Ходынка

— Что такое? — недоуменно прошептал Десницкий.

— Тихо! Слушайте!

— Товарищ Гастроном, можете быть совершенно открытым! — подбодрил Дулин. — У нас тут не институт благородных девиц.

— И не консерватория — хмыкнул Смирнов.

— Подлец! — прошептала Ольга. — Боже, какой подлец! Накажи его проказой, Господи!

— Итак, слушаем товарища Гастронома — повысил голос Дулин.

— Товарищи… — произнес Смирнов. — Собственно, сказать мне надо не так уж много. Главная работа успешно проделана. Осталось лишь расплатиться за нее. Если в двух словах, понадобится шесть тысяч целковых серебром. Две тысячи даст Центральный комитет. По одной тысяче должна сдать каждая пятерка. Из соображений конспиративных сию бухгалтерию я распространять не буду, но если у кого-то возникнут вопросы, отвечу.

Ольга многозначительно посмотрела на бледного Десницкого. О том, что через Смирнова проходят крупные деньги, Десницкий знал и раньше. Но чтобы это были столь непостижимо огромные деньги! О, Боже, с кем он связался!

Раздался громкий кашель — Жмудовский, смиренно кашлявший весь вечер в кулачок, дал наконец себе волю. Затем прозвучал его голос:

— Или пан Гастроном доложит, за что отдать рубли?

— Хм… Ну что ж, извольте… Шестнадцать золотых кружек по образцу коронационных. Все покрыты тонким слоем эмали и проданы на Сухаревском рынке за жестяные. Каждая кружка — это семь тройских унций, то есть почти полфунта чистого золота. Проданы в течение шести дней. Первую кружку продавали один полный день за полтинник. Все остальные — спустя четыре дня, в течение двух минут. По пяти алтын.

— Все сразу? — воскликнули двое хором.

— Ну зачем же сразу? — послышался голос Дулина. — Пятнадцать человек продавали в разных концах. Но продавали сразу же, как только приходили.

— Это обошлось партии в четыреста рублей — снова взял слово Смирнов. — С учетом того, что сработать кружки пришлось во Франции. Да, и еще потратились на доктора, потому что одному из наших людей в свалке за обладание кружкой прокусили палец и у него начался антонов огонь. По этому вопросу всё. Еще один: неупиваемая или неиспиваемая, как мы условились ее называть, кружка. Вопрос менее дорогой, однако трудно было найти исполнителя.

— Нашли?

— Да. Агент получил набор специальных кружек для фокусов и одну обычную коронационную кружку. С помощью этих предметов он убедил посетителей трактиров, что обладает кружкой волшебной. То есть коронационной кружкой, в которой не иссякает пиво. Вечной, так сказать, кружкой. Объяснения, полагаю, не понадобятся.

— Засим же наш аге-е-ент… — наставительно продолжил было Дулин за Смирнова.

— Этот вопрос расходов не потребует — потупился Смирнов.

— Браво! — поаплодировал Дулин кончиками пальцев.

— Далее. Пряник ядомый, но никогда не иждиваемый…

— Ты понял? — одними губами спросила Ольга Десницкого.

Тот изумленно помотал головой.

— Они решили обмануть народ. Сделать эту коронацию еще более похабной, чем ее задумал царь. Но зачем?

— Зачем? — произнес вдруг Смирнов громко, в ответ на чей-то глухой возглас. — Затем, что народ должен будет испить чашу удовольствий, так сказать, до конца. Кроме пряника наши агенты также демонстрировали райские сласти, сиречь парижские леденцы из обычного, однако, кулька, который будет вкладываться в прочие гостинцы. С непривычки, уверяю, русский вкус и впрямь будет ими прельщен. Впрочем, не будет, а уже проверено. Далее. Скрепя сердце, Центральный комитет решил дополнить официальный список обещанных развлечений собственными афишками, в коих значатся… Значатся… А, вот она… Читаю:

— „В особых балаганах для взрослых будут также показаны: брачные пляски и последующие случки негритянские, индейские, княжеские, лиц духовного звания и случка просто канатоходца и канатоходицы прямо на канате. Отдельно для господ и дам будут показаны великанские особы пола мужеского и пола женского в натуральном виде. Затем по жребию будет разыгран бесплатный доступ на сеанс наблюдения за случкой названных особ. В театрах по окончании представлений будут даны сеансы поедания удавами кроликов, а львами — антилоп. В антрактах — японская дуэль до победного конца и казнь по-американски. Последний номер — децимация городовых: расстреляние каждого десятого из секретных митральез новейшей системы“.

Дулин расхохотался.

— И ничего-то… ничего вы нового не придумали! — пропищал он сквозь смех. — Просто… пообещали… ха-ха-ха… публике все увеселения Востока и Запада… от древности до наших дней… которых у нас пока не видали… или забыли… ха-ха-ха!

— Тем более, что на коронование понаехали приглашенные инородцы — невозмутимо продолжал Смирнов. — Все эти тунгусы, бурята, евреи, татары, эмиры. Современники, так сказать, старины глубокой. Прямо в чалмах и халатах, чуть не в шкурах по Москве разгуливают… Придворные повара с ног валятся — каждому снедь особая нужна. Да-с… Так что весьма достоверно выглядит. Ну, да будет об этом. Главная же статья расхода — это задаток и последующая премия золотой роте. Иными словами, господа с Хитровки равномерно распределяются на гулянье, где выказывают крайнее нетерпение и своим поведением побуждают гостей следовать их примеру. Три рубля на голову, меньше хитрованцы не возьмут. Ну вот и все-с.

— Если вопросов больше нет, прошу делать вклады — провозгласил Дулин. — Если разверстать поровну, то на каждую пятерку ляжет ровно по тысяче.

Собрание зашумело.

— Товарищи, я… мы прекрасно все понимаем! — повысил и без того пронзительный голос Дулин. — Однако плата не терпит никакого отлагательства! Наступил решительный момент, товарищи! Одному Богу известно, когда наступит следующая коронация.

— Вопрос все-таки есть! — донесся до Ольги и Десницкого голос Палачева-Монахова.

— Говорите. Только короче — окрысился Дулин. — Благодарю вас, товарищ Бельский… Энский, вы образцовый сборщик, право же… Илья Петрович! Рыбников! Ну, это просто выше всяких похвал… Так-с… Хамовники, Пресня, Рогожская…. Ну что там у вас, Палачев?

— Кружки золотые! — воскликнул Палачев-Монахов. — Сласти, случки, расстреляние — прекрасно! Но почему это потребовало так много денег? Все слухи, которые должно ими возбудить, и так уже ходят по Москве. Я сам их слышал, и не раз. И не только я… А хитрованцы и без нас на Ходынке в первых рядах будут. Они туда просто переселятся. Да-с! Если же вы хотите возбудить или усилить праведный гнев народа, то…

— Продолжайте, продолжайте — перебил его Смирнов зловещим голосом.

— Вместо того, чтобы снова дружиться с разбойным элементом — поник Палачев-Монахов, — не лучше ли было бы создать, наконец, на эти деньги боевитую, крепкую пролетарскую газету? Я и название уже придумал, вы не забыли, Дулин?

— Будет вам якать, господин хороший! — взвизгнул Дулин. — Извольте подчиняться партийной дисциплине. Большинство проголосовало за акцию. Акция была исполнена. Остался один лишь вопрос оплаты. Не забывайтесь, милейший! Вы не Пушкин, чтобы специально для вас газету создавать!

Как ни муторно было на душе у Десницкого, он улыбнулся и посмотрел на Ольгу. И тут Десницкий с ужасом увидел, что грудь Ольги обхватила чья-то толстая рука, а ее рот и, одновременно, нос зажимает одна ладонь — широкая как дворницкая лопата, и поросшая мерзкой кобелиной шерстью. В тот же миг чужие руки были наложены и на самого Десницкого. Его грубо развернули и он увидел перед собой каску с жандармской кокардой, брови вразлет и черные, близко посаженные глаза — ни дать ни взять, вареная креветка. Жандарм поднес к лицу Десницкого дуло револьвера и негромко произнес:

— Все понятно?

Десницкий молча кивнул. Он вдруг с изумлением почувствовал, как в глубине его души начинает закипать восторг. Вот средство уйти от этой шайки! Что же он так долго медлил?!

— Сколько их? Восемь?

Десницкий мысленно пересчитал членов собрания, сбился со счета, пересчитал снова и снова кивнул. С улицы донеслось протяжное „Во субботу день ненастный!“, дополненное бабьим визгом. Дулин между тем затянул новую речь. Говорил он ладно и громко, даже надсадно. Но голос его теперь показался Десницкому отзвуком какого-то давнего кошмара, чуть ли не воспоминанием. Чудны дела твои, Господи!