Страница 40 из 67
— Ну и кто такие художества себе позволяет? — спросил Алеша. — Да и зачем? Разве рисунки могут кому-то помешать?
На него посмотрели, как на умалишенного, с сожалением и некоторой долей возмущения.
— Если ты служишь Богу, будешь ли ты на своих знаменах и гербах нечистого малевать? — поинтересовался Гимли. — То-то Бог порадуется. Ерунда, что под символом лукавого живете, все равно буду вам помогать. По старой памяти. Так, что ли?
— Виноват, сказал недодумавши, — попытался оправдаться Попович.
— Ты бы лучше нам принес что-нибудь от щедрот Бати-хана, — проговорил Боромир. — Нам еще такая дорога предстоит!
— Да, путь в Мордовию долог! — вздохнул Гимли.
— Что он принесет? — фыркнул Арагорн. — Поди, имущество — все с собой, точнее — на себе. Беден, как церковная мышь. Есть с нами будешь?
Алеша поспешно отрицательно замотал головой. Как-то не мог он позволить себе участвовать в трапезе, хотя сам был с утра нежрамши. Он поднялся с места и, пожелав хмурым мужикам счастливого пути, осторожно сделал несколько шагов назад. Дернул же его черт добавить:
— Клянусь, никому не скажу про вас.
— А ты не клянись — и проклятым не будешь, — каким-то нехорошим тоном заметил Леголас и вопросительно посмотрел на Арагорна. Тот выдержал паузу, потом еле-еле махнул ладонью: пусть идет, мол. Гимли в удивлении поднял брови, но Арагорн, вероятно, предводительствующий в этой шайке, утвердительно склонил голову и снова повторил тот же жест.
Алеша, поспешно пошел прочь, ежемоментно ожидая для себя чего-то неприятного, как-то: удар тупым предметом по голове, или острым — под ребро, или возгласа "мочи козла!" Однако ему удалось относительно невредимым выбраться из кустов, если не считать оторванного куска рукава, зацепившегося за какой-то сук.
Оттерев со лба холодный пот, он поймал себя на мысли, что возвращаться к святым отцам — ну, совсем не хочется. Лучше бы присоединиться к опасной группе мужиков, присвоивших себе геройские имена, и отправиться в путешествие навстречу опасностям и неизвестности. Надышаться можно только ветром, душная атмосфера служения церкви — это не для него. Однако ветер может и унести, как пушинку, приложить о камень, только мокрое место останется. Поэтому нужны силы, чтобы крепко стоять на ногах — а это значит, пока не время.
4. Алеша Попович (продолжение).
Родя так и не понял, пришлась по душе его музыка новому знакомому, или нет. Спросить как-то не решался, рассудив про себя, что если бы что было не так, то тот бы обязательно что-нибудь да сказал. Раз молчит, значит, не разобрал. Но снова играть не было ни времени, ни желания.
— А зачем ты в Герпеля идешь? — спросил Родя, просто чтобы что-то спросить.
— Ну, дело тут непростое, — замялся Алеша. — Хочется пройтись по земле, кою ангелы когда-то защищали.
Оказавшись не готовым к такому простому вопросу, Попович придумывал на ходу. На самом деле он очень хотел проверить рассуждения отца, когда тот предавался воспоминаниям о схватке с нечистью практически на ступенях церкви. Не могут бесы в этом мире появляться просто так в любом удобном для них месте. Обязательно где-то рядом сокровища покоятся, средоточие людской алчности и жадности. Недаром говорят, что все богатства мира лежат под ногами, но открыть их могут только избранные люди. Причем с помощью бесов.
Просить помощи у нечистого Алеша не собирался, но использовать в своих интересах — не отказывался. Он был уверен в себе, в своих силах и не сомневался в успехе. Да и как-то интересно было своими глазами посмотреть на землю, гербом которой был стоящий на задних лапах гривастый зверь, причем, в передних сжимающий меч. Да и стоял тоже на мече. "Грива — значит Ангел", — помнил он слова Арагорна. Львы в Ливонии не водятся, вот ангелы — вполне возможно. По крайней мере, их следы еще возможно отыскать, особенно, если они запечатлены в камне.
Попович прекрасно помнил тот давнишний разговор в непролазных кустах вблизи разворачивающегося подле Батиханства. Собственно говоря, именно он и послужил тем откровением, что наметил цель в его жизни. Точнее, конечно, помог осознать, что цель эта никоим разом не связана со служением Церкви. "Не клянись — и проклятым не будешь" — тоже знаковая фраза. На островах кельтов "меч" и "клятва" — однокоренные слова (sword — меч, word — слово, sworn — поклявшийся, примечание автора). Именно на мече раньше и клялись, перевернув его рукоятью вверх. По сути — клялись на кресте. Проклинались тоже на мече, только в этом случае острие клинка смотрело вверх.
Алеше было любопытно посмотреть на древнюю землю, оставленную на раздрай озлобленным по жизни слэйвинам. Поэтому каждый шаг для него был открытием, каждая встреча — откровением. Вообще-то он ожидал встретить хмурых мужиков, схожих с теми из "Братства Кольца" и визгливых баб, имеющих обыкновение лаяться между собой за кладбищенской оградой. Но люди попадались всякие, впрочем, как и везде.
Этот совсем молоденький музыкант, лабающий чуть ли не на доске, удивил. Музыканты — явление не столь редкое, на любую пирушку вызывают пару-тройку человек, умеющих извлекать звуки из кантеле и каких-нибудь дудок. Чем больше выпивается гостями, тем "виртуознее" начинают играть артисты. Вокруг гулянки сидят собаки с кошками и зажимают лапами свои уши в ужасе от непотребных звуков. Уйти бы, да кормят тут вкусно, объедки, необычные в своей незаконченности, могут достаться другим, наиболее терпимым к пытке музыкой. А набирающим градус накала людям, в конце концов, становится достаточно одного лишь барабана, чтоб стучал непрестанно.
Таких ухарей в каждой деревне наберется человек несколько, целая банда. Ходят они от двора ко двору и ведут себя соответственно бандитскому статусу: подбирают, что плохо лежит, подъедают, что вкуснее всего пахнет, нехитрыми телодвижениями меняют собственников для содержимого карманов. Не беда, что их музицирование сродни с медвежьей болезнью, "пипл хавает" (лозунг халтуры всех времен и народов, примечание автора), в конечном итоге они и сами начинают верить в свое искусство.
Конечно, бывают и исключения из этой бандитской среды. Рунопевцы, прибивающиеся к балаганным скоморохам, какие-нибудь одиночки, извлекающие чарующие звуки музыки в первую очередь для себя. Если с первыми бороться, как с конкурентами, достаточно сложно: скоморохи — бывалые люди, постоять и за себя, и за своих товарищей могут со всем прилежанием, то вторые — наименее защищенные. Отлови в укромном углу, да надень инструмент на голову, чтоб неповадно было.
Алеша предполагал, что мальчишке может изрядно перепасть от "настоящих музыкантов", попробуй он выступить где-нибудь стихийным образом. Но и посоветовать ничего не мог: какой смысл не играть, если именно для этого тот и сбежал из дома. А получалось у него знатно! Но, право слово, не возвращаться же обратно, после того, как с таким трудом довелось обрести свободу!
Попович за всю свою "учебу" в церковно-монастырских стенах лишь только один раз побывал дома: был отпущен с непременным условием возместить свое отсутствие материальными благами.
Дома народу прибавилось, количество братьев и сестер не удвоилось, но изрядно возросло. Мать и отец, конечно, были рады возвращению сына, но их радость была какой-то специфически радостной.
За накрытым по такому случаю столом мать, держа на руках самого маленького своего ребенка, спросила:
— И дальше что думаешь делать, сынок?
— Архимандритом скоро стану, только испытания все выдержу — буду кадилом махать и песни петь, — ответил Алеша, намереваясь отшутиться. Его будущее пока было туманным. Святые отцы видели в нем какого-то перспективного работника, но сам он думал совсем о другом поприще.
Мать в ответ на его слова не улыбнулась, покивала головой и поправила ребенка на руках. Отец серьезно посмотрел в глаза сына, но ничего не сказал. Больше вопросов от родителей не последовало.