Ходынка

Вдалеке, возле царского павильона полсотни городовых шли цепью, выгоняя народ с газонов.

Бердяев втянул запах ландыша ноздрями, почти потерявшими чувствительность от табаку, и зажмурился. Захотелось поплакать. Вот и он когда-то был таким же зеленым и нежным. Теленком пах. И впереди была вся жизнь земная и вера в жизнь вечную, а слезы свободно изливались по самым невинным поводам: нечаянная изюминка в булке, подзатыльник старшего брата, исповедь о кукише, показанном иконе Николая-угодника, который не отводил с Бердяева взгляд, на какую бы парту пустой классной комнаты тот ни сел для просмотра запретных французских карточек, истовое раскаянье… Прищуренные глаза Бердяева увлажнились. Комок в горле два раза прокатился к выходу и обратно, как глоток старки с лютого похмелья.

— Господин подполковник! — произнес за спиной Бердяева голос вестового.

— Чего тебе? — не оборачиваясь, прохрипел Бердяев.

— Их благородие капитан Львович вас видеть желают! У телефонной-с!

— Львович? Кто таков?

— Не могу знать, ваше благородие! Только велел сказать, что он сицилиста поймал!

Бердяев зашагал к трибунам. Это, должно быть, тот самый капитан из Ходынского лагеря, что своими хлопотами о порядке всех в пот вогнал. „Слава тебе, Господи, мы казаки!“ — вспомнилась Бердяеву дядькина присказка. Слава те, Господи, что не он обязан надзирать над этой толпой с ее дурацкими подарками.

Подполковник не ошибся. Когда он вошел в скудно освещенное единственной лампой помещение под трибунами, ему навстречу шагнул тот самый капитан, которого Бердяев сегодня уже видел издалека не раз — и всегда капитана окружали то солдаты, разбегавшиеся по его команде, то штатские, целая гурьба бестолковых, суетливых и донельзя липучих штатских. Ночью капитан уже приходил со своей свитой сюда же, в комнату с телефоном, и там громко кричал.

— Комендант Ходынского лагеря капитан Львович — представился он Бердяеву, приложив руку к фуражке.

Вблизи оказалось, что белки его глаз имеют красный, почти багровый цвет. Однако держался капитан бодро. Под лампой сидел и скалился привязанный к стулу замызганный плешивый мужичонка в армяке и холстинных штанах. Колени мужика украшали шелковые заплатки с бурбонскими лилиями.

— Начальник Московского охранного отделения Бердяев — привычной скороговоркой представился подполковник. Разглядывая мужика, он краем глаза все-таки видел и капитана, и с разочарованием отметил, что тот и не подумал каменеть или вытягиваться в струнку, как это обычно происходило в таких случаях с другими собеседниками. „Стреляный воробей“ — подумал Бердяев — „либо совесть чиста“.

— Вот, пойман нижними чинами под трибуной — кивнул Львович на мужичонку. — Говорит, хотел подать прошение на высочайшее имя.

— Что при нем нашли? — спросил Бердяев.

— Извольте — Львович протянул подполковнику коробок шведских спичек и листок бумаги.

Бердяев взял листок, вытянул руку и принялся шевелить губами:

— Тэ-экс… „и приблизить меня к Государю для всегдашнего говорения ему истинной правды…“

Львович конфузливо ухмыльнулся.

— Позвольте! Мне доложили, что он социалист! — вспылил Бердяев.

— Ну, это я велел сказать… На всякий случай. Кто его знает — развел руками Львович.

— Очччч хорошо! — прорычал Бердяев. — Правильно сделали. Ибо и вы, смею заметить, этого субъекта недооценили. Гляньте-ка на его штаны — Бердяев ткнул пальцем в заплатки на коленях мужика. — Тонкая работа! Не правда ли, господин социалист-бомбист-метальщик?! А?! Браво!

— Что вы имеете в виду? — спросил Львович.

— Это заплатки из московского дома графа Шувалова!

Капитан Львович зашелся сардоническим смехом. Бердяев подождал, а потом спросил:

— Что тут смешного? У графа пожар случился — Бердяев многозначительно пошумел коробком спичек. — Из дома гарнитур времен Людовика выбросили на помойку. С обивкой вместе. Вот и заплаточки от неё.

Деланно глупую рожу мужика на мгновение оживили испуг и мысль, но тут же она стала еще глупее.

— Я-то… Я-то думал, он графа обокрал! — давился смехом Львович. — Последние штаны… Ха-ха-ха!

— Не извольте забываться! — крикнул Бердяев. — Я понимаю, что вы с вечера на ногах, что устали… Но всему же есть мера… Право же.

Капитан Львович судорожно вздохнул, икнул и сказал:

— Не хотите ли вы сказать, что и дом графа тоже он поджег?

Подполковник Бердяев принялся бегать между стен трибуны. Всё ускоряя ход, он сбегал туда и сюда несколько раз, и вдруг бросился к мужичонке, занес кулак над его лысиной:

— А ну, гунявый, рассказывай! Всё как есть рассказывай, не тот тут и смерть тебе!

Мужик зажмурился, но не издал ни звука.

— Я, пожалуй, пойду — вздохнул Львович. — Извольте только дать расписку, что приняли от меня арестанта.

— Никаких расписок! — донесся из темноты низкий, хорошо поставленный голос. — А лишних попрошу удалиться! Вы свободны, господин капитан.

— С кем имею честь? — спросил Львович гулкую темноту.

Шаги в темноте становились всё громче — как если бы оттуда выходила статуя Командора. Наконец в свете лампы возник незнакомый Львовичу господин — высокий и статный, с залысинами на высоком лбу, без шляпы, но в отменном сюртуке от Шармера. И душа Бердяева ушла в пятки. Он почти не знал Командора, не знал его имени и должности. Он только видел, как тот сидел на банкете у московского генерал-губернатора — великого князя Сергия Александровича, и шептал ему что-то в ухо, запросто положив при этом руку на спинку великокняжеского стула.

— Николай Сергеич, распорядитесь! — бросил он Бердяеву, глядя Львовичу в глаза.

— Капитан, прошу вас, уйдите! — прошептал Бердяев. — Завтра пришлю вам вестового с распиской. Но сейчас прошу: уходите, уходите!

Капитан пожал плечами и вышел, на мгновение пустив в дверь гул толпы.

Но вот внутри опять стало тихо.

Командор обошел стул с мужиком, оглядел пленника с головы до ног, затем вопросительно взглянул на Бердяева.

— Пойман при попытке очернить начальство и возмутить толпу против государя — доложил Бердяев.

— Да? — снова поглядел Командор на мужика. — Ну что ж, пусть расскажет, как всё было.

Бердяев пнул мужика ногой:

— Слыхал, что барин говорит?

Мужик в ответ лишь щелкнул зубами и дерзко взглянул на Бердяева рыжими, с искоркой, глазами.

— Отлично — произнес Командор. — Инструмент готов?

Бердяев свирепо взглянул на вестового. Тот беспомощно развел руками.

Вдруг Бердяева осенило. Он бросился в телефонную комнату, чем-то там звякнул и вынес телефонный аппарат с болтавшимися изолированными проволоками. Глаза подполковника победно светились.

— О, матушка-провинция! — поморщился Командор. — Вы бы еще испанский сапог принесли!

— Прикажете?

— Большая деревня, как и было сказано — вздохнул Командор. — Ну что ж, попробуйте свой телефон для начала.

Глаза мужика беспокойно забегали.

— Что, Робеспьер? Несладко? — крикнул Бердяев. Он сунул аппарат в руки вестовому и приказал: — Крути!

Вестовой, сбив шапку на затылок, принялся крутить ручку. Бердяев поднес концы провода к уху мужика. Комната на мгновение озарилась вспышкой синеватого света. Вскрикнул вестовой. Запахло озоном.

— Ха-ха-ха — наконец-то подал голос мужик.

— Ну вот вы и убедились… — равнодушно произнес Командор. — Нет, батенька, эти способы лучше забудьте.

— Так не прикажете ль сапожок? — хрипло спросил Бердяев. — А может, щипчики? Особые, на угольках-с?

— Как вы скучны, право. Здесь гомеопатические дозы нужны. Разве не видно? Чем вы всю жизнь занимались, не понимаю…

— Какие, пардон, дозы? — переспросил Бердяев.

— Ну вот хотя бы… — поднял Командор глаза к потолку. Мгновение он подумал, а затем щелкнул пальцами: — Что, позвольте, у вас в кармане лежит?

— Платок — запустил Бердяев руку в карман кителя.

— А в платке что?

Бердяев покраснел и опустил глаза.

— Давайте, давайте — протянул руку Командор. — Тоже мне загадка: мужик на землю бросает, барин в карман кладет.