Страница 14 из 81
— Не желаю.
— Ну да, ты же на свободу вырвался… Поедем, может быть, в гости?
— В гости? А к кому?
— Да вот хочу тебя, раз уж случай выдался, к своим знакомым свозить. Только не удивляйся, это на Брайтоне. Я туда редко выбираюсь, без тебя еще черт знает когда поеду. А тебе интересно будет, посмотришь на «вторую волну»…
— Да я же у Кешки уже был. Лариса, зачем нам кто-то еще? — Глаза Алексея блеснули. — Давай пойдем перекусим, посидим, отдышимся, потом погуляем, то да се, я тебе про Питер еще ничего не рассказал.
— А потом ты меня снова в койку потащишь? Как вчера? Так накинулся, будто на родине баб не осталось. Ты чего, Леша?
— Ну… — Алексей совершенно не смутился. — Ну, выпил водочки — с кем не бывает. А за красивой женщиной поухаживать — святое дело.
— Поухаживать, хе-хе. Это у вас теперь называется «поухаживать»?
Алексей внимательно посмотрел на нее. Лариса нравилась ему все больше и больше. Она была живой частью удивительного, разноцветного мира, в котором он оказался. Именно — разноцветного. Хотя у зданий вроде бы и преобладал серый цвет, но это только на первый взгляд. Улицы, разукрашенные немыслимым количеством указателей, рекламы, объявлений, вывесок, сверкающие витрины, тележки, с которых черные продавцы торговали хот-догами, джунгли из желтых, красных, малиновых, коричневых, зеленых курток, ремней, зонтиков, рюкзаков, плащей, штанов, джинсов, жилеток, не вмещавшихся уже в магазинчики первых этажей и вываливающихся на тротуар вместе со стальными длинными вешалками, между которыми бродили сталкеры, приглашающие прохожих побродить по их торговым зонам. Без провожатых там, вероятно, точно можно было потеряться. Все цвета, которыми гипнотизировал город, были непривычно конкретными, яркими, словно в каталогах красок. Даже какими-то ненастоящими. Мультфильм, да и только. Он вспомнил питерские улицы, закопченные дома набережной Фонтанки — тоже когда-то разноцветные, а сейчас кажущиеся одинаково бурыми.
— Эй! Ты что, оглох? Что-то тебя, братец, клинит. Вот и в магазине тогда…
— Да, прости, Лариса. Подавлен впечатлениями от мира капитала. Знаешь, по-моему, я его тоже люблю.
— Капитал?
— Капитал само собой. И Нью-Йорк.
— Правильно делаешь. Так как насчет ухаживания за дамами?
— А, ну да. Лариса, понимаешь, давай поставим все точки над «и». Я за дамами ухаживать люблю, умею и постоянно практикую.
— Ой-ой-ой!
— Да. Но тебя как хозяйку, вернее, как представителя иностранной державы я жутко боюсь обидеть и вызвать тем самым международный конфликт. Так что предлагаю мирное сосуществование и паритет. Вернее, консенсус. Короче говоря, подпишем коммюнике…
— Заключим.
— Подпишем. Или заключим? Ладно, Бог с ним, с коммюнике. Слово мне просто нравится. Значит, так, вот я рассказал тебе всю подноготную, теперь могу распоясаться. Сейчас поведу себя разнузданно и расслабленно. — Он обнял Ларису за талию.
Она уже привычно хмыкнула, попыток освободиться не сделала, даже шаг не замедлила.
— Леша, это все прекрасно, только ты забыл то, что я тебе говорила ночью. Я с мужчинами на секс не западаю. Вы меня в этом смысле не интересуете.
Алексей руки с талии Ларисы не снял, но зашагал медленнее.
— Да ты что? Серьезно? Никогда бы не подумал.
— Поживешь здесь, вообще перестанешь чему-либо удивляться. В Москве я и сама об этом не думала, а здесь — с американскими мужиками пообщалась, они у меня всю охоту отбили… Короче, у меня есть герлфрэнд. Мы с ней замечательно проводим время. Я ее люблю. И она меня… Вот так-то, Леша.
— Хозяин — барин. Вернее, хозяйка — барыня. По мне — лишь бы человек был хороший. А что, американские мужчины — они… не того?
— Того, того. Все у них в порядке, просто здесь вообще с сексом неполадки какие-то.
— То есть?
Они снова пересекали Сорок вторую авеню. На углу Седьмой стояла, вернее, двигалась, выплясывала, подпрыгивала небольшая толпа черных в немыслимых разноцветных одеждах — то ли в халатах, то ли в пальто, в рубахах навыпуск; они толкались вокруг двух вожаков, один из них размахивал магнитофоном размером с небольшой автобус, из которого неслись однообразные рэповые звуки, другой просто махал тощими руками, высовывающимися из широченных, упавших на острые плечи красных рукавов.
— Джизус, Джизус, — орали негры в такт музыке.
— Это что такое? — перебил Алексей сам себя.
— Это они ждут второго пришествия. Готовятся. Уверяют, что Иисус был черным, а теперь он уже наконец вернется и наведет порядок. Черным отдаст все деньги, белых заставит работать. Что на самом деле почти уже и происходит. Работают-то белые большей частью… Я отвлеклась. — Лариса вернулась к теме, которая ее волновала. Алексей это заметил и больше не перебивал. — Американцы на сексе помешаны, и при этом — невероятные ханжи. Как бы тебе объяснить? Меня от них просто в какой-то момент начало тошнить. Все, что ты видел в кино и читал в книгах, — это все художественный вымысел, стремление выдать желаемое за действительное. Они могут месяцами обсуждать анализ спермы какого-нибудь депутата, трахался он со своей секретаршей или нет. А секретарша будет по телевидению на всю страну каждый день рассказывать, что это именно его сперма, какого она цвета и как пахнет. И все это — по центральным каналам, в новостях. Все эти добропорядочные отцы семейств с женушками гонят детей от экранов, а сами смотрят, глазки у них масляные, только что не дрочат перед теле. Про шлюх с таким презрением говорят — «проститьют», что тошно делается… Ну «проститьют», что дальше? Убить теперь ее, что ли, за то, что она — «проститьют»? В видеопрокатах кассеты с эротикой красными кружочками помечены, чтобы дети не брали. А за углом в порношопах — откровенная порнуха свободно лежит. Но не дай Бог, если соседи узнают, что ты в порношоп ходил, — все, туши свет! А мужики… Ну, потрахается ночью, вроде нормально все, хорошо… нет, утром начинает за завтраком рассказывать мне про мою же матку, про член свой — как он за ним следит, как я должна делать то-то и то-то. Жрет свое повидло, соком запивает — и про сперму мне лекции задвигает. Отвратительные мудаки… Мы с Джуди прекрасно себя чувствуем. Это нежность, Леша, понимаешь, нежность и любовь, о которой эти козлы даже понятия не имеют. Мы с ней по крайней мере не тащимся от физиологических подробностей, нам просто хорошо вдвоем и все, вне зависимости от консистенции выделений. Видишь? — Она заметила, что Алексей не то чтобы поморщился, а просто по его лицу пробежала чуть заметная тень. — Тебя тоже от этого коробит.
— Ничего не коробит. Очень интересно ты рассказываешь.
— Ну ладно. Давай-ка зайдем домой, возьмем заодно Кешину сумку, сами к нему заскочим, — если поедем на Брайтон, то он там рядом. Так что ты решил?
— Что-что. Как скажешь. Мне пока что все интересно. Кстати, сколько стоит тачка до Брайтона?
— Тачка?.. Такси? Господи, забыла уже русский сленг. Дорого, Леша, на такси, так что на сабвее лучше прокатимся.
— Лариса, прекрати. Я в Питере-то в метро редко езжу, а тут ты меня принимаешь, уваживаешь, холишь, можно сказать, и лелеешь, так что про сабвей пока забудь.
Они подходили к дому. Лариса достала из кармана ключ от подъезда, открыла дверь.
— Воруют тут у вас часто? — спросил Алексей кивнув на небольшой, но с виду мощный замок.
— Бывает. Ну, входи, входи…
Напротив подъезда возле входа в аптеку стоял молодой человек в сером костюме. Совершенно обычный с виду юноша — светлые волосы, голубые глаза на красивом лице. Глаза казались женскими из-за густых светлых ресниц. Он и не смотрел вовсе на входившую в дом парочку. Достал из внутреннего кармана пиджака портативную рацию и сказал кому-то: «Они пришли. Понял, шеф. Я в порядке».
Уже темнело, когда Алексей и Лариса вошли в подъезд восьмиэтажного блочного дома на Брайтоне, похожего на родные питерские постройки брежневских времен. Лариса позвонила в дверь квартиры на первом этаже, и сразу же захлебывающийся лай собак на секунду вернул Алексея на родину. Все было как дома — дребезжащий звонок за обшарпанной дверью, собаки, шорох тапочек в квартире и женский сиплый голос: