Мертвое ущелье

При подходе к логову Игнат свалил добычу на мхи, никогда он не тащил всю ношу в пещеру сразу, чтобы кровавые капли и запах крови не вели прямым путем в жилище. Он вносил добычу по частям, тщательно заворачивая в свежеснятую шкуру и взвалив ношу на плечи — повыше от земли. Ему казалось, что так он отвлечет от своего логова крупного и опасного зверя — медведя, если тот вздумает искать это мясо по следу.

Как обычно, Хромой уже спал, а юноша сидел у огня перед дымящимся котелком. Он съел несколько кусков свежей парной оленины еще в лесу, сразу же после той короткой и быстрой схватки. И теперь варил похлебку, сидел и думал о том внезапном нападении чужой стаи, и чувство смутной тревоги все больше охватывало его. Он совсем не боялся волков или других зверей и, как ни старался, сам не мог понять, чего же он опасается и тревожится. Он не знал, с чем связано это его ощущение тревоги,— с тем домом, который он видел не так давно, или же с сегодняшним нападением волков, подобное которому было до этого всего два раза за всю его долгую жизнь здесь, в тайге. Но он определенно чувствовал и, сам не зная почему, был уверен, что недавно в лесу появился кто-то очень опасный для него и для его серого брата. Какое-то шестое чувство, скорее предчувствие его души с обостренной, отчасти болезненной психикой, говорило ему об этом.

10. НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

На шестой день старик Лихарев встал и ушел в тайгу. Уступая втираниям, его упорству и терпению, лихоманка отпустила его. Суставы еще побаливали, но он уже по опыту знал: сегодня вечером можно истопить баньку и крепко попариться с можжевельником и крапивой, и через день-другой боль пройдет совсем, теперь уже до весны.

Осень для промысловика еще не охотничья пора, и дело даже не в сроках охоты, которые Иван Васильевич строго соблюдал — по совести. В сентябре-октябре мех пушного зверя еще не готов к выделыванию шкурок, у одних зверей зимний мех еще не окреп, у других даже линька не закончена. Настоящая охота начинается с ноября. Ну, конечно, в тайге можно и с начала осени мясо заготавливать, лося и оленя бить, но старый охотник начинал все эти заботы с ноября, с первых серьезных холодов. Тогда и мясо уже не надо засаливать — не испортится, да и шкура у зверя уже зимняя и крепкая.

Но в тайгу ходил. Присматривал, где есть места, удобные для залегания медведя на зиму,— например, ямы или углубления под вывороченным корнем большой сосны или ели. Иногда стрелял поднятого собаками косача или рябчика, облаянного ими на дороге глухаря, который, отвлекаясь на собак, бывает, не заметит подбирающегося к нему на выстрел охотника.

Сегодня старик хотел поднабрать еще клюквы, которой не успел запастись в достаточном количестве.

Карабин не взял, пошел со старой своей верной двустволкой. В эту ночь немного подморозило, и мхи, трава и ягельник серебрились инеем. Он оттаивал под редкими лучами солнца, пробившегося между облаками почти сразу же после рассвета.

Тишина, глухая и глубокая, царила в утренней тайге. Но вот звонкий лай собак разбудил эту тишину, и старик Лихарев заторопился. По звуку лая, по характеру облаивания дичи — звонко и довольно злобно — он был почти уверен, что лайки нашли глухаря. Белку, куницу, рысь они облаивают совсем по-другому, и каждого зверя — по-разному. Иван Васильевич хорошо знал все тонкости интонации лая своих собак.

Осторожно подобрался, прячась за деревьями, метров на сорок. Ближе не решился подходить. Крупный глухарь — петух, пожалуй, сам поддразнивал собак: глядя на них, наклоняя к ним голову, отламывал сухую веточку, взяв ее в клюв, и бросал вниз дважды, чем вызвал особенную злость лаек, Помор даже гавкнул с подвыванием от такой наглости.

Старик свалил глухаря с одного выстрела крупной дробью. Огромная черная краснобровая птица тяжко рухнула на пушистые мхи. Охотник уложил ее в рюкзак и двинулся дальше. Лайки челноком бежали метров на двести впереди, обследуя местность.

Не спеша, бесшумно шел он по тайге. Его тревожили те самые, странные и непонятные ему следы. Непонятный след приводил его к одной только мысли: к его дому подходил человек. Ничего и никого иного быть не могло. Следы любого зверя он хорошо знал и обязательно обнаружил бы. А волк? Сначала это смущало его, но потом он решил, что волк вполне мог следовать за человеком из любопытства и наследил через несколько минут после человека. Может быть, именно волка, пришедшего вторым, и обнаружили его лайки. А странность, необычность этого следа легко объяснялась: человек мог сделать то, чего не может ни один зверь — надеть любую обувь, которая изменит, сделает необычной форму следа. Надо быть осторожнее.

Прежде чем подойти к дому, Лихарев решил сделать крюк километра на два и подойти к избе со стороны побережья. И тут его поджидала еще одна новость. Неожиданная и серьезная. Метров пятьсот оставалось дойти до дома, когда цепкий взгляд старика заметил содранный с валуна небольшой клочок белого лишайника. Охотник насторожился и очень внимательно осмотрел все вокруг на пятнадцать-двадцать шагов. Ничего больше не нашел, и это его еще сильней встревожило. Если ягель содрал ненароком лось или олень, то должны быть следы их ног. Ни звериных и никаких других следов не было. А ведь ягель сам по себе не мог сорваться с валуна. Иван Васильевич внимательно осмотрел этот кусочек — он плотно сидел на камне, старик разглядел даже оборванные волокна...

Подозвал собак — свистом, похожим на посвист дрозда-рябинника. Оба пса подбежали, по команде «ищи» стали бегать вокруг, уткнув носы в землю. Но следа не нашли. Это, однако, не успокоило опытного следопыта. Если собаки не берут след человека или зверя, значит, упущено время. Лайки им были обучены искать не только добычу для охотника, но и человека. Мало ли что случается в тайге... Но брали след человека не позднее, чем часов через пятнадцать.

Иван Васильевич повернулся по направлению к дому. Он шел тщательно осматривая землю, мхи, камни, деревья. И метров за семьдесят от своего двора, в редком березняке, разглядел на почве отпечаток. Задняя часть ступни легла на землю совсем не четко, но передняя половина хорошо отпечаталась. Старик осторожно отодвинул пальцами пожелтевшую траву, прилегшую к земле,— она-то и скрыла от неизвестного участок влажного грунта,— и под травкой увидел четкий отпечаток ботинка или сапога с большими шипами, расположенными в шахматном порядке. Такой подошвы он не видел никогда.

Первое и единственное, что сразу же резануло его мозг: «Немцы!» Нет, он не испугался, как не боялся ходить когда-то с рогатиной на медведя, как не боялся этих же немцев на фронте в первую мировую. Но он понимал, что его обнаружили. А это наверняка их разведка, и лишний свидетель им не нужен. Но он дешево не отдаст свою жизнь. Может быть, он, старый солдат, для того и живет здесь, в глухом лесу вблизи моря, чтобы, если потребуется, схватиться с врагом в этой тайге, как бьется с фашистами на фронте его сын... Он, старик Лихарев, еще на кое-что сгодится. Он все-таки опытный таежник, и у него есть надежное оружие. Так что посмотрим, кто кого.

Он мог бы, конечно, быстро собраться и уйти в глубь тайги, там у него есть сезонный охотничий домик — километрах в пятидесяти отсюда, уж там-то они его никак не достали бы. Но идет великая война его народа, и он лучше умрет здесь смертью солдата, но не будет прятаться от поганых чужеземцев и поможет им здесь найти свою смерть. Все-таки это его родная тайга, а не их, ему она будет помогать, а не им.

Он неслышно двигался по дому, угадывая путь врага. Еще дважды обнаружил едва различимые приметы прошедшего: сломанный стебелек сухого растения, сдвинутый на кочке мох. Нашел место, где немец сидел на корточках, наблюдая за его домом. Вспомнил, как два дня назад, утром, лайки рванулись к этому месту, но он сам позвал их в дом. Вот, значит, какого зверя обнаружили они. здесь... Наверняка опытный разведчик. Уж очень ловко ходит, почти совсем не оставляет следов. Старик осторожно обошел по лесу вокруг своего двора дважды, собаки никого не учуяли. Только после этого вошел в избу, запер две двери на тяжелые кованые крюки и сел обдумывать свое положение.