Охвен. Аунуксиста

Сверток на мостике зашевелился и жалобно застонал:

— Не дайте умереть, други! Не дайте пропасть!

Вожак изменился в лице. Чего он там себе напридумывал, было неясно. Но то, что к нему в голову лезли одни лишь страсти — это точно. Охвену стало смешно.

— А ну-ка отправь всю свою свору по домам! — приказал он.

Норманн повернулся к своим единомышленникам и трагическим голосом произнес:

— Идите отсюда! Я сам с ним разберусь.

Парни живо повернули к деревне.

— Мы приведем подмогу! — крикнул кто-то. Охвен не выдержал и тихо засмеялся. Этого не расслышал никто, разве что тот, что сидел сейчас в сетке. Но ему было не до смеха: он уговаривал себя достойно и храбро встретить смерть.

— Нет! — заорал главарь. — Это наше дело! Не дай бог кому-нибудь проговоритесь!

Когда скрылись вдалеке все юные воины, Охвен строго сказал:

— Сейчас я оттащу твоего друга на берег. Не боишься — перебирайся сюда. Поговорим, как мужчина с мужчиной.

Вожак опасливо потрогал ногой обледеневшие от брызг мостки. И едва он сделал первый шаг, Охвен крикнул:

— Стоп! Кто вас тогда послал ко мне? Торн?

Главарь, уже ступив на жерди, ответил, не отрывая взгляда от мчащейся под ним воды:

— Нет!

— А кто?

— Кто-то из усадьбы!

Ясно — Рогатый. Верный оруженосец Веселого Торна.

Ладно, больше играть не хотелось. Охвен поддел носком камни, удерживающие жерди от проскальзывания в стороны, и, не оборачиваясь, принялся распутывать своего пленника. За спиной раздался плеск: вожак не удержал равновесие и свалился в бурный поток. От холода перехватило дыхание — поэтому даже не вскрикнул, бедолага.

Он помог вылезти из сети покорному своей участи быку и толкнул того с берега. Здоровяк нырнул в ручей, будто этого и ждал. Они с приятелем широко открывали рты, вдыхая воздух и, обдирая зады, покатились по течению вниз.

Охвен собрал сеть, перебежал на другой берег и пошел к кузнецу. Надо было побыть рядом с человеком. Даже не рассказывая ничего. Просто видеть, что кто-то с тобой считается, как с равным. Так он говорил самому себе, но прекрасно при этом понимал, что у него просто кончился хлеб.

12

Самое прекрасное пробуждение — это когда на мгновение открытые глаза успевают заметить лучики солнца, пробивающиеся сквозь щели в задернутых шторах, а слух услаждает колокольчик смеха любимой девушки. Тогда, лениво избавляясь от остатков сонной неги, начинаешь думать, что жизнь — прекрасна.

Охвен открыл глаза и ничего не увидел, только из дымового отверстия под крышей разливался серебром свет ущербного месяца. Ни солнца, ни прикрытых штор, да и окон-то в его скромном жилище не было. Зато он услышал близкий смех. Правда, на чарующий женский совсем не похожий, а напоминающий, скорее, лай простуженной собаки. Кто-то стоял на улице и, не стесняясь, смеялся во все горло.

У Охвена до сих пор не совсем зажило лицо, да и бока пока побаливали, поэтому он не успел подумать про счастье — он простонал, подымаясь с жесткой рукодельной лавки:

— Торн!

Перед закрытой дверью, освещенный ярким, несмотря на ущербность, лунным светом, задрав голову, хохотал Веселый Торн. Из его рта к морозному небу поднимался целый поток пара.

— Здравствуй, вождь! — сказал Охвен, выходя на мороз. В доме все-таки, несмотря на потухшее пламя в очаге, было теплее. Конечно, тепло стремительно улетало в открытую дыру под крышей, но стена огня, поддерживаемая время от времени при кратких пробуждениях, надежно спасала от окоченения. Если бы он выбежал из дома в чем мать родила, то есть в исподнем, то почувствовал бы на себе свежесть раннего утра уже через несколько вдохов бодрящей морозной свежести. Но Охвен, выросший на севере, не постеснялся потерять некоторое время на свое теплое обмундирование.

— И тебе не болеть! — ответил Торн. — Ну и избушку ты себе отгрохал! Как сам в нее помещаешься?

Охвен пожал плечами в ответ. Широкий лежак, очаг, уложенные по углам дрова — что еще нужно, чтобы успешно перезимовать? Гостей он не ждет, тепла хватает, да и лучина успешно разгоняет вечный сумрак безоконного строения.

На крыше его хибары сидела нахохлившаяся ворона. Такое впечатление, что она скрестила свои крылья на груди, как человек. Вороне явно не нравилось, что в такой ранний час рядом с ней находятся два человека. Но и улетать она не торопилась. Наверно, потому что было лень. Наступила такая звенящая тишина, что слышно было, как пернатое создание внезапно встряхнулась, как бы пробуждаясь от спячки.

Торн опять разразился смехом, при этом карелу показалось, что так же он смеялся перед боем. Еще только таких же гогочущих бородатых «девочек» рядом не хватает.

Для вороны это уже было перебором. Она прыгнула с крыши, распахнула крылья и улетела в черноту. Из-за пределов видимости раздалось укоризненное карканье.

— Полетела к Одину на доклад, — предположил викинг.

Охвен посмотрел вслед птице, потом поинтересовался:

— Чем обязан столь ранним визитом?

— Поздравить тебя хочу с Рождеством! — ответил норманн.

— А не рано?

— Все от тебя зависит, — ответил вождь и похлопал Охвена по плечу. — Помнишь, про мое условие?

Охвен, невольно скривившись от крепкого дружеского удара, проговорил:

— Так ты ж ничего не сказал!

— Вот именно! — обрадовался викинг. — Теперь говорю!

Они помолчали. Охвен, как ни напрягал уши, ничего не услышал. Торн задумался и глядел куда-то на восток. Где-то там край неба чуть посветлел: скоро рассвет. В деревне залаяла собака. Далекие отблески разноцветного огня продолжали бесноваться над лесом — это кривлялось в странном танце Северное сиянье.

— Ты мне нужен! — наконец, сказал норманн. — Хочу, чтобы ты присоединился к моим «девочкам». Чтобы попасть ко мне в дружину, нужно очень постараться, пройти испытания. Я еще никого к себе не звал — всегда народ сам подтягивался, заслышав, что собираюсь в поход.

— А ты собираешься?

Но вождь не стал отвечать. Видимо, непривычно ему было выступать в роли вербовщика в свою команду. Он продолжил:

— Ты, надеюсь, не в обиде на местных юнцов. Хотят проявить себя. Мы с Рогатым чуть не лопнули от смеха, когда узнали, как два самых сильных парня прибежали домой после ледяного купания. Больше тебе испытаний не будет. У Готланда ты отличился, в Дании не сплоховал, здесь разобрался нужным образом. Мы отправимся, не дожидаясь масленицы. Пошли с нами!

— Куда? — поинтересовался Охвен.

И Торн, приблизив свои губы к его уху прошептал едва слышно, чтоб ветер не слышал, чтоб зверь случайный, птица приблудная не поняли:

— В теплые моря пойдем, в края, где по слухам встречаются совершенно черные люди. Мимо Рима, ближе к сказочному Египту. Мне давно хотелось посмотреть на те земли. Ну как, пойдешь?

Охвен не очень представил себе, куда собирается Торн, но, услышав про черных людей, подумал, что в сам ад. Он не боялся, но в пекло подаваться не очень хотелось.

— Я-то тебе зачем?

Торн рассмеялся и снова хлопнул его по плечу:

— Ты приносишь нам удачу! Еще никогда на Исландию так легко не ходили, еще никто не мог справиться с Хлодвиком! Мои парни будут лучше себя чувствовать, если рядом будешь ты, счастливчик. Вот мое условие: ты пойдешь с нами, а я окажу тебе покровительство — без него тебе здесь сложно будет до весны продержаться.

И, предваряя слова о далеком доме, поспешно добавил, махнув рукой:

— Найдется тебе место на ладью в Гардарику. Не в этот раз, так в следующий.

Охвен подумал: «В какой следующий?», но промолчал. Вместо этого он спросил:

— А кого мы тогда в Исландию отвезли?

— Да так, родственников какого-то короля, — отмахнулся Торн. — Ну, так ты согласен?

— Ладно, — пожал плечами карел. Надо — так надо.

Вождь никак не отреагировал на согласие. Наверно, он и не сомневался. А мог бы, подлец, хоть в щеку поцеловать.

— Будешь каждое утро приходить ко мне. Продолжишь постигать искусство войны. Понятно? — сказал он, уже собираясь двигать в обратный путь. — На счастливый случай всегда надеяться не стоит.