Страница 9 из 84
— Интересная реакция на «Объяснительную».
Но Пашка, казалось, ни на что не обращал внимание:
— Люся, что произошло?
— Сейчас объясню. Только по телефону позвоню. А ты пока выпей рассольчику, да опусти ноги в самую горячую воду, какую можешь выдержать. Тебе скоро надо прийти в себя. Аркаша лютует.
Она набрала горячей воды в принесенный с собой таз, выставив из него предварительно литровую банку с огуречным рассолом и большую кружку горячего кофе.
Пашка, поморщившись, запихал ноги в таз и потянулся, было, к кофе, но повариха его осекла:
— Сначала рассол.
Потом она взяла трубку судового телефона и, набрав номер, проговорила:
— Боря, бери боцмана и иди сюда. Оне уже изволили встать.
И снова усмехнулась.
Пашке действительно полегчало, будто похмелился. Вошли Иваныч и Боря. У последнего над глазом просматривалась некая припухлость, а губа была явно разбита.
— Это кто тебя так? — спросил штурман и похолодел. — Я, что ли?
— Да нет, сам упал, — покривился в улыбке Боря.
Иваныч рассказал, как было дело.
— Алкоголя он не нашел. Тебя в пьянстве тоже, вроде бы не застукал: ты, говорят, чемпион в поедании сигарет. Вот Борины боевые пляски — это проблема. Но тоже небольшая. Скажет, что нервничал перед швартовкой в махровом муслимском государстве. Так что все должно быть путем. Ты только никаких объяснительных не пиши. Без бумажки — все фигня. Стой на своем. У него нервы слабые, он долго ломать не сможет, — давал наставления старый мудрый боцман.
Да, такое было дело в доброе время на отечественном торговом флоте. Договориться можно было со всеми. А если нельзя это сделать на судне, то нужно потерпеть и сделать это на берегу. Мы же все не в заграницах живем, в любом случае в пароходстве можно пересечься. На берегу, правда, разговор зачастую получался совсем другой. Ломались руки, причем обе, у капитана Мешочникова, сгорала машина у стармеха Молодцеватого, выносили всю квартиру у капитана Кудимчука, да много других примеров.
А поди попробуй объясниться с голландцем, либо немцем, большинство которых с младых ногтей были уверены, что Советский Союз — юдоль зла, колыбель варварства. Приходится терпеть, но ведь и терпение-то небезгранично. Пашка испытал все это на своей шкуре, вздыхая по былому флотскому братству. Если бы у нас платили хотя бы половину того, что дают буржуи — работал бы во славу родного государства до самой пенсии!
Но не бывает так, чтоб все случалось, как нам того хочется. Пошел Пашка под иноземный флаг. Перед каждым контрактом он убеждал себя, что все это правильно, к тому же временно. Не сегодня-завтра подымутся со стапелей могучие красавцы, взбрыкнут винтом, наберут команды, объединенные старыми добрыми пароходствами, положат истинную зарплату — вот тогда начнется настоящая работа. Такие байки он рассказывал своему сыну, тот слушал, затаив дыхание, и радовался.
На работе Пашка почти совсем бросил пить: не с кем. Спортом тоже не шибко занимался: некогда. Зато начал читать книги, удивляясь поначалу себе самому. Грузил перед отъездом с интернета всю подворачивающуюся литературу, но отдавал предпочтение Казанцеву, Беляеву, Мартынову, Меттеру, Пришвину, классикам русской литературы. Они, в сравнении с большинством новой писательской братии и сестрии, писали какие-то объемные книги, сочные, насыщенные юмором и очень логичные. Однажды зацепился взглядом, просматривая свою библиотеку, за книжку, где автор с псевдонимом Дремота в аннотации пыталась удивить всех: «Эта книга далась мне очень тяжело. Любители Казанцева — прошу в сад». Не совсем понял, что бы это значило. Почитал во время вахты, очень расстроился. Захотелось вымыть с мылом не только глаза, но и память. Даже решил отзыв написать, типа: «работа, если она не приносит денег, должна приносить удовольствие. Если писать тяжело — не пиши, не надо тужиться. Сначала думал, ты просто дура. Потом понял, ты злая и заносчивая дура. Есть такой литературный термин: сука. Вот к тебе он подходит идеально». Потом передумал: девице нового поколения, к тому же иностранке, не понять. И стал перечитывать «Бежин луг» Тургенева.
На нынешнем судне Пашке было особенно тяжело: Нема умел всем поднять настроение. В египетской Александрии он уже собрался звонить в компанию, просить замену. У Номенсена контракт должен был закончиться через месяц, но старпом знал, что это слишком большой срок, чтобы перетерпеть и не сорваться. Легче слинять домой откуда-нибудь с Европы, пусть даже за свой счет, нежели решительно поставить крест на своей карьере одним взмахом руки и одним переломом челюсти.
Но не успел…
3
Через сутки после того, как Номенсен получил свою черную метку от филиппинцев, в румпельное гурьбой ворвались вооруженные оборванцы. Вообще-то было их всего три человека, но автоматы и большие ножи, демонстративно выставленные на всеобщее обозрение, будто бы добавляло им численности. Впрочем, прятать оружие им было некуда: не в дырявые же спортивные штаны с оттянутыми коленками и майками непонятного цвета с лямками до пупа. Но с ними был человек, казавшийся просто Белоснежкой на фоне иссиня-черных своих коллег, хотя своей смуглостью он, безусловно, превосходил любого самого загорелого жителя бывших южных советских республик. Он деловито оглядел понурый экипаж и заговорил на хорошем английском:
— Мне не стоит напоминать вам, что все вы являетесь пленниками свободной и демократической Сомалийской таможенной службы. Много десятков лет никто не платил таможенных пошлин за проход мимо этого суверенного государства, тем самым обкрадывая народ, который ввиду своего географического положения должен быть одним из самых богатых в мире. Больше так продолжаться не может. Ведите себя спокойно — и у вас не будет проблем. После оплаты выкупа все вы, ну, или почти все, вернетесь к своим близким. Вопросы?
— Почему — почти все? — спросил старпом.
— Если вы будете вести себя без должного уважения к бойцам свободной и демократической Сомалийской таможенной службы, то есть шанс, что будете наказаны. Степень наказания определят сами бойцы. Еще вопросы?
— Иди в жопу, чурка, — тихим голосом проговорил по-русски второй механик. — Иншалла?
— Иншалла, — невозмутимо кивнул бандитский оратор. — Капитан и еще кто-нибудь, пусть — старпом, со мной.
Номенсен живо вскинулся со своего места:
— А можно — старший механик?
— Пожалуйста, — пожал плечами лидер вооруженных людей.
Баас, кряхтя, поднялся. По его лицу не было видно, что он недоволен сменой места, пусть и кратковременного. Номенсен уже был у автоматчиков, злобно поглядывая на филиппинцев, словно говоря: «Теперь моя очередь веселиться».
Когда вся делегация скрылась за захлопнутой дверью, урки заволновались. Они принялись переговариваться между собой вполголоса, даже подстреленный кадет пролепетал что-то крайне жалобным голосом.
— Ты лежи спокойно, а то рана откроется, — сказал ему Пашка.
— Нас теперь накажут? — спросил боцман.
— Ага. Выведут на палубу и расстреляют, — проговорил второй механик. — А Номенсен будет командовать расстрелом.
— А Баас — подносить боеприпасы, — усмехнулся старпом.
— Мы не виноваты! — чуть ли не прокричал второй штурман, самый титулованный среди всей филиппинской банды на этом судне, но по причине молодости еще не имеющий никакого авторитета. — Это все он!
Трясущимся пальцем он указал на бледного, как старая застиранная простыня, Эфрена. Все урки с осуждением взглянули на повара.
— Да вы тоже его били! — попытался он оправдаться.
— Ты начал! — хором ответили урки. — Мы не виноваты!
— Вот она — взаимовыручка филиппинских детей природы! — покачал головой второй механик. — Паша, успокой ты их, а то сейчас бедного Эфрена до инфаркта доведут!
Старпом вздохнул и снова поднялся со своего места: какие бы ни были урки замечательные работяги, но порой чувство самосохранения может довести до абсурда каждого из них. Что поделаешь — чем ближе к природе, тем сильнее инстинкты. Тут уж не до моральных и этических норм.