Хозяйка замка Ёдо

Когда настала пора жениху и невесте обменяться чарками сакэ, Тятя невольно посмотрела на Кацуиэ — тот, слегка горбясь из-за высокого роста, протянул чарку О-Ити, и та приняла её хрупкой, полупрозрачной, почти бесплотной рукой. Что-то в этой сцене — женщина в белом кимоно, лёгким жестом связавшая свою жизнь навечно, до последнего дня с высоким стареющим воином, — взволновало Тятю. Смутное предчувствие, ощущение того, что выбран неправильный путь, снова обожгло сердце холодом, как в тот раз, когда она впервые услышала о возможности этого союза.

Когда обмен чарками состоялся, О-Ити обратила ясный взор к дочерям. Едва заметная улыбка, осветившая её черты, словно бы говорила им: к радости ли, к печали, не ведаю, но жребий брошен. Охацу и Когоо тотчас заулыбались матери в ответ, и только Тятя всё с той же серьёзностью смотрела на неё не моргая.

После церемонии был устроен пир — в официальной обстановке и всё в той же спешке. Не успев начаться, он закончился, и княжон препроводили в другие покои.

По изначальной договорённости О-Ити и её дочери должны были отправиться после бракосочетания в северные земли вместе с Кацуиэ, но на следующий день тот уехал без них, в походном платье, во главе своего войска. Спешка и секретность, в которых прошла свадебная церемония, срочное отбытие Кацуиэ — всё свидетельствовало о том, что надвигается угроза новой войны.

Спустя несколько дней дамские паланкины под охраной пяти десятков самураев, в свою очередь, покинули Гифу и взяли путь на север. Было начало десятого месяца. На третий день процессия приблизилась к деревушке Одани. Убаюканная покачиванием паланкина, Тятя проснулась, отодвинула полог и окинула взглядом родной край, где прошли первые семь лет её жизни. От замка, гордо возвышавшегося на вершине горы, и следа не осталось — лишь пара каменных глыб, некогда лежавших в его основании. Три башни и крепостные стены сгорели в пламени битвы, в которой сложили головы мужчины клана Асаи. Хидэёси потом велел разобрать уцелевшую кладку — ему нужны были камни для постройки замка в Нагахаме. И только холм Торагодзэяма, зеленевший молодыми соснами и бамбуком, остался прежним. Местные крестьяне, чьи домишки теснились в былые времена на подступах к крепостным стенам, а ныне пришли в упадок, тоже переселились в Нагахаму, и лишь ветхие остовы хижин мрачно маячили здесь и там, напоминая о безвозвратно потерянном прошлом.

Всё изменилось за десять лет. Клана Асаи больше не существовало, клан Такэда тоже был уничтожен. Нобунага, одержавший над ними верх, покончил с собой, и никто не ведал, какое будущее уготовано победоносному клану Ода. Когда процессия двигалась мимо того места, где раньше стояли внушительные въездные ворота замка Одани, Тятя попросила остановить ненадолго паланкины. Самурай, к которому она обратилась с этой просьбой, умчался вперёд, к возглавлявшему процессию начальнику охраны, и вскоре вернулся с ответом:

— У нас мало времени, а путь впереди долгий, мы не можем задерживаться.

Тятя задумалась о причине отказа. Что это — нежелание матушки ступать на землю Асаи или же деликатность воинов, догадавшихся о её чувствах?

Она представила мать внутри паланкина, который покачивался на дороге впереди. Конечно же с этим местом у госпожи О-Ити связано куда больше болезненных воспоминаний, чем у дочерей, и она боится разбередить свою память. Здесь, на этом холме, полегли все представители клана Асаи, начиная с её мужа и свёкра и заканчивая верными вассалами.

— Я бы хотела немножко пройтись. Велите остановить только мой паланкин. Мне и минутки хватит.

Тот же самурай, к которому снова обратилась Тятя, сделал знак носильщикам отделиться от процессии и опустить паланкин на обочине дороги. Тятя впервые после десяти лет, прожитых вдали, ступила на землю родной провинции. Под ногами поблёскивал не растаявший за день иней — заросли бамбука надёжно укрывали этот участок почвы от солнечных лучей. Княжна постояла немножко на выстуженной обочине, затем порыв ледяного ветра толкнул её обратно, внутрь паланкина, счастливую оттого, что пусть всего на несколько мгновений, но она всё же прикоснулась к земле, которая когда-то носила её отца.

Заночевали путники в Киномото. Там их ждал высланный навстречу отряд, и на следующий день — до сумерек предстояло проделать ещё шестнадцать ри — на дороге царило шумное оживление. По обеим сторонам крестьяне гнули спины на рисовых полях; кроме них, вокруг не было ни единой живой души. Зато чем дальше процессия продвигалась на север, тем чаще к ним стали присоединяться самураи, отряженные Сибатой. Свита жены и дочерей полководца неуклонно росла.

В день прибытия в Китаносё молочно-голубые просветы в небе то и дело затягивались, тучи одна за другой высыпались на землю тяжёлыми крупными градинами, каких на восточном побережье отродясь никто не видал. Даже окрестные горы и долы, казалось, приняли ни с чем не сравнимые суровые очертания, вылепленные студёным северным ветром. Всякий раз, когда Тятя выглядывала наружу, у неё тоскливо щемило сердце при. виде мрачных стылых пейзажей.

— Княжна, замок уже видно! — внезапно прозвучал мужской голос, и чья-то рука с вопиющей бесцеремонностью откинула полог её паланкина.

Тятя смерила ледяным взглядом молодого самурая, гарцевавшего возле неё в самой гуще процессии. Раньше она его не встречала, но, судя по всему, он был отнюдь не выше рангом остальных всадников, которые до сих пор составляли её эскорт. Решив, что с выяснением личности дерзкого воина можно подождать, девушка посмотрела туда, куда он указывал. Замок действительно был как на ладони, и гораздо ближе, чем она думала. Огромная, девятиярусная тэнсю подпирала небо, и от всей этой мощной цитадели, лишённой каких бы то ни было украшений, веяло суровой аскезой. Голая равнина, посреди которой высился замок, и сизые тучи над изогнутыми крышами лишь усиливали мрачное впечатление. Поля, простиравшиеся вокруг, щетинились скирдами рисовой соломы, а над горизонтом, далеко на севере, вихрились мириадом пылинок птичьи стаи.

Тятя, не удостоив молодого самурая и словечком, одними глазами сделала ему знак опустить полог. Он тотчас повиновался, с неожиданной покорностью. Тятя ещё не знала, что этот юноша с пронзительным взглядом — племянник Кацуиэ Сибаты Моримаса Сакума, воин, снискавший громкую славу в битвах.

Вечером того же дня, когда они прибыли в замок Китаносё, Кацуиэ, О-Ити и трём княжнам удалось наконец побыть наедине, насладиться семейной близостью в тихих покоях центральной башни. Отчим тогда показался Тяте совсем другим человеком, в нём не было ничего от того величественного полководца, с которым она познакомилась в Киёсу. Перед ней сидел добродушный старик, улыбался и благосклонно покачивал головой в ответ на каждое слово О-Ити и её дочерей.

Тятя смотрела на его упёртые ладонями в колени руки — кожу покрывают старческие пятна, кисти чересчур большие, широкие, пальцы толстые — и думала: неужели у всех мужчин, которые провели жизнь в сражениях, командуя войсками, такие огромные кулаки?

Первый вечер был омрачён одним происшествием. Явился гонец с посланием для Кацуиэ, и тот развернул свиток в присутствии супруги и падчериц. По мере того как он читал, его черты искажались гневом.

— Проклятая обезьяна! — Оскорбление сорвалось с губ полководца, словно стон. — Хидэёси самочинно решил провести похороны нашего покойного господина в одиннадцатый день нынешнего месяца!

И снова в нём произошла перемена: добродушный старик исчез как не бывало, кровь бросилась ему в лицо, щёки запылали багровой яростью.

— Речь идёт о похоронах моего старшего брата? — тихо спросила О-Ити.

— Да. Погребальная церемония назначена на одиннадцатое в храме Дайтоку и продлится несколько дней. Хидэёси сам всё устроил. Меня только что известили, что в столице это вызвало суматоху.

В тот миг живое воображение Тяти принялось рисовать виды Киото, столицы, в которой она никогда не бывала, но знала, что это город несравненной красоты и роскоши. Отсюда, из провинциального прибрежного замка, стынущего под серым северным небом, Киото казался волшебным миражом. Сколько гор и рек надобно преодолеть, чтобы попасть туда! Киото недостижим. И именно там через несколько дней должны состояться похороны её дяди!