Тайна Юля-Ярви

— Импи! Что с вами?.. Вы метко стреляете. В такой свалке нетрудно и промахнуться! Вы спасли меня, Импи!

В это время у мельницы появился старый карел.

— Что? — спросил старик. — Пекко мёртв? Сна убила его? Он получил, что искал… О, русский, ты вселил в голубку дух орлицы… Случилось диво-дивное!

Шереметьев и сам подумал о случившемся, как о чуде. Это было почти невероятно. Ведь тёмные силы, действовавшие в Финляндии, умышленно оторвали от старого карела его внучку и воспитали в ней ненависть к русским. И вот она, увидев первого русского, сразу прозрела, порвала с тем миром. Невероятно, но это так. Вот он, русский лётчик, стоит жив и невредим, а его страшный враг, фашистский диверсант, лежит мёртв! И всё это сделала Импи!

Импи медленно спустилась с берега и подошла к Пекко. Молча посмотрела на него. Он был тёмен лицом, скуласт. Небритая рыжая щетина делала Пекко совсем некрасивым.

Импи потрогала его подбородок носком унта и, брезгливо передёрнув плечами, отвернулась.

Шереметьева позвал старик:

— Сюда, русский, помоги мне повернуть ворот… Он уже приоткрыл вешняки, чтобы впустить воду из озера. Сын зла!.. Посмотри, нет ли где адского запала для взрыва плотины!

Шереметьев бросился к плотине. Никаких следов подготовки взрыва он не обнаружил. Но из-под деревянного щита одного из вешних водоспусков, бурля и кипя, выбивалась вода. Переполняя ручей, она пробивала себе дорогу, подмывая пушистые снежные сугробы.

Диверсант успел приподнять створ лишь немного. Поднять его выше ему помешали огромные сосульки, целые сталактиты льда. Он пытался сбить их железным ломом.

«Может быть, диверсант хотел спустить воду из Юля-ярви?» — обожгла Шереметьева мысль. И он спросил у старика:

— Где Юля-ярви, выше или ниже?

— Там, там, — указал старик выше плотины, — это уходит вода Юля-ярви…

Фантастическая картина сразу встала перед мысленным взором Шереметьева: если уйдёт вода, лёд повиснет в озере как стеклянный купол. И стоит тронуть его, скакнуть зайцу, как он рухнет…

Шереметьев бросился к старику, налёг всей грудью на крестовину деревянного ворота, чтобы перекрыть путь воде.

Деревянное устройство не подавалось.

— Импи, помогай! — крикнул Шереметьев, собирая все силы.

Импи нагнулась, подобрала нож, выпавший из руки Пекко, и в несколько прыжков очутилась позади лётчика. Она взяла нож обеими руками и, подпрыгнув, вонзила его в широкую спину Шереметьева. Пронзив меховую куртку, лезвие ход ко вошло под левую лопатку в разгорячённое тело.

Володя рухнул наземь, и нож остался торчать в его спине.

Шереметьев сумел только простонать:

— Кто это?..

— Я, — ответила Импи по-русски. — Ты слышишь, я, Импи!

Шереметьев скрипнул зубами и затих.

— Вам не победить нас. Вы, русские, сильней, но мы хитрей! А теперь умирай! — и Импи наступила подошвой унта на рукоятку ножа, торчавшую из меховой куртки Шереметьева.

Старый карел остолбенело стоял на плотине, подняв к небу слепые глаза. Он понял, что произошло.

— Ну, ты доволен, старый слепец? — издевательски спросила его Импи. — Всё вышло по-твоему: у тебя не будет правнуков-волчат от Пекко. Он действительно был вором и сыном вора… И сер, и груб, и некрасив. Но он, как и я, хотел, чтобы Великая Суоми простиралась вглубь России… Он, как и я, хотел быть богатым… А теперь смелей верти деревянный ворот, старик… Только не в ту сторону. Вот так!

Она впряглась в вагу и начала приоткрывать деревянный створ вешнякового устройства. Деревянный щит пошел вверх легче.

— Вот так, вот так! — повторяла Импи, понукая себя. Старик всё ещё стоял недвижимо, поражённый тем, что случилось.

Щит поднимался всё выше. Вода с рёвом падала вниз.

Сквозь грохот воды донёсся отдалённый гул моторов. Приближались наши бомбардировщики.

— Скорей! Скорей! — крикнула себе Импи. — Вот они летят, советские стальные птицы, не зная, что все они, сколько их ни есть в небе, — моя добыча! Это я, Импи, расставила им ледяной силок на озере Юля-ярви… Импи догадалась, что можно сделать, используя великие силы природы. Я открыла сказочную тайну Юля-ярви… Мне посвятят свои стихи поэты белой Финляндии! И не будет у нас героини, равной мне! Кто сравнится с Импи, погубившей такую армаду воздушных кораблей?! Ты слышишь, сколько летит их, старик? Небо сотрясается!..

Старик не отвечал. Встав на колени у Шереметьева, он ощупал его холодеющее лицо и заплакал.

Закончив подъём щита, Импи ещё послушала, как гудят самолёты, полюбовалась на грохочущий водопад, хлынувший через открытый водоспуск. Потом сказала:

— Пора!

Взяла лыжи Пекко, взяла автомат Шереметьева. Затем принесла с мельницы длинную доску и положила её над водопадом, чтобы перейти на ту сторону. Доска была крива, сколота с одного конца и Импи крикнула старику:

— Дед, иди сюда, подержи доску, чтобы я не упала… Я должна уйти, чтобы снова вернуться!

Старик тяжело, на четвереньках, подполз к краю плотины, нащупал конец доски и крепко ухватил его корявыми, узловатыми пальцами.

Импи, нагружённая лыжами и оружием, ступила на доску и пошла на ту сторону потока, через водоспуск. Доска гнулась под её тяжестью. Водопад грохотал внизу.

— Импи! — крикнул вдруг старик.

Убийца оглянулась.

И в этот момент слепец, почувствовав, что она запнулась, рывком дёрнул доску в сторону и повернул на ребро. Ноги Импи скользнули вниз. Она взмахнула руками, выпустив ношу, и рухнула в водопад. Тугая вода подбросила её, перевернула, ввергла в бучило и стала толочь в пене, как в ступе.

После этого на старого карела нашёл словно припадок безумия. Он заметался, набрал каких-то стружек, старого сена и поджёг мельницу. Смолистые брёвна загорелись бурно, свирепо. На дым и пламя этого пожара и явились наши лыжники.

Первым, кого они там увидели, был слепой карел. Он сидел в свете пожара прямо на снегу и, прижимая к себе принесённое из дома кантеле, пел хриплым голосом:

Это было не сумасшествие. Он слагал новую северную руну о событии, страшно поразившем его простую душу.

Это была уже концовка его руны. Старик успел сочинить много строф при шуме пожара. Карельские сказители — замечательные импровизаторы. Мы, когда зашли в гостиницу, как раз застали эту концовку.

Можно попросить старика, и он споёт вам всю песню. Она длинная, в ней много драматических моментов.

Девушка, рассказывавшая нам эту историю, вдруг улыбнулась и взглянула куда-то поверх наших голов. И мы увидели в её серых глазах чудесные лучи, озарившие лицо ласковым тёплым светом. Мы обернулись. Позади нас стоял высокий лётчик с красивым открытым лицом.

Увлечённые рассказом, мы и не заметили, как он мягко ступил за порог в своих меховых унтах.

Он молча снял меховую куртку, поглядывая на нас с усмешкой.

— Не правда ли, страшноватая история? — спросил он. — Попробуйте написать, — не поверят. А у нас еще сохранилось доказательство. Вот посмотрите, это след финского ножа!

Мы увидели на спине его плотной куртки зашитый крепкими нитками прорез.

— Меня врачи вот так же заштопали. Рана была как раз напротив сердца. Чуть-чуть не достала!

— А эта девица с кошачьими глазами, как её там, Импи, утонула?

— Нет. Выбралась из потока на тот берег. Пыталась уйти. Но мороз крепчал, и она так вмёрзла в мокрый комбинезон, как ящерица в лёд. Едва её отогрели.

— А как же самолёты?

— Пришлось ускорить заправку и взлететь, не медля ни минуты. Лёд гремел, точно стреляли из орудий, трескался и опускался… Страшновато было, но обошлось благополучно. Удар по базе в К. удался блестяще. А потом выбрали другое озеро…