Отчет Брэдбери

Мы не разговаривали. Как будто нам велели хранить молчание, или мы заранее договорились не произносить ни слова, хотя это было не так. Я повела их вверх по лестнице, в комнату для гостей, которую подготовила для клона. Я застелила кровать чистыми простынями, надела на подушки чистые наволочки, освободила ящики в крашеном комоде, даже поставила на ночной столик вазу со срезанными цветами. (Господи, что я делала?) В комнате с задернутыми шторами горел только ночник в виде ангела, который я включила в розетку на стене возле комода. Это был ночник моей дочери. Это была ее комната. Водитель, который нес клона, наклонился и с помощью более высокого мужчины свалил свою ношу на кровать, поверх постельного белья. Я не успела и слова вымолвить.

Наконец-то я получила возможность как следует рассмотреть клона. Мы полагали, что ежедневная униформа клонов разработана с таким расчетом, чтобы не отличаться от современной повседневной одежды, какую носят в городах и деревнях, граничащих с Отчужденными землями. При необходимости одежду меняют, чтобы не отставать от тенденций местной моды. (Мы в Айове лет на десять отстаем в этом плане от жителей океанского побережья.) Это делается на случай, почти невероятный, если клон окажется за пределами Отчужденных земель: внешне нельзя будет понять, что перед вами клон. Я не знаю, в какой одежде его нашли. В тот момент, когда его внесли в мой дом, наш клон — твой клон — выглядел как обычный двадцати летний деревенский юноша из Айовы в середине лета. Голубые джинсы, белые носки и белые кроссовки, совершенно новые. Кто-то надел на него белую хлопковую футболку, единственной странностью которой были длинные рукава — как я понимаю, чтобы закрыть код с внутренней стороны его левого предплечья. Его вымыли и, кажется, даже подстригли. У него были короткие волосы. Он был чисто выбрит. Ногти чистые и подстриженные. Глядя на него, вам бы никогда в голову не пришло, что вы смотрите на клона.

Я сразу поняла, что это ты. Твой клон. В тот миг, когда увидела его на кровати дочери, я его сразу же узнала. Я смотрела на тебя. Это был ты, Рэй, чуть более мощный, чем я помнила, более широкий в груди, с более худым лицом, но это был именно ты. Я постарела, как и все, а ты остался точно таким, каким я знала тебя сорок пять лет назад. Я знала тебя только тогда. Я не видела, как ты взрослеешь. Поэтому я ни в коем случае не могла тебя ни с кем спутать. Это был ты. Меня это шокировало, привело в замешательство. Ужасно. В тот миг, когда я тебя узнала, меня внезапно переполнило горе. Я горевала обо всем, что потеряла, и почувствовала это, увидев тебя молодым. Время сжалось. Как будто внезапно, увидев тебя, я снова потеряла мужа. Как будто у меня не было ни мужа, ни детей. Я сразу застыдилась своего возраста, того, насколько старой я выгляжу, и какими глазами ты станешь смотреть на меня. Я вдруг разозлилась на тебя за то, как молодо ты выглядишь. Я тебе позавидовала. Но я не сердилась на то, что у тебя есть клон. Я сержусь теперь. Я разочарована. И не удивлена. В тот миг, глядя на тебя, я вдруг почувствовала, что ужасно истосковалась по тебе. Почувствовала себя виноватой из-за этого, как предательница. Прошло две недели, а я до сих пор потрясена.

Должно быть, я побледнела или охнула. Высокий мужчина взглянул на меня.

— В чем дело? — спросил он.

Спросил довольно вежливо.

— Я его знаю, — сказала я.

— Вы его знаете? — переспросил он.

— Я знаю, кто это.

— Это клон, — сказал он.

— Да.

— Вы имеете в виду, что знакомы с оригиналом?

— Да, — ответила я. — Я имею в виду именно это.

Водитель бросил на меня взгляд, но промолчал.

Высокий мужчина покачал головой.

— Господи, — проговорил он. — Как это возможно?

— Не знаю, — сказала я.

— Это невозможно, — повторил он.

— Извините, — сказала я. — Мне очень жаль.

— Нет, простите, — опомнился он. — Конечно. Вы уверены?

— Да.

— Как его имя? — спросил он, и я поняла, что он главный.

— Его зовут Рэй Брэдбери. Мы вместе учились в университете.

— Может быть, вы ошибаетесь? — сказал он. — Мы можем это проверить. Выяснить.

— Я не ошибаюсь, — сказала я. — Я его знаю. — И поспешила уточнить: — Знала.

— Значит, он умер?

— Не знаю, — ответила я.

Он положил свою руку на мою. Моя рука была обнажена, а его пальцы были удлиненные, суставчатые, словно стебель растения. Я едва сдержалась, чтобы не отпрыгнуть. Его прикосновение было мягким.

— Вы сказали, Рэй Брэдбери?

— Да.

— Хорошо. Мы проверим. Вы справитесь?

— Надеюсь, — сказала я. — Да.

Я не могла утверждать наверняка.

Дальше, Рэй, следуют записи, которые я делала все время, пока твой клон был у меня. Я делала их, чтобы мысли были ясными, чтобы не сойти с ума. Мне было не с кем поговорить. Это отчет о времени, проведенном рядом с твоим клоном. Тягостные записи.

Завтра я уезжаю в Нью-Гемпшир. Кто знает, как все пройдет? Удачи нам обоим, Рэй. Удачи нам обоим.

Четверг. 16 июля, 21:00.

Господи Иисусе, как же мне справиться? Целых семь дней. Это нагоняет на меня тоску, я устаю от одной мысли об этом. Я чувствую себя старухой. Сегодня весь день думала о том, чтобы отказаться. Одна ночь, один день, а я уже хочу отказаться. Хочу. Я хочу отдать его обратно. Пусть его возьмет кто-то другой. Я не подхожу. Для него. И никто меня не уговорит. Я чуть это не сделала. В восемь утра увидела, как мимо проезжает китайский автомобиль, и была готова остановить его и отдать клона обратно. Час назад он снова проехал мимо. Минута в минуту. Мне следовало выйти на улицу и подождать автомобиль. Я должна была отдать клона. Но мне стало стыдно. Я сделаю это завтра, первым же делом. Как они могут просить меня о таком? Ради бога! Но выбора нет. Надо успокоиться.

В доме жарко. Он весь вспотел, бедняжка. Если открыть окна, наверное, будет прохладнее. Но потом он начнет кричать, и соседи подумают, что я его убиваю. Интересно, за кого они его примут? Они — твои друзья. Некоторых из них ты знаешь всю жизнь. Не думай о них плохо. Что за звуки! Бедный мальчик. Я никогда не слышала таких звуков. Словно дикое создание, умирающее в лесу. Я ничего не знаю о тех, кто умирает в лесу. А как насчет моих стонов? Я могу тоже застонать. Вы подумаете, что я его убиваю. Дрожь. Судороги. Он размахивает руками и ногами. Я не могу удержать на нем одеяло. Как жалко смотреть на него, на его руки — он не перестает размахивать ими. Он меня чуть не ударил. Заканчивается действие успокоительных средств, которые ему дали перед тем, как привезти сюда. Не думаю, что он когда-нибудь очнется. Он вырвался из такого кошмара, судьба к нему милосердна. Бедный мальчик. Клон. Кто он такой? Как мне его называть? Что я должна о нем думать? Ты в смятении, глупая старуха, потому что он не тот, за кого ты его принимаешь. Он другой. Ты с ним незнакома. Если открыть окна, наверное, будет прохладнее, если на улице ветерок.

Я думаю о первой ночи с ______, о ночи, когда мы привезли его домой из больницы. Мы понятия не имели, что делать. У нас было все оснащение, все запасы, все вещи для ребенка, и никакого понятия, как этим пользоваться. К счастью для нас, он проспал всю ночь. Милый малыш. Его голова была не больше тыковки. Он не кричал. Я проверяла каждые пять минут, чтобы убедиться, что он дышит. Слава богу, моя мать была рядом. Маленькая головка-тыковка. Он оказался хорошим. Я — счастливая мать. Если ребенок счастлив, счастлива и мать. Я привыкла быть одна. Сегодня ночью дом кажется мне чужим, опасным. Я боюсь выходить из кухни. Боюсь встать со стула. А что, если он встанет с кровати?

Сегодня я пошла в магазин рано, еще не было восьми. Он лежал спокойно. Я выскочила ненадолго, только туда и обратно. Купила одноразовое нижнее белье, упаковку с 24 подгузниками для взрослых, крем от опрелостей. Мне было неловко в отделе, где продаются товары для тех, кто страдает недержанием. Моя подруга носит такие подгузники. Она одних лет со мной. Но я не ношу, в данное время. Главное, не подавать виду. Я удивилась, что подгузники такие же, как детские. У меня не было подгузников на смену. Кое-что оставила моя дочь, когда гостила здесь в последний раз — детские подгузники, пачка влажных салфеток, уже высохших. Он до сих пор ничего не ел. Я смогла дать ему лишь немного воды из поильника. Он приходил в себя с трудом. Я заглянула к нему посреди ночи, часа в три. Даже не входя в комнату, я почувствовала этот запах. Ужасный запах. Гораздо хуже, чем детские испражнения. Моча моих детей походила на воду, чистую и без запаха. Он спал на спине, раскинув руки. Одеяло валялось на полу. Он дышал, издавая стон при каждом вдохе. Меня бросило в дрожь. Я расстегнула ему ремень, расстегнула молнию на штанах и спустила их до голеней. Запах чуть не сбил меня с ног. Он уже был в подгузнике. Его привезли в подгузнике. Почему же они мне не сказали? Они мне ничего не сказали. На что он будет похож, когда очнется? Как я удержу его, если понадобится? Под джинсами у него все было покрыто какашками — зад, бедра. Должно быть, он обделался не один раз. И очень сильно. Его стул был жидким, водянистым, зеленовато-серым, он испачкал ноги и живот. Даже носки. Я старалась не дышать. Это было ужасно. Я взяла стопку полотенец для рук и влажные махровые салфетки. Его какашки попали на кровать. Они измазали мои руки, мою рубашку. Это отвратительное занятие, если это не человек, которого вы любите. Я его вымыла. Посредине живота, именно там, где надо, у него был обычный пупок. Не знаю, почему я удивилась, увидев его. Я спрошу об этом. Я посмотрела на его штучку. Какашки? Штучка? Что за слова, что со мной? Он был не обрезан, и это затрудняло мытье. Раньше я никогда не видела необрезанный член так близко. Мне не понравилось, как он выглядит. Я обтерла его тряпкой для мытья посуды. В моей руке он встал. Я почувствовала себя виноватой. Клон спал, бедняжка. Я накрыла его пляжным полотенцем, потом одеялом, которое подняла с пола. Пес, которого мы взяли из приюта для бездомных животных, всегда путался под ногами. Его звали Лео, мы его взяли с этой кличкой. Я его не любила. Он пробыл у нас недолго. Когда пес начинал возбуждаться, муж называл его член «красной ракетой». Его удлиняющийся, вздрагивающий член, красный и противный. Брр. Это слишком для меня. Я попрошу увезти клона завтра утром.