Одиссея Гомера

— Похоже, у каждой кошки действительно свой характер, ты не находишь? — заметил Лоренс однажды. — Я всегда знал, что это справедливо в отношении собак, но о кошках такого никогда не думал. Наверное, поэтому я никогда их не любил.

Меня это ошеломило. Я просто поверить не могла, что на свете есть человек, которому невдомек, что, конечно же, у каждой кошки свой неповторимый характер. Как и Лоренс, я выросла в семье, где держали собак, но, принося в дом каждую из своих кошек, я, безусловно, ожидала, что ни одна из них не будет похожа на других.

Однако если это прозрение заставило Лоренса хотя бы чуточку лучше относиться к моим кошкам, а их к нему, то я ничего не имела против.

Прошло еще немного времени, и Лоренс стал не просто замечать разницу между кошками, но даже, в каком-то смысле, уважать их, хоть и против своей воли. Однажды он заявил:

— Я могу понять Скарлетт. Она просто хочет, чтобы ее оставили в покое и она могла заниматься своими делами. — Как человек, который совершенно сознательно почти двадцать лет прожил в одиночестве, он, естественно, мог понять Скарлетт.

А когда Лоренс впервые увидел, как Гомер подпрыгнул на полтора метра и поймал муху в полете, он был просто вне себя от восхищения.

— Ты посмотри, что этот кот вытворяет! — воскликнул он. Его это так потрясло, что он немедленно побежал в кухню и принес Гомеру кусок индейки в качестве вознаграждения.

— Ей-богу, этот кот умеет двигаться. Ты когда-нибудь замечала, какая у него походка? Он такой гибкий и грациозный, как ни одна другая кошка!

Замечала ли Я?! Он что, шутит, что ли?

Лоренс сам пошел в магазин покупать всякие сетки и веревки для ограждения на балконе, чтобы можно было выпускать туда Гомера, после того как заметил, как тот с мечтательным видом стоит у раздвижной стеклянной двери балкона, когда мы выпускаем туда Скарлетт и Вашти погулять (что было причиной жутких угрызений совести, которые мучили меня несколько лет; я ни за что не хотела лишать Скарлетт и Вашти прогулок на свежем воздухе и ужасно страдала, что Гомера приходилось исключать из их компании). Как ни печально, но факт оставался фактом: перила нашего балкона были недостаточно высоки, и Гомер вполне мог выпасть.

— Если бы только он не прыгал так высоко, — говорил Лоренс сочувственным тоном, который, однако же, был не лишен некоторой гордости, — но этот кот прыгает очень высоко.

Однако главным объектом привязанности Лоренса оставалась все-таки Вашти.

— А-а, вот и кошечка Вашти! — радостно вскрикивал он каждый раз, когда она входила в комнату — и мчалась прямо к нему, запрыгивала на колени и осторожненько терлась своей щечкой о его щеку. Его любимой кличкой для Вашти — которую он придумал сам, без чьей-либо помощи, — была «Вашовиц». Лоренс почти всегда говорил «наша Вашовиц», например: «Как ты думаешь, нашей Вашовиц понравится этот сорт котовника?» или «Я думаю, нашей Вашовиц надо купить новую когтедралку. Старая уже совсем ни на что не похожа».

Однажды, спустя примерно год после того, как я с кошками переехала к Лоренсу, он принес домой пакетик «Кошачьей радости Паунс». Наверное, он хотел порадовать Вашти, но остальным кошкам тоже кое-что перепало.

Наверняка производители подсыпали в свои конфетки крэк, потому что каждый раз, когда кто-нибудь приносил домой пакетик «Паунс», у нас дома начинался такой бедлам — хоть святых выноси. Даже Скарлетт — вы только вдумайтесь, Скарлетт! — поднималась на задние лапы и просила. Скарлетт попрошайничала! Она все еще не позволяла Лоренсу прикасаться к себе и уклонялась каждый раз, когда он хотел погладить ее по голове, но была уже готова мурлыкать и тереться о его ноги, когда он приходил домой вечером.

Лоренс же научился постукивать по полу ногтями, когда приносил Гомеру конфетки «Паунс», чтобы тот знал, где их искать. Гомер очень скоро привык карабкаться на Лоренса и с добродушным любопытством тыкаться мордочкой в его ладони и карманы. «Привет, приятель! Ну что, принес эти свои конфетки “Паунс”»?

Ну а Вашти… Вашти, конечно, тоже любила конфетки «Паунс», но прежде всего она любила Лоренса за его личные достоинства. Хотя это мало что меняло.

* * *

Лоренс был человеком, который ни разу в жизни никому не вручал поздравительные открытки лично. Он всегда посылал их по почте, потому что, по его мнению, в тысячу раз приятней было обнаружить поздравительную открытку у себя в почтовом ящике, чем принять ее из чьих-либо рук.

На первый день рождения в квартире Лоренса, который я отметила через год после переезда, я получила по почте две поздравительные открытки. Одна была от Лоренса, а в качестве обратного адреса был указан адрес его офиса. Обратный адрес на второй был мне неизвестен, и она была написана незнакомым почерком (я позже выяснила, что Лоренс попросил кого-то из клерков подписать ее и указать свой адрес). Я вскрыла конверт, извлекла открытку и увидела, что на ней изображены три котенка, ужасно похожие на Скарлетт в первые месяцы ее жизни. А на обороте я прочла:

«С Днем рождения, мамуля! Мы тебя очень любим, хоть ты и заставляешь нас жить с этим жутким мужчиной».

Открытка была подписана: «Скарлетт, Вашти и Гомер». Естественно, «подпись» Скарлетт была сделана красными чернилами, а рядом с подписью Вашти стоял отпечаток ее лапы, словно печать. В подписи Гомера буква «Р» была написана задом наперед, и вся подпись немного съехала набок. Лоренс потом объяснил, что подпись Гомера, конечно же, не идеальна — в конце концов, этот кот слепой.

Три недели спустя Лоренс сделал мне предложение. Я его приняла.

* * *

Прошло еще два года, прежде чем мы с Лоренсом поженились. Я подписала контракт на издание своего романа, и, хотя мне больше не приходилось с утра до вечера работать над текстом, потребовалось еще много месяцев на редактирование, раскрутку, интервью и презентации. Втиснуть нашу свадьбу в этот напряженный график было бы выше наших сил. Мы подождали год, пока книга вышла из печати, а потом начали готовиться к свадьбе.

Месяца за три до свадьбы лучший друг Лоренса, Дэйв, который должен был быть свидетелем, пришел к нам на обед. Дэйв и Лоренс дружили с детского сада и, естественно, провели массу времени в нашей квартире. Но Дэйв никогда не приходил один — он всегда был в компании с кем-нибудь. Скарлетт и Вашти всегда избегали больших компаний. Так уж сложилось, что единственной кошкой, которую в этом доме видел Дэйв, был Гомер.

Гомер помнил Дэйва и, как всегда, приветливо встретил его: «Здорово, приятель! Поиграешь со мной? Ну-ка, брось мне моего плюшевого червяка!» Скарлетт тоже была здесь и, как ни странно, не стала скрываться бегством при появлении гостей. Я стояла в другом конце комнаты и вдруг увидела, что Дэйв хочет погладить Скарлетт. Я закричала:

— Стой! Не надо ее гладить! — Но было слишком поздно. Дэйв уже коснулся рукой головы кошки.

Я была внутренне готова к самому худшему, автоматически пытаясь вспомнить, где лежит аптечка, йод и бинт. И тут я увидела нечто такое, чего никак не ожидала. Скарлетт очень ласково терлась головой о руку Дэйва. Мы с Лоренсом переглянулись, а потом посмотрели на Скарлетт, словно она только что а капелла исполнила арию из «Гамлета».

Дэйв не заметил нашего изумления. Он взглянул на Лоренса и спросил:

— Так какая кошка у вас тут самая злая?

Глава 23

Прикосновение к бессмертию

Ты же — не было мужа счастливей тебя и не будет!

Прежде тебя наравне почитали с богами живого

Все мы…

Гомер. Одиссея

За семь недель до свадьбы Гомер перестал есть.

В течение последних нескольких месяцев я полностью отказала кошкам в сухих кормах, так как стало ясно, что чувствительная пищеварительная система Вашти (которая с годами стала лишь еще чувствительней) с сухими кормами больше не справляется. Все трое с живостью отреагировали на новый режим «только влажный корм» — особенно Гомер, который больше, чем Скарлетт и Вашти, любил мясо.