Страница 13 из 16
— Господин Гамоо, вы одобряете союз моей матери с господином Сибатой? — Тятя сделала ещё одну попытку выяснить истинное мнение воина.
— Для дома Ода это большое счастье.
Девушка и не думала сдаваться. Вперив взгляд в Удзисато, не шевелясь и не моргая, она принялась осыпать его вопросами, и с каждым словом лицо самурая становилось всё суровее. Тятя не ожидала таких формальных, ничего не значащих ответов от человека его склада. Да и опытный полководец едва ли позволил бы себе быть столь оптимистичным. Послушать Удзисато, так дому Ода отныне ничто не угрожает! Но ведь никто на свете, и уж тем более он, не может верить в подобную чушь!
И снова сердце Тяти обожгло странное чувство враждебности по отношению к молодому полководцу, с таким просчитанным спокойствием и благоразумием отвечающему на её вопросы. Быть может, это необходимость участвовать в военном совете заставила его превратиться в существо, лишённое простых человеческих эмоций; в таком случае подобное поведение — не что иное, как свидетельство незаурядного ума. Однако Тятя, поначалу растерявшаяся и заробевшая в присутствии этого мужчины, который даже не дрогнул под огнём её вопросов, теперь уже не могла сдержать раздражения. Отринув всякую надежду вызвать Удзисато на откровенность, она сменила тему беседы, заговорив о своём двоюродном брате:
— Я слышала о некоторых досадных обстоятельствах, в возникновении коих повинен господин Кёгоку…
Неужели почудилось или Удзисато действительно вздохнул с облегчением?
— Господин Кёгоку — человек смелый, — кивнул он.
— Будь у него хоть капля вашего благоразумия, он никогда бы не осмелился совершить поступок, оказавшийся большой ошибкой, — не без иронии заметила Тятя. — Любопытно, что с ним теперь? Если, конечно…
Она не успела высказать страшную догадку, которая вот уже много дней терзала её воображение, — Удзисато так громко расхохотался, что девушка вздрогнула.
— Вы имеете в виду: если, конечно, он не совершил сэппуку?
— Да…
— Полно вам! Дражайший Такацугу не из таких. Он будет жить — ради того чтобы вернуть былое могущество клану Кёгоку, и скорее уж отдаст руку или ногу, нежели откажется от своей цели. Им руководит странного свойства смелость, почти одержимость, которая растворена в крови всех Кёгоку из провинции Оми.
Эти слова Удзисато озадачили девушку. Быть может, вот он, ключ к характеру Такацугу? А она-то думала, что, потерпев поражение, кузен направил свой меч против самого себя — что ещё мог сделать отважный двадцатилетний воин, порывистый и преисполненный мрачной решимости, тот, кого она знала? Но, примерив к образу пылкого юноши стремление любой ценой возвеличить свой клан — то, о чём только что говорил Удзисато, — Тятя всё поняла. Только одержимость идеей вернуть дому Кёгоку былую славу могла стать причиной его безрассудного решения, принятого сразу после событий в Хоннодзи, — присоединиться к мятежному Мицухидэ Акэти, чтобы пойти войной на замок Нагахама, принадлежащий Хидэёси, ближайшему соратнику Нобунаги!
Значит, есть надежда, что Такацугу жив… При мысли об этом в юном сердце всколыхнулось то странное чувство, которое, как Тяте казалось совсем недавно, исчезло навсегда.
— Вы полагаете, он жив? — спросила она, невольно затаив дыхание.
— Не сегодня завтра его возьмут под стражу. Он дерзнул напасть на замок Нагахама, и господин Хидэёси ему этого не простит. По всем провинциям разослан приказ перевернуть землю и небо в его поисках, гонцы отправлены в Оми и даже в самые дальние северные уезды, — ответил Удзисато ледяным тоном, пристально глядя Тяте в глаза. Девушка недоумевала, откуда в его взгляде столько жестокости.
— Но если господина Такацугу до сих пор не схватили, быть может, ему и теперь удастся уйти от преследователей?
— Только в том случае, если он найдёт себе надёжное убежище.
— А это невозможно?
— Отныне все центральные провинции пребывают под властью и неусыпным оком клана Ода. Если господин Кёгоку найдёт верное укрытие, он, конечно, сумеет выжить — с его-то целеустремлённостью и железной волей. Но в настоящий момент нет такого места, где он мог бы затаиться.
«Такое место есть! — мысленно возликовала Тятя. — Если моя матушка выйдет за Кацуиэ Сибату, Такацугу сможет спрятаться в его замке!»
Воинская доблесть и самурайские добродетели Удзисато давно покорили Тятю, но сейчас, размышляя о своём гонимом кузене, на которого была объявлена охота только потому, что он возмечтал вернуть собственному клану могущество, утраченное в эпоху междоусобных войн, девушка пришла к выводу, что Такацугу дороже её сердцу.
— Прекрасно. Я посоветую матушке принять предложение господина Сибаты, — сказала она и, помедлив, добавила: — Это значит, что мы уедем в дальние земли и теперь уже не скоро свидимся с вами, господин Гамоо.
На чело воина набежала лёгкая тень. Ничего не изменилось — просто едва заметно дрогнули лицевые мышцы. Тятя невозмутимо смотрела на него.
— Ещё раз нижайше прошу прощения за то, что вынудила вас прийти сюда.
Удзисато встал и церемонно распрощался, повторив, что сегодня же отбывает в Хино во главе своего отряда. В тот вечер Хидэёси Хасиба покинул замок Киёсу и отправился в Нагахаму. Полководца сопровождали самураи Нагахидэ Нивы и Удзисато Гамоо, сплотившиеся вокруг него словно для того, чтобы защитить от внезапного нападения.
В ближайшие несколько дней все вассалы клана Ода, принимавшие участие в совете, вернулись в свои владения. Последним Киёсу покинул Кацуиэ Сибата. Накануне отъезда Тятя и её сёстры были представлены пятидесятитрехлетнему полководцу, которого отныне им предстояло называть «отцом».
— Зимы в северных краях суровые, а потому княжнам лучше отправиться в путь, не дожидаясь осени, — сказал он девушкам хрипловатым басом.
Тятя и её сестрицы нашли, что жених матери выглядит старше своих лет. Высокий рост и безупречная выправка остались при нём, но усталость человека, растратившего жизнь в бесконечных битвах, не могла не сказаться на облике воина, некогда носившего прозвище Сибата-демон. С первого взгляда Тятя прониклась к нему симпатией. Ей понравились немногословность этого мужчины и открытый взгляд, в котором, в отличие от взглядов других воинов, сквозила нежность, когда он смотрел на девушек. К тому же старик сохранил стать, гордую поступь и даже в приватной обстановке выглядел как полководец, держащий речь перед своими ратниками. Тятя пришла к выводу, что предчувствие беды, нахлынувшее, стоило ей услышать о союзе матери с Кацуиэ Сибатой, следует считать всего лишь игрой воображения.
Было решено, что свадебная церемония пройдёт в крепости Гифу — резиденции Самбосимару и Нобухико, а после бракосочетания О-Ити с дочерьми в сопровождении Кацуиэ отправится в северные земли. Как только эта договорённость была достигнута, Кацуиэ поднял своё войско и пошёл на клан Уэсуги.
Лето в тот год выдалось знойное, осень тоже обещала порадовать теплом. О свадьбе О-Ити было объявлено в половине восьмой луны, и в Киёсу со всех сторон стали прибывать поздравительные дары от знатных самураев.
Спустя месяц О-Ити с дочерьми выехала в Гифу. Ровно десять лет минуло с того дня, когда они поселились в Киёсу после падения замка Одани. За эти десять лет Тятя и Охацу два раза вырывались из крепостных стен, чтобы посетить Адзути; О-Ити и Когоо впервые покидали место своего изгнания.
Процессия из семи паланкинов, в которых несли О-Ити, княжон и дам из их свиты, двинулась в путь под охраной нескольких дюжин конных самураев в спешке, которая никак не соотносилась с брачным путешествием. Церемония состоялась в вечер их прибытия в Гифу, куда Кацуиэ приехал двумя днями раньше.
Тятя навоображала себе роскошный пир, но свадьбу сыграли на удивление скромно, в дальних покоях замка, словно это была некая тайная церемония. Кроме Нобухико, на ней присутствовали несколько незнакомых Тяте полководцев; их молчаливая сосредоточенность придавала торжеству атмосферу скорее военного совета, нежели бракосочетания. О-Ити в белом церемониальном кимоно с гербами была прекрасна, и Тяте оставалось только порадоваться этому чудесному преображению, но вскоре любящий взгляд старшей дочери снова различил извечную тень скорби, раз и навсегда объявшую грациозный силуэт женщины, обречённой на изгнание.