой галс, делая поворот оверштаг, как говорят моряки, и даже выигрывал время при этом манёвре. Пассажиры «Бонадвентура» поистине были в восхищении. У них появилось превосходное судно, которое в случае необходимости окажет им большие услуги, а сейчас, в этот чудесный день, да ещё при благоприятном ветре, плыть было очень приятно.
Пенкроф повёл бот в открытое море, держась в трёх-четырёх милях от берега и направляя «Бонадвентур» на траверз порта Воздушного шара. Остров предстал перед ними по-новому: во всём своём великолепии развернулась панорама побережья от мыса Коготь до Змеиного мыса: на переднем плане стеной стоял лес, хвойные деревья темнели на фоне молодой, едва распустившейся зелени лиственных деревьев, а над всем возвышалась гора Франклина, на вершине которой белел снег.
— Как красиво! — воскликнул Герберт.
— Да, наш остров красив и гостеприимен, — ответил Пенкроф. — Я его люблю, как любил родную мать! Он приютил нас, бедных и обездоленных, а разве теперь чего-нибудь не хватает его сыновьям, упавшим на берег прямо с неба?
— У нас всего достаточно, — ответил Наб, — всего, капитан!
И оба доблестных островитянина крикнули троекратно громкое «ура» в честь своего острова.
Тем временем Гедеон Спилет, прислонившись к мачте, рисовал панораму, развернувшуюся перед глазами мореплавателей.
Сайрес Смит молча всматривался в берег.
— Ну, мистер Сайрес, — обратился Пенкроф к инженеру, — что скажете о нашем боте?
— Как будто хорошо держится! — ответил инженер.
— Отлично! А как вы думаете, можно ли предпринять на нём длительное путешествие?