Страница 13 из 21
Глаза Любы сухо горят.
Где-то совсем близко грохнул тяжёлый снаряд, подпрыгнула на столе коптилка, с потолка посыпалась земля, едва не погасив её.
Люба замолчала. Дубяга накрыл её своим полушубком и вернулся к столу.
Казалось, немало пройдёт времени, прежде чем оправится Люба. Она не выходила из блиндажа, часами просиживала на топчане грустная, не отрешившаяся от пережитого.
Подречный, когда случалось у него свободное время, подсаживался к девушке. У самого — дочь ровестница Любе, но своя — дома, в колхозе живёт, а этой, такой молоденькой, сколько горя пережить пришлось. Солдатскую ношу несёт она наравне с мужчинами. Глядя исподлобья на истощённое лицо девушки, Подречный сокрушался. Он сходил к старшине за обмундированием для Любы, перерыл склад в поисках валенок поменьше размером и вместе с девушкой радовался её обновкам.
А через несколько дней Люба преобразилась. Ей не сиделось на месте: то обходила она лес, заселённый блиндажами, привыкая к окружающему, приглядываясь ко всему со счастливым чувством возвращающегося к жизни человека, то в поисках дела спускалась в блиндаж-кухню и подсаживалась к бойцам чистить картошку или уходила в глубь леса за сучьями на растопку.
Подполковник Ярунин сказал ей:
— Отдыхай пока, сил набирайся а потом найдём для тебя работу.
Девушку не узнать, — с каждым днём в крупных чертах её лица обнаруживается столько привлекательности, что хочется смотреть и смотреть на неё.
Часовой провожает её взглядом, а боец-башкир останавливает её:
— Постой, Любонька, хорошая! — примерясь к полену, он ловким ударом топора разрубает его. — Вот! — и снова продолжает рубить. Пусть полюбуется его работой, одна она у нас девушка в воинской части подполковника Ярунина.
Люба следит за топором башкира. Ей весело оттого, что Дубяга стоит невдалеке и смотрит на неё.
— Люба! — зовёт он.
Она подходит к нему.
— Проводи меня, в штаб сходить надо.
Протоптанная в снегу тропинка вот-вот кончится, приведёт их к штабу, и, чтоб продлить свой путь, они сходят с тропинки в лес по нехоженному глубокому снегу. Снег пухлый, искристый лежит на ветках деревьев, в просветах между макушками хвои — небо чуть розоватое, как топлёное молоко.
Люба с трудом выбирается из глубокого снега, и вдогонку опередившему её Дубяге летит снежок. Она пытается бежать, но Дубяга догоняет её, и, схватив за руки, не давая ей вырваться, ударяет палкой по веткам, и весёлый снежный дождь сыплется на них.
Нечаянно они встречаются глазами и перестают смеяться. Любе кажется: может быть, она осталась жива, вырвалась из рук врага для того, чтобы дожить до этой минуты.
— Не заблудишься, девушка, обратно пойдёшь? — спрашивает Дубяга.
Они расходятся, не глядя друг на друга, не сказав больше ни слова, у обоих стучит сердце.
Крутит снежной вьюгой по низу, ватное небо нависло над головой.
Идут на фронт на пополнение сибирские батальоны в новых белых полушубках, с новыми автоматами на груди. Движутся танки, артиллерия, груженые машины. Санитарные собаки, по четыре-пять в упряжке, крупные разномастные, тащат на передовую пустые лодочки, в которых они вывозят с поля боя тяжело раненых. Дорога звенит от их разноголосого остервенелого лая.
Дорога идёт по следам войны, через разрушенные, сожжённые деревни; снегом заносит останки жилищ, а голые трубы тянутся вверх, они врезаются в память, в сердце.
Чуть развиднелось с утра, и тягач уже пробивает дорогу, за ним идут колхозницы с лопатами и расчищают снег.
Густо дымят трубы вновь вырытых крестьянских землянок. Милые, случайные пристанища бойца, здесь тесно, чадно, но бойцу всегда отведут место у огня, расспросят о делах. И хотя трудно живётся сейчас солдатским жёнам, никто не навяжет бойцу свои невзгоды, ему и своя ведь ноша нелегка.
У бойца крепкая память, она сбережёт их всех, женщин России, обогревших его, подавших ему напиться, пожелавших ему счастливого пути.
— Повтори, — тихо сказал подполковник.
Они были вдвоём с Дубягой в блиндаже, их никто не мог слышать, но говорили они вполголоса. Глядя прямо перед собой, нахмурив лоб, Дубяга начал:
— Перехожу до рассвета линию фронта с южной стороны города. Двигаюсь по улице Калинина через Цветочную. Если обстановка изменилась, и эти улицы окажутся трудными для продвижения, изменяю маршрут… К исходу дня прихожу в городскую управу. Первый этаж, четвёртая комната налево, заместитель заведующего торговым отделом Меринов Николай Степанович, высокого роста, волосы чёрные…
— Небольшая чёрная бородка, — добавил подполковник. — Дальше ты знаешь, — остановил он Дубягу. Он отстегнул нагрудный карман, пошарил, что-то достал.
— Возьми, — он протянул Дубяге на ладони маленький обломок от кости домино, — это половинка от дупеля два, покажешь Меринову, он сразу поймёт, от кого ты.
Они разом поднялись, стояли друг против друга; через плечо подполковника Дубяге была видна карта на стене, а под ней на полу — яловые сапоги подполковника. Плащ-палатка, натянутая на верёвке, завешивала койку Ярунина. Пустой блиндаж вдруг показался Дубяге обжитым, домашним. Он встретился взглядом с подполковником.
Коротки были сборы Дубяги — выбрился, подтянул потуже ремень, повесил на плечо вещевой мешок. В мешке у него гражданская одежда. Он уйдёт сейчас в дивизию на передовую, а рано утром затемно поползёт через линию фронта.
Ярунин вышел проводить его. Падал снег, рано темнело в лесу. На опушке леса их догнала Люба. Помолчали, оттягивая минуту расставанья.
Когда человек уходит на задание, много слов при прощанье не произносится. Скажет: «До свиданья», и пошёл. Может быть, и хочется ему кое-что добавить, но очень уж боязно громких слов, да вроде и не к месту. Сегодня я ухожу, завтра, будет надо, пойдёшь ты. Вот за то, что уверен в этом, за нашу общую борьбу, за общую судьбу нашу, давай пожмём руки.
Дубяга попрощался с Яруниным и подошёл к Любе. Девушка поспешно стянула с руки варежку, уронила её в снег.
Дубяга ушёл далеко по дороге, обернулся, и, сняв шапку, помахал им на прощанье.
Подполковник распорядился: младшему лейтенанту Белоухову сдать аппараты Любе и приготовиться к выполнению задания. Задание следующее: выйти в Ржев в распоряжение Дубяги.
Подполковник отпустил Белоухова отдохнуть, а навстречу младшему лейтенанту в блиндаж вошёл сержант Бутин.
— Разрешите?
Он крутнул руку к виску, отчеканил:
— По вашему приказанию прибыл!
— Подсаживайся к столу, товарищ Бутин, — сказал подполковник.
Дрова давно прогорели, в блиндаже было холодно, подполковник кутался в шинель.
— В Ржев надо пройти, — заговорил подполковник, помолчав. — Пойдёшь не один, проведёшь младшего лейтенанта Белоухова через линию фронта.
Он встал, положил руку на карту, висевшую на стене. Большая рука его перерезала оборону противника, словно перекидывала мост из нашего расположения в оккупированный город.
— Справишься, как ты думаешь?
— Чего ж думать, товарищ подполковник, не в первый раз.
Не в первый раз, это верно. Уральский рабочий-слесарь, Бутин с начала войны в разведке. В боевых испытаниях, где надо быть умнее врага, отважней и искусней его, ковался мужественный характер. Бутин — надёжный товарищ идущему с ним рядом разведчику, их роднит, родней, чем братьев, общая вера, общая ненависть к врагу, общая боевая задача, Бутин не дрогнет сам и свою стойкость сообщит товарищу.
Таким был Бутин в разведке, и Ярунин поручал ему самые ответственные задания. А вернувшись с задания, он снова становился весёлым человеком, добродушно переносящим невзгоды фронтовой жизни, словно берёг энергию, чтобы в нужный момент отмобилизоваться, собрать волю в кулак и действовать отважно, дерзко и точно.
Глянув на валенки Бутина с щеголевато загнутыми голенищами, подполковник распорядился:
— Покажи валенки. Исправны? А ноги не стёрты?
— С чего стереть, — усмехнулся Бутин, — бегать от врага привычки не имею.