Страница 33 из 67
В общем, еще изрядно намучившись с приспособлением, позволяющим натягивать эти жилы до состояния извлечения из них каких-то звуков, отличающихся от кряхтения, Родя получил кантеле. Так казалось ему.
Первое же выступление перед плетнем, когда поблизости никого из людей не наблюдалось, оставило некий странный осадок на душе. Получилось что-то такое, отчего две кошки, сидевшие с краю, обвалились в кусты, задыхаясь от смеха. С другого конца деревни забрехала, уходя в визг, собака Шурка. Родя себя успокоил: животные мало что смыслят в современной музыке, они и на выступление того давнего кантелиста не приходили.
Впрочем, много времени спустя, когда сам Родя уже подрос, окреп и нравился соседским девкам, его мнение относительно музыкальных способностей зверей, точнее — диких зверей, еще точнее — медведей, несколько поколебалось.
Клюкву собирают не только осенью, когда она тяжелыми ягодами являет свои красные бока среди кочек болот и манит отведать свой изумительный кисло-сладкий вкус всякого случающегося поблизости. Клюкву собирают весной, уже настоявшуюся под снегом и насыщенную былыми зимними морозами. Вот тогда она поистине — чудо северной природы.
Родя с такими же по возрасту, как он, парнями и девками, обошли запримеченное еще минувшей осенью болотце, одно из отпрысков гигантского Саримягского болота. Чего и говорить — клюквы досталось всем: и промышлявшим ягоду зимой тетеревам, и людям, пришедшим, едва только сошел снег. Все туески и корзинки были полны, можно со спокойной совестью возвращаться по домам.
Однако по пути на самом краю леса случился медведь. Он еще не совсем отошел от зимней спячки, поэтому вел себя не по-людски, точнее — не по-медвежьи. Одурев от теплого ветерка, закусив в достатке ягодой, он сидел на пне и играл какое-то замысловатое музыкальное произведение торчащей из этого пня щепкой. Играл и пел себе под нос, какие они, медведи, крутые хозяева леса.
Почему-то звуки, издаваемые музыкантом, утекали в сторону, противоположную появившимся людям, так что выход их на сцену оказался неожиданным. По крайней мере, для них самих. Девки, как и положено, тревожно заголосили, парни начали перекашливаться. А медведь скользнул по ним туманным взглядом и продолжил терзать свою щепку, кряхтя в такт "мыны-быны, ох-ох". Если бы такое дело случилось спустя несколько веков, да при наличии дурных денег, то не миновать бы медведю титула "короля эстрады".
Однако встреча на узкой лесной стежке-дорожке зверя и человека никогда не проходит в "сердечной и дружеской обстановке". Либо один уйдет в сторону, либо другой свернет, либо они начинают биться до потери пульса. Обе стороны вспомнили об этом не сразу, а с некоторой задержкой.
Девки завизжали и побежали обратно на болото, не выпуская, впрочем, из рук тяжелых корзинок. Медведь посуровел глазами, выпятил верхнюю губу и злобно заревел, не делая пока никаких попыток оторвать свой зад от пня. А Родя, отложив свой двухведерный туесок, с подхваченным колом наперевес побежал в атаку, причем его порыв больше никто не поддержал.
Зачем он так повел себя — объяснить не смогли ни его товарищи, ни медведь, ни даже он сам. Наверно, Родин тонкий музыкальный слух покоробила звериная нотная грамота, вот он и не выдержал. Медведь удивился такому наезду и решил для проформы за себя постоять.
Стоять долго не пришлось, потому как человек подбежал на расстояние вытянутой "рогатины" и ткнул ею зверя в грудь. Медведь на эту рогатину приналег и попеременными взмахами передних лап попытался достать наглеца, однако, без особого успеха. Родя мастерски уклонился от лап и по правде бортников должен был всадить специальный нож прямо тому подмышку. Но ножа у человека, как на грех, не было, да и у бортников он никогда не состоял на учете. Поэтому Родя со всей своей дури, помноженной на музыкальное негодование, зарядил зверю кулаком в нос. Получилось неожиданно и очень эффективно.
У медведя что-то глухо треснуло в голове, и он даже осел на несколько мгновений на задние лапы. Человек подхватил освобожденную от нагрузки дубину и отступил на несколько шагов назад. У каждого, вероятно, возник в голове вопрос: "А дальше-то что?"
Медведь гнусаво взревел и пошел в наступление, Родя тут же выставил "рогатину" ему навстречу. Опять повторилось все то же самое: зверь поупирался в кол, махнул лапами и получил по носу. Рев "хозяина леса" сделался еще более гнусным. В смысле, будто бы он кричал с зажатым носом. Тем не менее, это пока не явилось препятствием для продолжения схватки.
Сколько бы они так еще погарцевали в сторону болота — неизвестно, да вот на третьей атаке не выдержала "рогатина". Она-то и не приспособлена для подобного рода развлечений. Хорошо, хоть Родя не успел испугаться, полез в драку с медведем за здорово живешь.
Оба что-то кричали, махались, кусались, лягались, то есть, пытались нанести друг другу телесные повреждения, вполне возможно — тяжкие. Лесной зверь оказался не таким большим, чтоб поражал своими габаритами воображение, да, к тому же, он еще не восстановил свои силы после спячки. Зато Родя, расправив плечи, оказался неожиданно громадным, к тому же никакой вялости по причине минувшей зимы не испытывал.
В общем, когда противники подустали меряться силой, медведь, издавая странные хныкающие звуки, ушел прочь, а человек отправился за своими товарищами, чтоб известить их об открытии коридора.
— Да ты весь порван и в крови! — сказали парни.
— Да ты, Родя — Превысокий! — сказали девки.
"Да ты просто гад!" — подумал медведь, забираясь в бурелом подальше от бешеного человека. Ему еще предстояло лечиться травами и прочей "народной" медициной — кто ж знал, что склонность к музицированию может привести к таким неожиданным последствиям.
А сам Родя испугался. Не того, что здорово досталось боку, да и плечо оказалось изрядно порвано, а того, что одежда его превратилась в лохмотья и восстановлению, судя по всему, не подлежала. Дома прибьют.
Так оно и вышло: мать ругалась, почем свет стоит, не обращая никакого внимания на робкие попытки свидетелей поединка за него заступиться.
— И где я ему теперь новые рубаху со штанами достану? — шумела она. — Был бы поумнее — в сторонке бы подождал, пока медведь не уйдет. Где это видано: на зверя с кулаками бросаться? Может, скоро и на отца своего руку подымет?
А отец в это время ни сном, ни духом, ловил себе рыбу после схода с озера льда, не подозревая, что только что поднялся на одну ступеньку выше недавно вылезшего из берлоги медведя. А узнал бы — призадумался: то ли зверь так низко пал, то ли он сам возвысился.
Чувствуя себя виноватым, Родя в одной нательной рубахе спрятался в бане, но не для того, чтобы мыться, а для того, чтобы уединиться со своим кантеле, уже достаточно хорошо освоенным. Терзая струны в неурочный час, он потерял бдительность и был изобличен, отчего упреков в своей никчемности только добавилось. Быть музыкантом в Обже, как выяснилось, было верхом неприличия. Хоть тресни, не задался день из-за этого медведя!
Родя решил для себя, что дома оставаться, конечно, хорошо. Вот только из дому уйти — пожалуй, лучше. Но, поди, попробуй заикнуться об этом — свет мигом покажется не мил. А милой сделается темная ночь, по которой можно незаметно выбраться на дорогу в Сари-мяги, а потом — куда глаза глядят: то ли по левую руку, в Олонец, то ли по правую — в стольную Ладогу.
Мысль эта мимолетная зацепилась в его голове и начала вызревать. Конечно, вот так вот бросить все было не совсем разумно. Правильнее — сделать так, что его исчезновение из деревни станет вполне естественным, а, стало быть, нисколько не событием.
Такая осторожность нужна была по одной дурацкой причине, которая могла показаться дикой, но к ней Родя относился со всей серьезностью.
Если все мужчины в Обже были в основной своей деятельности рыбаками, то обжанские женщины были известны по всей Ливонии навыками колдовства. Они тоже, как бы, считались рыбачками, но предпочитали частенько советоваться с Навью. Конечно, изначально про Навь и речи никакой не велось, но людям, владеющим Даром, так трудно избежать искушения, так трудно устоять против соблазнов Нави.