Страница 54 из 81
— Кому?
Клещ прищурился:
— Таккер, ты обратил внимание, какой у Энтони склад ума? Математический. Он все просчитывает. Интересно, играет ли он в шахматы? Думаю, играет, и играет неплохо. Он очень логично мыслит. Но я тоже кое-что могу. В общем, по-моему, даже Энтони не подозревает, куда ведет эта лесенка. Милашка, это такая высота, на которой невозможно достать. И если мы на нее вскарабкаемся, то диктовать будем всем. Всем, понимаешь? Начиная с майора Гринблада. Впрочем, я думаю, что нужда в общении с ним у нас быстро отпадет.
— Ты хочешь стать мафиози? — Таккер лениво зевнул. — Не ожидал.
— Не валяй дурака. Если бы я хотел стать мафиози, то давно бы уже им стал. Нет, парень, я идеалист. Я хочу их уничтожить. — Глаза Клеща заблестели. Он повторил, смакуя крепкое, живое слово: — У-нич-то-жить.
— А их денежки прибрать себе? — так же лениво продолжил Таккер.
Клещ улыбнулся:
— Ну это мы поглядим… Сэнди! — Он повернулся в сторону кухни. — Сэнди, мы будем ужинать, наконец?
Шустрый был обрадован неожиданным предложением Барона. Списать должок за то, чтобы прокатиться на халяву в Денвер, — что может быть лучше? Получив деньги на билет, он долго выбирал рейс и в конце концов сэкономил несколько баксов за счет комфорта и времени вылета. Через два часа после того, как статуя Свободы исчезла из иллюминатора, он уже двигался к автовокзалу в столице ковбоев — Денвере. Когда Шустрый был здесь последний раз, проходило традиционное родео. Город был наводнен красношеими бугаями в широкополых «стетсонах», вызывавших у Шустрого легкую ухмылку. Толчея стояла невообразимая. Эти деревенские остолопы со своими толстыми супругами и идиотами-детьми, глазевшими по сторонам так же, как и родители, толпились в дешевых магазинах, бродили по супермаркетам. Это были именно их клиенты — у всех на загорелых лбах было словно написано: «Булворт».
Единственная их прелесть заключалась в том, что все как один расплачивались наличными. Хрустели новенькими сотенными, аккуратно прятали в карманы толстые, распухшие от денег бумажники. Что, собственно, и требовалось Шустрому. В те дни он отменно погулял по магазинам ковбойской столицы…
Дорога до Дилона заняла около часа. Шустрый не успел даже соскучиться, вспоминая свои денверские похождения и предвкушая их продолжение после выполнения работенки.
Это задание тоже оказалось плевым делом. Он быстро нашел нужный адрес. Пройдя по Мэйн-стрит, огляделся и понял, что здесь ему делать нечего. Совершенно пустынное место, глухая деревня!.. Эх, почему сейчас не зима? Зимой здесь было удобно работать, как на Центральном железнодорожном вокзале в Нью-Йорке. Столько же туристов, такая же суета… Правда, любители горнолыжного спорта были людьми большей частью цивилизованными украсть у них что-то из кармана было не так-то просто. А с кредитными карточками Шустрый работать не любил — слишком рискованно. Вечерами, «откатав» свои ежедневные сорок долларов — плата за день лыжных развлечений, — они со своими подружками забивали все местные ночные бары под завязку. В общем, зимой в горах было тоже довольно широкое поле для деятельности, с единственным минусом — лыжные городки были очень маленькие и долго на одном месте задерживаться бывало опасно. День-два, а на третий, если уже что-то выгорело, надо сваливать. Да. Зато был и плюс — хоть городки и маленькие, но их много.
Работенка была поручена плевая — всего-навсего отыскать Алекса, чей адрес дал ему Барон. Все вышло как нельзя лучше. В дверях дома появился хозяин и сказал, что ни Алексея, ни какой-то еще Ларисы сейчас нет. Смотрел, правда, жутко подозрительно, но с тем же успехом он мог подозрительно смотреть в задницу любому быку с денверского родео. Шустрого не смутишь взглядом этой кедровой деревенщины. Главное он узнал — здесь действительно живет Алексей из России и при нем, правда где-то в другом месте, но в этой дыре, его подружка по имени Лариса.
Шустрый поблагодарил мнительного хозяина и отправился к ближайшему телефону-автомату, чтобы побыстрее сбросить с себя груз ответственности и начать отдыхать. Он собирался задержаться здесь на несколько дней. Не в Дилоне, конечно. Не любил он все-таки эти траханые горы. Нет, он снова спустится вниз, в Денвер, и там расслабится на полную мощность. Нью-Йорк все-таки утомляет со временем.
Барона дома не оказалось. Шустрый перезвонил по номеру его машины и, отчитавшись, понял, что угодил кредитору. Теперь было можно гулять сколько душе угодно. Он намекнул об этом Барону, и тот, чуть подумав, сказал, что даже к лучшему, если Шустрый останется ненадолго в Денвере.
— На всякий случай, — попросил Барон, — проконтролируй, чтобы вокруг этого дома, вернее, вокруг этих ребят не было особенного шума. Если вдруг что-то случится, сообщи немедленно. Но это так, если что-то вроде скандала возникнет, специально нос не суй в их дела. Будет тихо — тоже хорошо. Все, пока…
Затем Шустрый направился в ресторан, где пообедал, ловя на себе все те же подозрительные холодные взгляды редких посетителей, зашедших поболтать с хозяином или со служащими заведения. Местные жители обычно обедали дома и сюда приходили в основном для того, чтобы выпить стакан минеральной воды, обменяться деревенскими новостями. Вода со льдом в Америке денег не стоит… Незнакомый чернокожий в это время года, как уяснил Шустрый, был для Дилона таким же событием, как война в Ираке или женитьба Чака Берри на несовершеннолетней кузине.
Он вышел на улицу и направился к автобусной остановке. Двигаясь по тротуару, Шустрый различил звук, мешавший воспринимать эту деревеньку такой, каковой она является на самом деле — пустынной, ленивой и замкнутой, чем-то вроде феодального поселка. Звука этого до сих пор слышно не было. Он усиливался — сначала был просто гул, отдаленный и неконкретный. Теперь шум, в котором чувствовалось что-то родное, городское, жесткое, приближался, переходил в жужжание, рев и скрежет. Шустрый оглянулся и застыл в восхищении, граничащем с испугом. Он с детства любил подобные зрелища настолько, что тело его покрывалось гусиной кожей.
С запада по дороге катилась черная гремящая волна, словно поток нефти, загнанный в русло хайвэя, влетел в пределы города. Сотня или больше тяжелых мотоциклов и несколько открытых машин шли торжественно, словно кто-то невидимый принимал этот парад. Они приближались с каждой секундой — одетые в черную кожу, бородатые, в темных очках. Наверняка в армаде, несущейся по шоссе, были и женщины, но издали они все казались в человеческом понимании бесполыми. Пришельцы с другой планеты, поди определи, кто из них мужчина, а кто — женщина.
Алексей резко вырвал свою руку из Ларисиной ладони и кинулся на шоссе.
— Что ты? — только успела она крикнуть и увидела мотоциклы. Она физически ощутила, какое раздражение вызывают они у всего города, несмотря на то что улица была почти пустынна. Ну да, пешеходов здесь вообще мало. Они даже в церковь за два квартала на машинах ездят. Лариса будто слышала глухое ворчание, раздающееся из-за сверкающих витрин магазинов, баров, парикмахерских, прачечных, из-за кружевных «хэнд-мэйдовских» занавесочек жилых аккуратных и одинаковых домиков, словно сошедших со страниц детской иллюстрированной книжки.
Кавалькада рокеров двигалась на пределе разрешенной скорости, но очень точно выдерживала этот предел так, чтобы вызывать бессильное бешенство у всех притаившихся на трассе полицейских машин со «спидганами» — шестьдесят, ни дюймом больше, а здесь, в городской черте, и вовсе двадцать миль в час. На переднем мотоцикле был укреплен флаг — красно-сине-бело-черно-желтый — это те цвета, которые бросились Ларисе в глаза с первого взгляда, на самом деле их было значительно больше. Волосы всадников — по-другому их было как-то и не назвать — развевались как этот самый флаг впереди, разукрашенная сталь мотоциклов словно переходила выше — в разноцветную роспись кожаных курток. Высоко задранные колени, блестящие вытертой кожей крепких штанов, казались продолжением конструкции машины, которая, в свою очередь, выглядела как живой самостоятельный организм. Такие вот сюрреалистические ассоциации мелькнули у Ларисы при виде неожиданного байкерского парада. Будь побольше времени на размышления и не такая опасная ситуация, то можно было бы продолжить цепь образов. Но сейчас ей было не до художественных оценок рокерского имиджа.