Страница 7 из 8
Все, что было деревянным в моей квартире, теперь покрывали царапины. Руки и ладони у меня тоже были изодраны. Я не ругал его, понимая, что он делает это не со зла, а потому что хочет играть.
Он так исцарапал двери шкафов и холодильника на кухне, пытаясь добраться до еды, что мне пришлось купить пару дешевых пластиковых "замков от детей".
Мне пришлось внимательнее относиться к вещам, я старался не оставлять на виду ничего, что он мог бы принять за игрушку. Пара ботинок или что-нибудь из одежды могли быть изодраны за несколько минут.
Все, что делал Боб, давало мне понять, что есть кое-что, что просто необходимо сделать. За мою жизнь у меня было достаточно много кошек, чтобы я мог увидеть сигнальные признаки. Боб был молодым самцом, которого переполнял тестостерон. Я ни на минуту не усомнился, что его нужно кастрировать. В общем, за пару дней до окончания курса лечения, я решил позвонить ветеринару, в клинику Эбби на Далстон-Лэйн.
Я взвесил все «за» и «против», касающиеся операции, и пришел к выводу, что «плюсов» больше. Если я не кастрирую его, то настанет время, когда гормоны Боба возьмут верх, и он отправится на улицу в поисках течных самок. А, значит, он будет пропадать на несколько дней, может даже недель. А если он заберется достаточно далеко, ему придется драться с другими котами и даже спасаться от них бегством. Насколько я знал, именно в драке он получил травму. Коты защищают свою территорию и оставляют пахучие метки, давая знать другим котам, что эта территория занята. Возможно, Боб забрел на чужую территорию и поплатился за это. И я знал, что, может, это и паранойя с моей стороны, но, если его не кастрировать, есть риск, пусть совсем небольшой, что он заразится ВЛК[3] и ВИК[4] - кошачьим аналогом ВИЧ. И последним, хоть и не окончательным аргументом, было то, что если вдруг он останется со мной, он станет гораздо спокойнее, и не будет, словно сумасшедший, все время носиться по квартире.
Аргументы в пользу того, чтобы оставить всё как есть, содержали всего один пункт. Бобу не пришлось бы делать операцию. Это всё.
И всё было очевидно.
Я позвонил в клинику и переговорил с медсестрой.
Я объяснил ситуацию и спросил, могу ли я кастрировать его бесплатно. Она сказала, да, при условии, что у меня остался сертификат от ветеринара, который мне выдали в центре RSPCA, когда я приносил Боба, чтобы ему осмотрели лапу, и покупал лекарства от блох и глистов.
Единственное, что меня беспокоило - то, что курс лечения еще не окончен. Я объяснил, что заканчиваю давать ему антибиотики, но медсестра сказала, что все будет хорошо. Она порекомендовала принести его на операцию в течение двух дней.
- Принесите его утром и оставьте у нас. Если все пройдет хорошо, вы сможете забрать его в конце дня.
В день операции я встал рано, помня, что в десять утра должен принести Боба в клинику. С визита в RSPCA мы в первый раз пошли пешком куда-то далеко.
Я не выпускал его из квартиры, не считая его походов в туалет, потому что давал ему антибиотики.
Я поднял Боба и сунул в зеленое мусорное ведро, в котором две недели назад пытался отнести его в RSPCA. Погода была пасмурной, и я откинул крышку ведра. Как и в прошлый раз, когда я засовывал Боба в ведро, ему это не очень-то понравилось. Но сегодня он высунул голову наружу и смотрел, куда мы идем.
Клиника Эбби находилась на Далстон-Лэйн в небольшом здании, зажатом между газетным киоском и медицинским центром, которые со всех сторон окружали разнообразные магазины. Мы пришли туда задолго до назначенного времени и обнаружили, что клиника переполнена. Мы стали свидетелями обычной сцены: собаки, вырывая поводки, кидались, рыча на кошек, сидевших в сумках-переносках. Боб в своей импровизированной коробке сразу стал центром внимания злобных псов. И как обычно, в приемной было несколько стэффи с хозяевами, похожими на неандертальцев.
Я уверен, пара-тройка кошек удрала, пока мы ждали очереди. Но Боб ничуть не волновался. Казалось, он полностью мне доверился.
Когда назвали мое имя, нас встретила молодая медсестра лет двадцати. В руках она держала какие-то бумаги. Она отвела меня в комнату и задала пару стандартных вопросов.
- Последствия операции нельзя будет отменить. Вы уверены, что когда-нибудь не захотите иметь от него котят? - спросила она.
Я только улыбнулся и кивнул.
- Да, я совершенно уверен, - ответил я, погладив Боба по голове.
Но следующий ее вопрос озадачил меня.
- Сколько Бобу лет? - улыбнулась она.
- Ох. Вообще-то я и не знаю, - пожал я плечами и вкратце рассказал свою историю.
- Хм, сейчас посмотрим, - и она объяснила: то, что он еще не был кастрирован, может подсказать нам его возраст.
- Коты и кошки становятся половозрелыми примерно в возрасте шести месяцев. Если их не кастрировать, в организме происходят явные физические изменения. Например, коты округляются в морде, особенно в районе щек. Кожа у них уплотняется, и они становятся довольно крупными, крупнее, чем, например, кастрированные коты, - пояснила она. - Он не больно большой, поэтому, я полагаю, ему примерно девять-десять месяцев.
Потом она протянула мне бланк заявления и объяснила, что есть незначительный риск осложнений, но вероятность этого крайне мала.
- Мы проведем тщательное обследование, может, даже сделаем анализ крови, прежде чем провести операцию, - сказала она. - Если будут проблемы, мы свяжемся с вами.
- Хорошо, - слегка неуверенно согласился я. У меня не было телефона, и у них бы вряд ли получилось связаться со мной.
Потом она объяснила мне саму процедуру.
- Операция проходит под полным наркозом и, как правило, довольно проста. Яички удаляются через два небольших разреза в мошонке.
- Оу, Боб, - проговорил я и игриво взъерошил ему шерсть.
- Если все пройдет хорошо, можете прийти и забрать Боба в шесть часов, - сообщила медсестра, посмотрев на часы. - Ну, скажем, в половину пятого. Вас устраивает?
- Да, отлично, - кивнул я. - Увидимся.
Я в последний раз обнял Боба и снова вышел в пасмурное утро. На улице снова начался дождь.
У меня не было времени, чтобы ехать в центр Лондона. Пока бы я добрался туда и спел бы там пару песен, пришло бы время возвращаться обратно. Поэтому я решил попытать счастья у ближайшей станции метро, Далстон Кинглсэнд. Это было не самое лучшее место в мире, но я все же заработал пару фунтов, и это помогло мне хоть как-то скоротать время. Рядом со станцией находился киоск с ремонтом обуви, хозяин которого хорошо ко мне относился. И я знал, что если начнется дождь, я смогу спрятаться там.
Пока я играл на гитаре, я пытался не думать о Бобе. Я не хотел думать, как он лежит в операционной. Он, вероятно, жил на улице и мог и дальше наслаждаться этой жизнью. Я слышал истории о собаках и кошках, которые ради небольшой и несложной операции попадали на операционный стол, и погибали. Я изо всех сил отгонял от себя мрачные мысли.
Время тянулось очень, очень медленно. Однако в итоге стрелка достигла 16:15 и я стал собираться. Последние пару сотен ярдов до клиники я почти бежал.
Знакомая уже медсестра разговаривала в приемной с коллегой и, увидев меня, поприветствовала теплой улыбкой.
- Как он? Все прошло нормально? - спросил я, тяжело дыша.
- Он в порядке, в полном. Не волнуйтесь, - ответила она. - Переведите дух, и я вас отведу к нему.
Это было странно. Я ни о ком - и ни о чем - не волновался так уже много лет.
Я вошел в послеоперационное отделение и увидел Боба, лежавшего в отличной теплой клетке.
- Привет Боб, как дела, приятель? - спросил я.
Он был еще сонный и вялый и не сразу узнал меня, но когда вспомнил, встал и начал царапать дверцу, словно говоря: «Выпустите меня отсюда».
Медсестра заставила меня подписать бумаги, что у меня нет претензий к ним, а потом еще раз осмотрела Боба, чтобы убедиться, что он вполне здоров, чтобы идти домой.
Она была по-настоящему прекрасна и действительно хотела нам помочь, и это несколько сгладило мое мнение о ветеринарах, учитывая тот опыт общения с ними, который у меня был. Она показала мне, где были сделаны надрезы.