Страница 15 из 81
— Сейчас, сейчас, иду…
Заскрипели какие-то засовы, дверь отъехала внутрь, в темноту прихожей.
— Заходите, — сказал тот же голос из мрака квартиры, раздалось царапанье собачьих когтей по полу. — Сидеть, сидеть, я сказала! Проходите быстрей… Лариска, ты, что ли?
— Да, я, я. Это — Леша, вчера только из Питера прилетел.
— Очень приятно. Тамара. — Из-за угла узенького коридора лился неяркий свет, в котором Алексей увидел хозяйку — женщину лет пятидесяти в спортивных штанах и в застиранной майке с изображением Микки-Мауса на плоской груди. Женщина держала обеими руками за ошейники двух похожих на положенные горизонтально скобки, скользящих по линолеуму колли. — Проходите на кухню. Лариска, где ты пропадала? Забываешь, мать, старых друзей… Нехорошо.
Ощущение Питера, возникшее у него на лестнице, здесь укрепилось окончательно. Маленькая кухня со стенами, окрашенными синей, отвратительного технического оттенка краской, бледно-розовый линолеум на полу. Белый когда-то буфет в углу у окна со стоящим на нем черным от копоти жестяным чайником, заварочным — белым, фарфоровым, выглядевшим приятно свежим среди общего запустения, но зато с отбитым носиком. Разнокалиберные чашки, чайные ложки — точно советские — гнутые, алюминиевые. «Неужели из России сюда везли?» — подумал удивленно Алексей.
Хозяйка квартиры где-то сзади боролась с колли, заталкивая их в комнату. Лариса взялась помочь, и Алексей оказался на кухне один. Вернее, один на один с остальными обитателями этого совершенно не американского места.
Возле буфета стояла раскладушка, тоже очень похожая на отечественную. Поверх полосатого сине-красного брезента лежал толстый бородатый всклокоченный человек в халате. В тот момент, когда Алексей вошел в кухню, всклокоченный тянулся к бутылке виски, стоящей на полу, и распахнувшиеся полы халата наглядно показали, что надет он был на голое тело.
Второй обитатель «советской» квартиры стоял, облокотившись массивным телом о подоконник. Алексей сразу оценил его дорогую тонкую кожаную куртку. Вещь была настоящая, не из супермаркета какого-нибудь. Очень респектабельная куртка. Под сверкающей, какой-то демонстративной лысиной блестели пронзительные трезвые глаза, несмотря на то что бутылку дядьки, по всему судя, опустошили вдвоем.
— Здрово, ебена мать! — громко сказал лысый.
— Здравствуйте. Алексей меня зовут. — Он протянул руку. Лысый пожал ее, взял с подоконника рюмку. — Выпьешь? — И, наконец вспомнив о лежащем на раскладушке товарище, представил его: — Это Радик.
Радик протянул Алексею руку. Она заметно дрожала, толстые пальцы были слабыми и холодными на ощупь. Приняв у лысого полную рюмку, он стал ждать тоста.
— Твое здоровье, Радик, и я поехал. — Лысый быстро опрокинул в себя остропахнущую жидкость и, не прощаясь, пошел к выходу. Вскоре хлопнула входная дверь.
— Счастливо, Юз, — слабым тонким голосом запоздало попрощался всклокоченный. — Ну, ребята, располагайтесь.
За спиной Алексея появилась Лариса, в кухню вошла хозяйка. Все были в сборе.
— Ты что, Родион, приболел? — спросила Лариса.
— Приступ у него снова был, — ответила за больного Тамара. — Лечимся, лежим. Налей-ка мне чуть-чуть, Радик.
— Белая горячка, ребята, страшная штука, — покачал головой Радик, наполняя очередную рюмку. — Врагу не пожелаешь. Сейчас уже полегче, слава Богу.
— Как твоя книга? — Лариса приняла у Радика рюмку и понюхала. — Ух, опять пить!
— Юз сказал, что в Союзе вот-вот выйдет, — ответила за Радика Тамара.
— Поедем в Питер за гонораром, — слабо рассмеялся Радик. Он присел на раскладушке, широко расставив толстые волосатые ноги. Халат совсем распахнулся, и Алексей покосился на дам. Дамы вроде бы не смутились и, кажется, не замечали богемного вида больного. — А вы, ребята, какими судьбами? Лариса, ты, говорят, совсем американкой стала. Как в наши края забрела?
— Проведать тебя забрела. А Леша вчера прилетел.
— Насовсем? — Радик, нахмурившись, посмотрел на Алексея.
— Нет, в гости. У меня приятель в Денвере живет…
— Вот это правильно, Леха. Нехуй делать в этой Америке. — Он повернул голову к окну и неожиданным басом заорал: — Ненавижу! Дождутся они у меня, — продолжал он, выпив еще рюмку. — Хочу пулемет купить — все эти поганые витрины разнесу к ебеням! — Он погрозил кулаком темному окну, за которым действительно мерцали витрины русских лавочек и магазинчиков.
— Алеша, вы не слушайте его, — заметила Тамара. — Это он на словах только такой агрессивный. Плюнь ты уже на них наконец, Радик, дались они тебе.
— Как же, плюнь. Они же вздохнуть не дают. Душат, гады. Друг друга пусть бы передушили, а то ведь лезут к людям, суки…
— Уймись. Не дал тебе Семен денег, и Бог с ним! Он вчера в долг попросил у Семена, — пояснила Тамара. — Вот и злится. Радик, хватит нам денег до твоей получки. Если не пропьешь все сегодня…
— А это мы еще увидим, — хмуро пробурчал Радик. — Все равно, твари, одолели. — Он поднял пустую бутылку, посмотрел на свет: — Жалко, Юз, одну принес. Я гостей не ждал. Чем угощать, Тома? Может, в аптеку сходишь? Вы-то, — он повернулся к Ларисе, — вы-то ничего не принесли?
— Я схожу, — вызвался Алексей. — Только объясните мне, где и что. В аптеку, в магазин — куда вам нужно?
— Аптека — это и есть магазин. А ты чего с сумкой? — спросил он Ларису. — Я думал, пожрать привезла.
— Да нет, Радик, это мне нужно здесь передать. Кешку Гриценко знаешь? Сумку у меня забыл, хочу вот ему закинуть, а то с ним не договоришься никак. Такой раздолбай…
Пока Лариса говорила про Кешку, лицо Радика меняло выражение. Полное равнодушие и поглощенность собой уступили место легкой заинтересованности, перешедшей в изумление. Радик широко открыл глаза и яростно принялся обеими руками ворошить и без того спутанные в жуткие космы волосы.
— Постой, постой. Ты же ничего не знаешь. Кешкина сумка, говоришь? Лариска, ебена мать, Кешку убили сегодня! Его и жену — прямо в квартире. Разрезали ножами на куски какие-то садюги. Полиция всех на уши поставила. Ты туда счас сумку потащишь? И не думай! Затаскают, а то и засадят, бюрократы хреновы… — Он снова было соскочил на излюбленную тему — обличение бюрократизма американского делопроизводства. Второй десяток лет Родион Шаталин сидел вместе с женой на пособиях — велфер, стипендии, теперь бился за инвалидность. Много повидал всякого Родион Шаталин — в прошлом ленинградский, теперь нью-йоркский поэт, первая книга которого стараниями друзей только сейчас должна была выйти на родине.
Алексей заметил, что Лариса испугана не на шутку. Она присела на подставленный Тамарой колченогий табурет и побледнела.
— Как убили? Когда? Ах да, сегодня… Вот черт! — Она стукнула себя по колену кулачком. — Что же теперь делать?
— Что делать? Давайте выпьем за помин души. Родственников у него ни здесь, ни там вроде бы нет. Друзей тоже нет. Фарца обычная — был он у меня в гостях. Приятель Юза его приводил. Он тогда недавно приехал — присматривался, принюхивался… Не понравился мне сразу. Видал, какие у нас творятся дела? — Он посмотрел на Алексея. — А ты-то чего набычился? Твой знакомый, что ли?
Алексей молчал. Кешку, который в Москве всегда был хозяином положения, да и вчера, судя по его виду, был в полном порядке, — убили! Сверкающий Нью-Йорк, бывший для него эти два дня, несмотря на грохот и суету улиц, тихим прибежищем, рухнул. Что за безумие? Почему смерть преследует его всюду? Убежал от нее за несколько тысяч километров, а она на второй день настигла — здрасьте, мол, я тут, рядышком! Не извольте беспокоиться, я туточки! Жалость к Кешке мешалась с жалостью к себе. Куда же ему деваться, куда уехать, чтобы не встречаться с этим ужасом? Или — один раз посмотрев на смерть в упор, познакомившись с ней, уже не уйти от нее никогда? Так выходит?
— Я его еще в Союзе знал… — ответил он наконец. — Друзьями мы не считались, но знакомы были очень хорошо. Я и вчера прямо с самолета к нему приехал. Он веселый был такой, в гости опять звал. Он меня и с Ларисой вот познакомил…