Генерал армии мертвых

Часто, глядя на копающих рабочих, генерал представлял себе, как хоронили солдат. Он щурил усталые глаза, особенно если это было вечером, когда видны были только темные силуэты, и ему казалось, что это копают не те пятеро, а солдаты, его соотечественники, которые двадцать лет назад хоронили своих товарищей. Он закрывал глаза и представлял себе, как они копали — часто ночью, иногда штыками и кинжалами.

Скоро он вернется на родину: этот маршрут был последним. Представители Министерства коммунального хозяйства и эксперты обеих стран усядутся за столы и подведут итоги, будет подписано множество бумаг, и, наконец, будет составлен заключительный протокол. Потом состоится небольшой официальный банкет с представителями обеих сторон, где будут произнесены короткие официальные речи, а после банкета — торжественная панихида за упокой душ погибших солдат. Телеграфные агентства сообщат об окончании их миссии, и он снова будет выступать на пресс-конференции перед сотнями нахальных журналистов.

Тем временем изготовят тысячи маленьких гробов, в соответствии с размерами, определенными в контракте, и в каждый гроб положат нейлоновый мешок с костями. Их погрузят на большой теплоход, и тот медленно отплывет, чтобы доставить на родину огромную армию, превратившуюся в несколько тонн фосфора и кальция. Когда теплоход прибудет на родину, там их снова рассортируют и отправят в разные места, туда, откуда были родом эти солдаты. С теплохода будут выгружены: два летчика, сбитые из ружья; и те четыреста, что пробивались сквозь ущелье и были скошены из партизанских пулеметов; и те восемнадцать, что по ошибке стреляли друг в друга в одной долине; и те пятьдесят, заколотые штыками прямо в казарме; и тот батальон, что был уничтожен полностью, и кости людей были перемешаны с костями ослов, лошадей, упряжью и оружием; и неизвестные солдаты, убитые неизвестными албанцами; и молодая проститутка, так бессмысленно погибшая, единственная женщина среди всех этих мужчин (хотя и она в списке обозначалась просто «солдат», потому что, в конце концов, только анатом мог определить, был ли убитый мужчиной или женщиной).

Те, которых так и не нашли, останутся в Албании. Может быть, позднее прибудет какая-нибудь другая экспедиция и снова будут их искать. Их, пропавших бесследно, было около двухсот, с полковником Z во главе. Новая экспедиция снова пройдет по этим бесконечным, утомительным маршрутам, пока не соберет их всех по одному. Что же, интересно, подумает о генерале тот офицер, который будет возглавлять экспедицию? (Он, конечно, не будет генералом, потому что никто не станет посылать генерала из-за каких-нибудь двухсот человек.)

Автострада, извиваясь змеей вокруг гор, спускалась все ниже и ниже. Кольца ее постепенно распрямлялись, и генерал подумал, что все на свете так или иначе кончается, и на него снизошло спокойствие.

Горы отдалялись. Их очертания становились более мягкими, не такими угрожающими. Генералу хотелось сказать им: «Больше вы не будете меня угнетать. Вырвался я из вашей власти, вырвался». Но потом, когда он задремал в машине, его вдруг охватил смутный страх. Ему почудилось, что горы протягивают к нему свою ледяную руку, чтобы вернуть его в свои ущелья, где ветер воет, как в аду.

Нет, он никогда не вернется туда.

Вниз, в большое село, они спустились вечером. В первый раз за последние десять дней генерал улыбнулся. Все кончилось. Эту ночь они проведут здесь, завтра утром отправятся в Тирану, а потом, через несколько дней, — на родину. Генерал испытывал удовлетворение. Теплая волна радости охватила его.

В селе еще не зажглись огни. Машина въехала в центр села, и их сразу окружили мальчишки. Перед клубом шофер притормозил, чтобы узнать, где находится правление кооператива. Мальчишки, перебивая друг друга, стали объяснять ему, как проехать, затем одни ринулись вперед, чтобы показать дорогу, а другие побежали сзади.

Генерал улыбнулся. Дети всегда обращали на него внимание, в то время как священник их не интересовал. Генералу это нравилось, хотя он понимал, что все дело в мундире.

Ощущение собственной значительности, совсем было исчезнувшее в последнее время, вновь охватило его.

Шумный кортеж, проехав через все село, остановился перед зданием правления кооператива. Шофер и эксперт взбежали по ступенькам.

— В этом селе и пропал бесследно полковник Z, — сказал священник.

— Возможно, — равнодушно ответил генерал.

— Нужно будет спросить о нем, — сказал священник, — попытаться найти его следы.

— По правде говоря, поиски полковника меня в данный момент совершенно не интересуют, — медленно проговорил генерал. — Меня вообще уже не интересуют никакие поиски. Слава богу, что вся эта морока наконец закончилась, а вы опять ко мне пристаете.

— Но это наш долг, — сказал священник.

— Да, конечно, но в данный момент я даже не желаю об этом думать. Сегодня такой чудесный вечер. Вы меня просто удивляете. Сегодня у нас праздник. Я хочу расслабиться. Ванная с горячей водой. Вот что меня волнует. Полцарства за ванную, — добавил он со смехом.

Настроение у генерала было просто отличное. Подумать только, все их мытарства и скитания наконец закончились. Они пробились сквозь мрак и смерть. Как поется в старинной песне швейцарских солдат: «Вся наша жизнь — лишь путь сквозь мрак, сквозь вьюгу».

Генерал потирал руки.

Теперь он свободен. Теперь он может издали равнодушно глядеть на отвесные дикие горы.

«Словно одинокая гордая птица…» Он сейчас не мог вспомнить прощальную фразу, сказанную той знатной дамой.

Эксперт вышел из здания правления.

— Вы будете ночевать вот здесь, — и показал на небольшой дом с балконом.

Через десять минут генерал уже стоял на маленьком балконе, облокотившись на деревянные перила. В комнате священник распаковывал чемодан. Дом был двухэтажный, с двориком, а с балкона видно было село. Генерал слышал звон ведер, голоса женщин, набиравших неподалеку воду из колодца, мычание коров, голоса играющих мальчишек. Где-то включили радио. В домах зажглись огни, электростанция монотонно гудела.

И эта ночь прошла бы так же, как и остальные ночи, если бы генерал просто подышал перед сном воздухом, наполненным характерным ароматом албанских сел, легким, почти неуловимым ароматом, который генерал легко узнавал теперь среди множества других запахов. Священник пошел разузнавать о полковнике Z, а генерал, облокотившись на балкон, смотрел на женщин, набиравших по очереди воду из колодца. Все было бы как всегда, и ничего не произошло бы, но где-то вдали на другом конце села вдруг послышались звуки барабана и скрипки, сделавшие ночь таинственной и прекрасной.

Генерал узнал свадебный барабан. Он читал в книге об Албании, что албанские крестьяне обычно устраивают свадьбы осенью, после завершения уборочных работ. Уже второй год они ездили по албанским селам осенью, как раз в сезон свадеб. Сейчас уже приближалась зима, и это была, очевидно, одна из последних свадеб, которые по тем или иным причинам были отложены. А недавно, когда они только отправились по этому маршруту, свадьбы играли почти каждый день.

Генералу нередко приходилось слушать по ночам, как вдали рокот барабана пробивается сквозь шелест дождя и пиликает скрипка, то радостно, то печально, так, как играют обычно в этих местах. Насколько же чужим может быть человек в другой стране, думал он. Более чужим, чем деревья, растущие вдоль дороги, несмотря на то что они деревья, а не люди. И уж, конечно, более чужим, чем овцы, пастушьи собаки и телята с колокольчиками на шее.

Итак, и этот вечер прошел бы как любой другой вечер, если бы генерал просто сидел и слушал звуки вечернего села, а потом священник рассказывал бы ему, как он пошел в клуб, уселся за столик с крестьянами и стал спрашивать их о полковнике Z. Но это был последний вечер, и генерал почти не слушал, что говорил ему священник. Настроение у генерала было прекрасное.

— Ну ради бога! Хватит об этом! — перебил он священника. — Нам нужно немного отдохнуть и развлечься. Вы ничего против не имеете?