Страница 21 из 67
— Ничего, ничего! — заметил Пермя. — Зато оценят нашего защитника. Пока горит костер — мы, будто бы, в крепости.
— Тогда они будут придумывать что-то другое, возьмут на измор, к примеру, — вздохнул леший.
— Позвольте, — возразил Илейко. — Наверно я чего-то не понимаю. Но это же звери, просто огромные твари, которые живут по инстинктам. Они и придумывать ничего не могут.
— Ага, вот ты это им самим скажешь, когда они пойдут на второй приступ — а пойдут они обязательно, — сказал Хийси.
— Видишь ли, Илейко, — начал Пермя. — То, с чем мы имеем дело — это не наш мир. Это не Явь. И живут они по другим законам. Поэтому обозначать этих зверей, как "susi", либо, как "hukka"(в переводе, "волк", примечание автора) не стоит.
— Терзают меня смутные сомнения, — вставил свою реплику Мишка. — Только ты, Наследничек, мог их за собою притащить.
Пермя насупился и ничего не сказал. Да и что можно было возразить? "Волки" прискакали не просто так по пути к землям счастливой охоты. Их намерения стали вполне очевидными: разорвать людей на множество маленьких частей, а дальше — хоть трава не расти. Васильич понимал, что в природе вещей все взаимосвязано: если где-то убыло, то обязательно находилось такое место, где прибыло. Викинги Корка и Гунштейна не по своей воле обратились в непонятных существ, болезнью их состояние тоже назвать было крайне затруднительно. Проклятие загадочной Золотой Бабы — единственное тому объяснение, потому что потеряли свое человеческое лицо только те, кто был замешан в краже реликвий. Ни один из биармов не помертвел, хотя с викингами они общались достаточно тесно, можно сказать — на кулаках.
Скандинавы с их решимостью скандалить в любых условиях, даже самых неудачных, друг за другом, в зависимости от своего душевного состояния, вываливались из Яви. Через ворота или шлюз, скорее — дыру в двух сущностях. Вторая — это, конечно же, Навь. На древней ливонской земле слишком много таких невидимых "дыр", управлять которыми могла, например, Золотая Баба. Вообще-то любой человек тоже может научиться делать грань Явь — Навь относительно условной. Но этому, во-первых, надо посвятить всю жизнь, а, во-вторых, нет никакой гарантии, что, в конце концов, Навь не окажет влияния на самого умельца, либо умелицу.
Овладев сомнительным искусством разных колдовских "штучек", типа приворота, заклятия или проклятия, остановиться уже невозможно. Навь ничего не дает просто так. Она даже чужое-то отдает с трудом. Об этом можно спросить у тех, кто умеет делать "добро" — лечить, искать, защищать.
Итак, в деле с викингами сорвавшееся проклятие, настолько мощное, насколько это можно предположить, вырвала из Яви самое ранимое у человека — душу, отправив ее через открывшуюся "дыру" прямиком в Навь. Без души и сердце работать отказывается. Получается, что в том мире прибыло то, что ему не принадлежало по праву. Стало быть, что-то должно было убыть.
Любой норманн готов с детства биться с мрачным волком Фенриром. Чтобы, конечно, победить, но при этом остаться в живых — совсем не обязательно. Степень своей схватки каждый определяет сам. Кто-то махнет топором — а Фенрир уже и убегает. Ну, а некоторые рубятся до последней капли крови, обретая честь бессмертия в памяти людской.
Угодив в Навь, душа викинга выдавила в Явь своего Фенрира, настолько мощного, насколько это было определено еще детскими грезами. И задача у образовавшегося зверя осталась прежняя: не дать никому овладеть добытыми сокровищами. Конечно, произошло это "выдавливание" не в тот же самый момент, как викинг "мертвел" здесь. Процесс должен был пройти только тогда, когда в Нави образовалась некоторая "критическая масса", и там, где "дыра" между сущностями была вполне пригодна для перемещения десятка Фенриров. Неизменно выделяющийся при этом деле холод заставил насторожиться Пермю.
Поэтому он уверовал, что звери пришли именно за ним. Хотелось, конечно, сказать об этом своим товарищам, но толку-то? Оказавшись вместе, им теперь не уйти. Судьба связала их воедино.
— Мне нельзя умирать, — почему-то выдал странный итог своих размышлений Васильич. — У меня жена осталась и дети. Им без меня пока никак.
— И мне нельзя на тот свет, — сразу согласился Хийси. — Мне нужно лес мой обязательно вернуть. Выиграть обратно в карты, а тому лешему, что сейчас безобразничает в моем хозяйстве, морду набить.
Они оба выжидательно посмотрели на Илейку.
— Нет, конечно, я вас прекрасно понимаю и даже поддерживаю, — сказал лив. — Что же мне тогда — согласиться, что мне помирать как раз можно?
Из леса донесся хриплый рык, прекращая у людей всю полемику.
— Вожак, — кивнул головой в ту сторону Мишка. — Наводит порядки.
— Пойдут на второй приступ, — согласился Пермя. — Илейко, как твой ножик?
От удара по "волчьей" челюсти на лезвии появилась какая-то щербина. Доверия оружие "заклятого" не вызывало никакого.
— Давайте, братцы, сделаем колья, пока возможность имеется. Обожжем на огне, да расставим по периметру — все какая-то защита. И себе копья соорудим, — предложил Васильич.
Они принялись за работу, уменьшая тем самым количество добытых дров. Все равно сделать достаточно не получилось — материал был изначально заготовлен с другой целью. Тогда Илейко сходил по разведанному броду к Заразе, успокоил ее, как мог, забрал шкуру ледового медведя и, поколебавшись, взял также молот Тора с зеркалом.
Запах, еще не совсем выветрившийся с гигантского по размерам меха, должен был послужить средством устрашения, а прочее он взял просто так, без всякой идеи.
Меж тем "волки" пошли в очередную атаку. Скорее, это был самый отчаянный штурм. Внезапно появившись от леса, они целым косяком устремились к лагерю людей. Впереди неслись два зверя, остальные располагались по две-три твари сзади. Их стратегия была очевидна: задавить мощным наскоком, чтобы люди не успели отразить удар, а далее — по сценарию: рви-круши.
"Фенриры" мчались во всю свою прыть, первые несколько отклонились от прямой линии броска, потому что увидели торчащие им навстречу заостренные колья. Вся стая дисциплинированно повторила движение лидеров. Но тут Илейко развернул свою шкуру в месте очевидной бреши, куда, без всякого сомнения, стремились звери. Точнее, конечно, не то, чтобы свою, а вовсе медвежью, а Мишка, видя такое дело, попытался с помощью не до конца утраченных лешачьих штучек усилить довольно слабый запах некогда грозного зверя.
Первые "волки", хоть они и были обуяны боевым задором, но вожаками не были. Куда поставили, там и бежали. Однако видимо, и у них в Нави запахи носили информативную особенность. А тут в ноздри ударил аромат чего-то опасного, плотоядного и злобного. Поневоле пришлось чуть сбавить прыть, чтобы оценить степень угрозы. Но бегущие позади к этому были не готовы. В самом деле, это только селедки в косяке одновременно меняют направление своего движения — у них для этого есть такие вот загадочные навыки.
"Волки" о селедках никогда не слышали, поэтому получилась некая куча-мала. А выскочивший в контратаку Пермя сломал свое рукотворное копье о чей-то бок, причем изрядная часть кола так и осталась в звериной утробе. Твари разделились на две неравные группы, объединенные свалкой: одна — визжала и скулила, другая — рычала и злобно подвывала.
— Пошли вон, шченки! — во всю мощь своих легких заорал Илейко, потрясывая, как знаменем, медвежьей шкурой.
Его слова оказались поняты — звери один за другим ускакали в лес.
— Ну вот, еще одну атаку отбили, — Пермя вытер тыльной стороной ладони пот. — А ты это хорошо придумал внести замешательство!
— Да как-то само по себе получилось, — ответил Илейко, сворачивая шкуру. — Больше, наверно, не прокатит. Слушайте, а, может, яму выкопаем на пути их движения?
— Ну да, — криво усмехнулся Мишка. — И все эти "волки" попрыгают туда, как бараны.