Отчет Брэдбери

Выброси салфетки и полотенца. Не пытайся их стирать, ради бога.

Пятница. 17 июля, 22:15.

Следующий день. Похоже, он действительно пробудет у меня неделю. Сегодня я ни разу не выглянула на улицу, чтобы увидеть автомобиль. Я чувствую себя как мать первенца, когда у ребенка колики. _____первые три месяца кричала без остановки. Нам приходилось держать ее, качать, носить по комнате взад-вперед. Больше ее ничего не успокаивало. Не могу вспомнить, как я пережила это, с обоими мальчиками было гораздо проще. Теперь у нее свои дети. Славные спокойные девчушки, благодарение богу, потому что ее муж ей совсем не помогал. Я не в восторге от супругов моих детей. Интересно, какой-нибудь матери они нравятся?

Это гораздо хуже, чем колики. Я опорожнила ведро раз десять. В нем уже ничего не могло остаться, а его продолжало рвать. После каждого приступа он засыпал. У нас гроза. Лило весь день. Сейчас дождь уже стихает. Я молюсь, чтобы мы не потеряли силы. Я не могла открыть окна, даже если бы он оставался тихим. Кажется, что он обессилел от приступов. Я держала перед ним ведро, не давала упасть с кровати. Я положила ему на лоб влажную махровую салфетку. Поила его из поильника, который он не мог удержать, имбирным ситро со льдом. Похоже, его это злило. Сегодня днем он чихал без перерыва целый час. Я не знала, как ему помочь. Я беспокоюсь. Этот мальчик, этот человек является продуктом системы, которую я терпеть не могу. Я ненавижу само существование клонов. И этого тоже. Больше всего я ненавижу его существование. Ты должна сказать себе, что он — не Рэй.

Он — не Рэй. Он — человеческое существо, и ты согласилась за ним ухаживать. Одну неделю ты можешь выдержать. Одну неделю ты можешь выдержать все, что угодно. Забудь о своей политике. Будь милосердна. Как будто у меня есть выбор. Черт, он опять воет.

Полночь. Я никак не могу пойти спать. Его вырвало на пол, прежде чем я успела подойти, потом снова в ведро. Он не съел ни крошки. Чем его рвет? Я поменяла ему подгузники. Ему не нравится, когда я их меняю. Ему не нравится быть в подгузниках, это ясно. Я его не виню. Он тонет в пижамных брюках моего мужа, но их легко снимать и надевать. Как же мне его называть? Я должна прекратить думать о нем как о Рэе. Я отказываюсь давать ему имя. Он не беспризорный кот, которого я подобрала. Может быть, у него есть имя, и он скажет его мне, когда заговорит? Когда сможет говорить. Когда будет готов. Если он вообще умеет говорить. Если он умеет говорить, то на каком языке? Как нам его называть? Как бы ты его назвала, если бы он был твоим? Как бы я его назвала? Сонни? Я хотел назвать нашу дочь Сонни, но муж не согласился. Что-нибудь библейское? Например, Иаков, притворившийся своим братом-близнецом? Что-нибудь более мрачное. Иов, или Иона, или Иеремия. Все имена на «И». Я должна придумать, как его называть. На время. Я не хочу думать о нем как о Рэе. Можно звать его Тошнотик.

Может быть, Сонни. Поглядим. Я понятия не имею, какими наркотиками и в каком количестве его напичкали, прежде чем нашли, от каких препаратов он сейчас отвыкает. И сколько времени на это понадобится. Не говоря уже про успокоительные средства, которые мы ему дали. Я не знаю, что это за препараты и сколько он их принял. Мы предполагаем, что мужским клонам вводят наркотики, но точно этого не знаем. Я уверена, что у него брали кровь. Я никогда не употребляла наркотики, никогда не была знакома с теми, кто их принимает. Никогда не видела, как проходит ломка, разве что в фильмах. Может быть, это новые наркотики, экспериментальные, не доступные для нас. Наркотики, о которых мы никогда не слышали. Специально созданные для клонов. Таким образом, я не делаю ему ничего плохого. У меня болит спина. Я почти весь день сидела на стуле возле кровати. Смотрела на него, пока он спал. Смотрела на его лицо. Смотрела, как он вздрагивает и трясется, словно его бьет током. Держала его за руку, пока он позволял. Разговаривала с ним, когда он успокаивался. Когда его не рвало и он не чихал. Когда он не выл, как зверь. Я хотела быть рядом с ним, показать, что он не один, что я желаю ему помочь. Я рассказала ему, кто я. Где он находится. Рассказывала о своих детях и внуках. Рассказала о городе. О Рэе, все, что помнила. Конечно, я ему не сказала, кто он такой. Возможно ли, что он знает, кто такой Рэй? Может быть, мои слова успокаивали его, наполняли уверенностью? Может быть. Не могу сказать, сколько из моих слов он услышал или понял. Я вспомнила, как однажды ночью сидела около Рэя, всю ночь обнимала его, а он рыдал о какой-то девушке в Вирджинии, с которой расстался. Мы никогда о ней не слышали, ни Сара, ни я. Удивительно. Я не видела его несколько месяцев. Он не мог найти Сару, поэтому появился в моей комнате, ища утешения. Нервный. Я его успокоила. Он был такой несчастный, разве я могла поступить иначе? Я рассказала клону эту историю. Рассказала о муже. Продекламировала стихотворение, которое моя мать читала мне, а я — своим детям. Длинное стихотворение. «Джеймс, Джеймс, Моррисон, Моррисон». Я обрадовалась, что до сих пор его помню. В какой-то момент, ближе к вечеру, он открыл глаза и посмотрел на меня. В первый раз за все время я почувствовала, что он действительно на меня смотрит. Думаю, ему должно быть любопытно. Возможно, он был встревожен. Я не знаю, что он чувствовал. Наиболее заинтересованным он показался, когда я взяла в руки фотографию в рамке, стоявшую на ночном столике, — трое моих детей в купальных костюмах в Спирит-Лейк. На мгновение мне даже подумалось, что он потянется и возьмет ее у меня из рук. Он когда-нибудь раньше видел женщину? Мы думаем, что нет, но что мы знаем на самом деле? Ты — первая женщина, которую он видит? Бедный парень. Не отчаивайся, Сонни. Все еще впереди.

Суббота. 18 июля, 19:30.

Пока глаза еще не очень устали.

У него был припадок. Сегодня утром, незадолго до рассвета. Так случилось, что я была в его комнате. Только что сменила подгузник. Я села на стул возле кровати и стала ждать, чтобы он уснул. Ночь была спокойной, он просыпался всего два раза. Он испражняется уже не так часто. Стул становится более твердым. Я подумала, что это обнадеживающий признак. Я знаю про его стул больше, чем необходимо. И запах уже не настолько сногсшибательный, что милосердно по отношению ко мне. Я попыталась выйти как можно тише. Я уже была возле двери, и тут… Он резко поднял вверх руки. Словно хотел дотянуться до потолка. Его руки закостенели, локти свело, пальцы затрепетали. Голова свесилась набок. Ноги стали совсем твердыми и неподвижными. Спина выгнулась над кроватью. Все его тело свела судорога. Это выглядело так, словно он пытался левитировать. Он не издал ни звука. Был слышен только скрип кровати. Я подошла к нему. Его глаза были широко открыты, они закатились. В углах рта пузырилась слюна. Я поняла, что происходит. Я видела это раньше. У _____ было несколько припадков, когда ему было года три или три с половиной. После первого припадка ему поставили диагноз «эпилепсия», но сказали, что он ее перерастет. Так и случилось. У него было только три приступа, о которых мы знали. Три за год, а потом — ни одного. В общем, я знала, что надо делать. Вернее, чего не делать. Я не пыталась силком раскрыть ему рот или втиснуть что-то между зубов. Я не слишком волновалась о том, что он откусит себе язык. Не старалась ограничить его движения. Я думал о том, как переложить его с кровати на пол, но потом отбросила эту мысль. Я убрала все предметы, до которых он мог дотянуться, и стала следить, чтобы он себя не ранил. Приступ длился пятнадцать секунд. Когда все кончилось, он был обессилен и едва мог двигаться. Я повернула его на бок, как рекомендуют врачи. В течение следующих четырех часов он не пошевелился. Когда он проснулся, довольно поздно утром, я поняла, что ему очень больно. Судя по всему, помимо всего прочего, у него ужасно болела голова. Я попыталась дать ему аспирин, но не смогла заставить его принять лекарство. Должно быть, он полностью отошел от успокоительных средств, которые ему давали. Может быть, именно они в сочетании с бог весть каким количеством наркотиков и вызвали припадок. Не знаю. Молюсь, чтобы приступ оказался единственным.