Страшный суд

Говорю теоретически потому, что в жизни нашей не было повода и случая, но Одинокий Моряк всегда находился в состоянии готовности отойти в сторону от занимаемого мною места, если на этом месте захочет оказаться мой сын. И даже предложил бы ему это место, проявил инициативу, не испытывая при том никакого ущемления самолюбия, не чувствуя уколов ревности от того, что Анатолий вдруг возьмет принадлежавшую мне женщину.

«А раз так, — сказал я себе, — то какого хрена ты в отношении Стаса дергаешься? Он для тебя не менее родной, нежели Анатолий, в котором целая половинка от Веры… Кстати, интересная мысль! Кто из них, Стас или Толик, для меня роднее?»

Тут я стал прикидывать степень родства собственного сына и собственного двойника по отношению ко мне, Одинокому Моряку, усиленно ворочал мозгами над проблемой, не имеющей решения, ибо и Анатолий был сыном Стаса, а я был этим Стасом тоже, и Вера молча смотрела на меня, насмешливо улыбаясь. Я понял, что спутница моя читает заполошные, причудливые мысли, перестал городить одну логическую конструкцию на другую, прекратил размышлять о случившемся, подвел черту, благословил Стаса и Веру, а вслух произнес одно слово:

— Прости…

— Спасибо, — ответила она и украдкой, но я заметил это, облегченно вздохнула.

И тут принесли жареные пельмени.

Двадцатого августа вечером в поезде номер девятнадцать я перемещался по Южной дороге, соединяющей Москву с закордонным теперь Харьковом и размышлял о природе любви.

Станислав Гагарин давно полагал, что по собственной ипостаси любовь никогда не замыкается на одном человеке. И прежде всего способностью любить обладает лишь тот, кто и к себе самому относится с искренней любовью.

Ведь в основе волшебного чувства всегда, изначально содержится принцип, сформулированный в Послании к римлянам: Люби ближнего твоего, как самого себя. Принцип этот, со всей очевидностью и простотой предписанный людям апостолами иудео-христианства, существовал задолго до того, как моего недавнего знакомца — смотри роман «Вечный Жид» — попытались в былые времена жестоко казнить на горе Голгофе в Иерусалиме.

Принципом «Люби ближнего» человек руководствовался уже с того мгновения, когда вдруг осознал, что он и его братья по роду и племени созданы по единому образу и подобию, а я есть отражение в том, кто рядом, а тот, кто рядом, существует во мне.

И напрасно большинство людей полагает, будто любовь дело простое. Нет, вовсе не случайно святые пророки заклинали человечество научиться самоотверженно открывать душу для возвышенного чувства.

Никому в голову, увы, не приходит, что нас любят не тогда, когда у нас привлекательная внешность и тулово упаковано в фирменную одёжку, а кошелек трещит и ломится от баксов или на худой конец от «деревянных».

Тогда это лишь суррогат любви, а если помягче выразиться — иллюзия подлинного чувства. Нет, нас любят лишь тогда, когда мы сами любим, способны полюбить, что не каждому дано, и вот за эту искреннюю способность нас может отметить в собственном сознании существо противоположного пола.

В этом смысле Станислав Гагарин казался мне безупречным. Ведь во всех без исключения случаях влюблялся в собственную избранницу Одинокий Моряк, а уже ей надлежало решить: достаточно ли сильная и глубокая исходит от меня любовная аура, чтобы высоко оценить ее и возбудить в себе ответное чувство.

«Но если странная Вера на самом деле богиня, годятся ли применительно к ней человеческие мерки? — подумал я. — У богов иная этика, боги живут по олимпийским законам, и не дано смертным судить их поступки…»

Поезд раскачивался и скрипел, рвался к российско-хохлацкой границе, я активно включился в разговор с соседями о нынешних кацапо-гарбузных чувствах, а в купе находились и те, и другие, в беседе уверенно и мощно звучало слово воссоединение, но мини-переяславское толковище в тесном вагонном пространстве не мешало мне вновь и вновь переживать последнюю встречу с женщиной, с нею я сызнова пережил любовь к тем прекрасным созданиям, которых я знал прежде. Пусть возвращение к тем давно забытым созданьям было не столь бурным и яростным, и проявляющиеся в Вере объекты прежней моей любви были скорее кальками или физически осязаемыми голограммами, потому я и назвал нынешнюю любовь чувством второй свежести, но то, что я был счастлив с загадочной Верой безусловно…

Прощаясь, я напомнил женщине, которая уходила к Стасу Гагарину о том, что апостол Павел, полагал тремя китами бытия веру, надежду и любовь.

— Но апостол Павел тут же добавил: а любовь из них больше, — улыбнулась мне Вера.

И Станислав Гагарин понял, что еще не однажды по-разному встретит эту женщину из Потустороннего Мира.

Глава девятая

НА ФРОНТАХ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

Субботним вечером 21 августа 1993 года, находясь в украинском селе Старый Мерчик, я вдруг спросил себя: какие идеи хотел и хочу выразить последними романами «Вторжение», «Вечный Жид» и «Страшный Суд»?

Обычно сочинители не задаются подобными вопросами, резонно полагая их уделом критиков и литературоведов, зачем отбирать у неудачливых и закомплексованных собратьев намазанный густым слоем зависти кусок хлеба…

И все же, все же… Пусть критики состязаются в остроумии по поводу беспредельной раскованности Станислава Гагарина, иронизируют относительно его ипостаси посредника между Зодчими Мира и homo sapiensaми, прикидывают, сколько же на деле было на гагаринском веку женщин, с помощью орудия психоанализа по-фрейдистски, определяют, какой комплекс вызвал во мне желание накоротке общаться с Гитлером и Чингиз-ханом, Иисусом Христом и Вождем всех времен и народов.

Пусть их, пусть… Говорят, на земле сорок тысяч шекспироведов. И если Потрясающий Копьем кормит собственным творчеством такую ораву умственных лоботрясов, то, может быть, и Папе Стиву удастся подкинуть высоколобым выпускникам филологических факультетов МГУ, УрГУ, ДВГУ и других университетов мелочишку их детям на молочишку.

Но ежели откровенно, то я совершенно не знаю, зачем написал первые два романа, и вот сейчас здесь, в харьковском селе Старый Мерчик, пишу третий… Попытка утвердить себя профессионально? Но разве не доказал я сие романом «Мясной Бор» или одиссеей капитана Волкова… Желание прославиться, потрясти литературу, завоевать читателя? Увы… Сочинительской славой Папа Стив переболел, хотя и не вкусил ее в полной мере.

Тут Одинокий Моряк улыбнулся и подумал о том, что славу судьба отпускала ему, будто вакцину от серьезной болезни. И потому переболел ею незаметно, обрел порядочный иммунитет и больше искушеньям не подвержен.

Одна его самоирония в трилогии о вождях и Папе Стиве чего стоит… Отличное средство от мании величия, трах его налево в тарарах!

Так за каким-сяким хреном корчусь я за столом и числю день потерянным навеки, если не накорябаю на листке бумаги хотя бы пару-тройку строчек?

Пытаюсь оставить свидетельство Смутной Эпохи?.. Может быть, и в этом стремлении моем живет сермяжная правда. Вроде как, показания свидетеля-сочинителя в будущем уголовном деле, подготовленном для Страшного Суда. Сгодится и такое объяснение.

Предупреждение современникам и потомкам? Не бери на себя много, Папа Стив. Слепое человечество к любым пророчествам глухо. Уж как пугал нас Ваня Богослов, как прогнозировал ядерный Апокалипсис средневековый ломехуз Миша Нострадамус, а фу ли — или что, как поправила в рукописи Галя Попова — с эфтого толку?! А я ни Богословом, ни экстрасенсом Мишей становиться не желаю, происхождение не то, и мутантных генов в организме не имею.

Хотя, конечно, предупредить бы соотечественников надо… Уж оченно доверчивы они и благодушны, подобного просто не было и нет на Земле народа. То варягов к себе позовут, шляхетского панка приблизить согласятся, то немку на престол посадят, то лица горного розлива нами правят. Но это от величия идет, от широты души и небывалой в мире уживчивости нашей.