Страница 164 из 207
В результате формируется третий основной признак «конченых стран»: потеря самоидентификации, при которой человек перестает ощущать свою идентичность с обществом (строго говоря, это вполне естественно, так как общество это уже распалось) и вообще с какой-либо структурой общенационального уровня.
Внешнее проявление этого - ответ на вопрос «кто ты?»: еврей, японец или китаец назовут свою национальность, американец назовет себя американцем, а в распадающемся обществе человек ассоциирует себя с родом или регионом, если вообще не с деревней.
Потеря самоидентификации личности и предоставление ее самой себе представляется наиболее болезненным для нее последствием и проявлением распада общества. До этого каждый человек в качестве члена общества, как бы бедно он ни жил, существовал в определенных стабильных условиях и имел перспективу, в которой он в целом понимал, что будет происходить и по каким правилам. Даже воспетая социалистическими пропагандистами пресловутая «неуверенность в завтрашнем дне» была четко структурированной: человек боялся конкретных, известных ему угроз и ясно представлял себе, что и как будет происходить с ним в случае их реализации.
Помимо понимания основных закономерностей происходящего и ожидаемого будущего человек как элемент общества обладал неким достаточно цельным и внутренне непротиворечивым мировоззрением. Даже если оно было неверным или искусственно сконструированным и навязанным ему государством, церковью, партией или ТНК, оно в целом соответствовало окружающим человека социальным условиям и потому обеспечивало его гармоничное сосуществование с обществом. Таким образом, разрушение социума лишает человека привычной, пусть и не природной, но значительно более важной - социальной среды обитания.
Все эти достаточно банальные и самоочевидные вещи до жути похожи на современную Россию. Беспомощные заклинания профессиональных демократов по поводу формирования гражданского общества вызваны не только стремлением отдельных интеллектуальцев заработать на иностранных грантах, но и явственным, хотя и суеверно не называемым ощущением распада социума, еще недавно казавшегося незыблемым и монолитным целым.
Этот распад создает не только вполне реальную возможность исчезновения России в ее нынешнем виде (и тем более в ее нынешних границах), но и целый букет серьезных угроз для всего мира и в первую очередь для развитых стран. Как указывал заместитель госсекретаря США, главный специалист по России клинтоновской администрации С.Тэлботт, «…Россия превратилась из сильного государства в слабое государство. Если раньше проблемой для нас была ее былая мощь, то теперь - ее нынешняя слабость». Связанные с этим угрозы обычно воспринимаются через призму негативных последствий распада России по образу и подобию распада СССР.
Действительно, в этом случае сочетание унаследованных от СССР сложнейших технологий с примитивизирующимися общественными отношениями и всеобъемлющей деградацией человеческого потенциала страны повышает вероятность техногенных катастроф, способных привести к необратимым последствиям не только для Северо-Востока Евразии, но и для всей планеты.
Усиливается также угроза утечки технологий оружия массового уничтожения (особенно дешевого биологического оружия), не говоря уже о самом этом оружии, в третьи страны, в том числе в распоряжение агрессивных и склонных к насилию режимов. Не менее опасным получателем этих технологий или оружия могут быть террористические или преступные организации.
Наряду с угрозой применения оружия массового уничтожения третьими странами растет угроза его применения и самими российскими структурами - как случайного, связанного с отказом систем обеспечения безопасности, так и злонамеренного, в целях обеспечения победы во внутренних либо локальных конфликтах или придания большей убедительности шантажу развитых стран.
Наконец, несмотря на крайне низкую мобильность современного российского населения, ухудшение условий жизни может достичь масштабов, порождающих массовое бегство к относительно благополучным соседям, которое в той или иной форме достигнет и развитых стран Европы, создав для них существенные проблемы.
Перечисленные последствия сомализации России осознаются современными развитыми странами. Можно предположить, что их страх в сочетании с их ресурсами с высокой степенью вероятности позволит нашей стране избежать этой участи - только затем, чтобы, выбираясь из одной ловушки, которую развитый мир создал для себя победой в «холодной войне» и разрушением СССР, он тут же попал в другую - и опять собственного изготовления.
Сегодня специалисты развитых стран в массе своей все еще не могут понять, что продолжающийся распад российского социума страшен для Запада не столько тем хаосом, сколько тем порядком, к которому он может привести. Так, хаос Веймарской республики кончился торжеством гитлеровского «нового порядка» почти во всей Европе, а хаос Временного правительства в России - социалистическим лагерем на половину все той же Европы (не говоря об Азии, Африки, Латинской и Центральной Америке).
Действительно: ни одна из «конченых стран» так и не совершила коллективного самоубийства. Более того: распад социума всякий раз сменялся регенерацией социальной ткани, синтезом, объединявшим руины старого общества и новые факторы в некую новую общность. У нас нет оснований полагать, что в России произойдет и, более того, может произойти что-то качественно иное.
Неизвестно, каким образом будет идти и к чему именно приведет этот процесс, ощутимый в нашей стране уже сегодня. Можно только предположить, что, как и раньше, путь к новому социальному образованию будет жесток и разрушителен, само это образование окажется непохожим на традиционные общества - как вожделенное для наших либералов гражданское, так и вожделенное для «почвенников» советское, а новое государственное образование уже не будет государством в полном смысле этого слова.
Таким образом, новый российский социум и в особенности новое российское государство будут продуктами не поступательного и гармоничного развития, но глубокой, болезненной и далеко не во всем предсказуемой социальной мутации. Стремясь обезопасить себя от разрушения России, развитые страны помимо своей воли максимально облегчат и упростят этому мутанту самый первый, наиболее сложный, рискованный и болезненный период его становления.
Характер взаимодействия мутировавшего социального организма с окружающим миром заведомо непредсказуем. У развитых стран есть только один способ обеспечить себе гарантированную защиту от этой непредсказуемости - ослабить мутанта до такой степени, чтобы он в принципе не мог иметь ресурсов, позволяющих ему влиять на окружающий мир, в том числе и развитые страны.
Но вероятность успеха подобной политики мала.
Прежде всего, в условиях глобализации и тотальной взаимосвязанности и взаимозависимости мира Россия практически в любом состоянии будет наряду с другими факторами оказывать определенное влияние на развитие человечества.
Кроме того, усилия развитых стран сведет на нет внутренняя противоречивость их положения: их не устраивает ни полное уничтожение нашей страны, ни ее устойчивая стабилизация (нужная им степень ослабления требует неустойчивой, временной стабилизации, как в 1995-1998 годах). При этом в первую очередь развитые страны будут вынуждены решать более актуальную задачу спасения России от деградации и окончательного разложения, грозящих миру техногенными катастрофами и необратимыми повреждениями биосферы… а когда они ее решат, новая Россия уже прорастет сквозь руины старой, и делать с ней что-либо будет уже безнадежно поздно.