Страница 34 из 67
Колдовство, как способность делать некоторые необычные для повседневности вещи, передавалось из поколения в поколение: бабки делились с внучками, тетки — с племянницами. Изначально это был светлый дар, даже если шел от самой что ни на есть злобной колдуньи. Благословенные (выделено мной, автором) инквизиторы в этих местах не водились, так что новая религия насаждалась трудно. Попы, конечно, старались, но древняя земля хранила свою Веру. Поэтому ничего зазорного не было в том, что кто-то считался колдуньей или, что было достаточно редко — колдуном.
Мать Роди в свое время отказалась принять Дар от своей бабки. Какой резон крылся в этом поступке — определить было трудно. Скорее всего, причиной была взбалмошность и удивительная капризность характера будущей родительницы Роди. Так и пришлось бедной бабке жить еще пару лет и подыскивать удобный случай избавления на старости и дряхлости лет от начинающего тяготить искусства. Как известно, колдовщицы не могут умереть, не передав кому-нибудь своего Дара. Хотя, конечно, можно избавиться от ставшей ненужной тяжести Знаний, опустившись в стремительный ручей, только что-то никто не мог припомнить, чтобы хоть раз обнаруживались мертвые старухи, запрудившие бурные, или не очень, потоки.
Суть колдуний — лечить, иногда — искать. С этим делом начали и продолжают неустанно бороться светские и церковные власти, обзывая их методы — нетрадиционными. А что, в таком случае — традиционное? Лекарь — это плохо, врач — это хорошо?
Колдунов никогда не называли врачами, они лечили, как умели. И получалось это хорошо. Если же выходило плохо, то к ним никто и не обращался, сидели они на печи, дули щеки. Ничего не поделаешь — нет Дара, никто его наготове не преподнесет, пусть хоть десять бумажек будет с подписями "князей".
Вот из них-то и появились шарлатаны, которым лечебное дело — ну, никак не давалось. Они начали врать, вот и заделались врачами. Причем, чем больше денег в подношении — тем сильнее врач. В принципе, они достаточно безобидны, весь их вред — только в глупости, выдаваемой за лечение (см также М. А. Булгаков, раннее творчество, примечание автора). Правда, народ от этой глупости предпочитал помирать. Зато при этом избавившись от своих больших ли, малых ли богатств. Умирается так, наверно, интереснее, когда за смерть свою заплатить можно.
Но в Обже все дело было гораздо сложнее.
2. Превратности побега из отчего дома.
Распорядиться Даром можно, как угодно.
Например, искать запропавшую вещицу, если она была-была, да сплыла. "Черт, черт, пошути, да отдай!" — проверенный метод, да работает не на всех. Разве что домовой, либо баннушко, разобидевшись на оскорбительные слова, выложит пропажу. Вот только тогда извиняться перед ним надо, уж неведомо, каким образом, иначе крепким шлепком по голой заднице в бане не отделаться. Урон хозяйству может быть принесен гораздо больший, нежели пропавшая, а потом обнаруженная вещь. Проще сходить к знающему человеку.
Тот, или, скорее всего — та, не оставит просьбу без внимания. Правда, может быть, придется для этого подождать сколько-нибудь, пока у колдовщицы настроение соответствующее не появится, время найдется и прочее, прочее. Ну, так и дело-то решается не в приказном порядке, а, можно так сказать, по установившейся симпатии и возникшему уважению. Эти показатели человеческих отношений, как известно, ни за какие деньги не купишь.
Скажет знающая женщина, в простонародье — бабка, пусть ей хоть и сорока не исполнилось, напрямую, где искать утраченное, либо намекнет, куда глядеть. Пойдут, положим, в указанное место, где должна стоять заплутавшаяся корова, а там — пусто. Никого и ничего, только вороны с осин лениво каркают. Разочаруется народ, поругается, помашет по сторонам кулаками, а потом самый сообразительный и наблюдательный возьмет корягу и расковыряет свежую (или не очень) кучу медвежьего, извините, дерьма. А там — маленький колокольчик с приметной гравировкой. Ясно дело, сам он туда попасть никак не может. Или — может, но все равно не сам.
Подобрее люди обрадуются, что пропажа-то нашлась, а потом, конечно, опечалятся: корову-то из колокольчика никак обратно не вырастить. Пойдут восвояси, не забыв при этом воздать должное прозорливой колдовщице, рассказывая всякому встречному-поперечному о свершившимся факте чудесного обнаружения медвежьих экскрементов. Будут потом средства изыскивать, чтоб новую живность приобрести, а на совершенно незнакомого любителя мяса милой буренки охоту организовывать, чтоб тому неповадно было.
Ну, а те, которых Бог обделил своей милостью, оставив вместо доброты злобу, выяснят причину и объявят колдовщицу врагом. Будто это она умеет под медведя в лесу ходить, да притом — ходить "по-большому". Что ж тут поделать?
А поделать, как раз, и есть что. Идут эти люди с колокольчиком наперевес прямиком к другой "бабке". Та тоже — большая искусница, вот только искусство у нее несколько иное. Лечить и искать, да, к тому же, нахаляву, ей несколько западло. Она переросла все это.
К каждой практикующей свой Дар колдовщице обязательно приходит мысль: а ну, как попытать своим влиянием людишек! Соблазн такой, знамо дело, сам по себе не возникает. Его нашептывают слуги Нави, его корысти обрисовывают рабы Нави. Силы нужны, чтобы противостоять, чтобы не поддаться искушению. Но откуда их черпать: Любовь куда-то пропала, а Доброта — так и вовсе сгинула несколько лет назад?
И понеслось: того проклясть, эту уморить, а этих — вовсе воли лишить. Заказов столько, что лечить и прочей ерундой заниматься уже и времени-то нету, да и желания, в общем-то. Чужая злоба прекрасно подпитывает собственную, посему кажется, что вокруг нет ничего, кроме зависти, корысти и всепроникающей Лжи.
Смотрит колдовщица на принесенный колокольчик, а тронуть не может. Конечно, не потому, что из навоза извлечен, а потому что открывает он ту правду, которая не нужна его хозяевам. Им требуется уже и не корова, пес-то с ней, с животиной! Им нужно, чтобы кому-то сделалось плохо, причем так плохо, чтоб им от этого стало хорошо.
Принимает бабка богатые дары, нагоняет страху на просителей, хотя без этого, в принципе, можно обойтись, дело-то плевое: ей не под силу наслать болезнь, либо разруху на практикующую Дар, зато вполне возможно — навести на нее нужных людей. Придут такие лиходеи, приложатся несчастной женщине топором по голове — вот и весь сказ. Или приблудившийся поп устроит гневную проповедь перед прихожанами, те — рады стараться. Потаскают целительницу за космы, побьют палками и погонят прочь, как чумную. Потому как человеческому стаду всегда нужны жертвы.
В общем, жизнь колдовщиц — дело непростое. С людьми работают, можно сказать, на передовой людского горя стоят. Первыми и расплачиваются за свои действия.
Родя, хоть и был молод еще, чтобы обращать внимание на человеческие интриги, прелести и гадости, но в обжанских кумушках разбирался. Тех, у кого глаза черные — побаивался, прочих, честно говоря, тоже. Ну их в пень, этих колдовщиц! Лучше держаться от них подальше. Хватило далекого совсем забытого впечатления от общения с лекарем.
Он не помнил ничего, потому как был совсем мал. Заговаривать мучающую младенца пуповую грыжу доверили старому седому и вечно пьяному старику, бывшему рыбаку. Болезнь прошла за неделю, а вот страх, мечущийся тенями по стенам избы, да голая мозолистая пятка, почти неощутимо упирающаяся ему в живот, остались в памяти навечно.
Мать старик прогнал, посетовав на ее "дурные" глаза, поэтому Родя боялся в чужом месте в одиночку. Видимо здорово боялся, раз след пережитого ужаса сохранился на всю последующую жизнь. Вообще-то процедура, проводимая стариком, была вполне заурядной, многим детям помог лекарь своим "нетрадиционным" традиционным методом. Но в случае с ним что-то явно пошло не так. Во всяком случае, всю свою оставшуюся пьяную жизнь он старательно отворачивался при случайной встрече от матери Роди и тяжко вздыхал, если в этот момент вылеченный им ребенок бывал рядом со своей родительницей.