Кайкки лоппи

С кадетом разговаривали, пытались подбодрить, не придавая значения тому, что он не отвечает. Если кто шевелился, то его тень тоже двигалась, охватывая почти все видимые участки румпельного отделения. Поэтому многим казалось, что и кадет меняет положение рук и ног.

Баас подошел почему-то к Юре и сказал:

— Все плохо.

— Паша, ходи сюда! Толмач речь держать будет.

После того, как дед подвел его в радикально-радушном приеме сомалийских вооруженных масс, Юра даже не обиделся. Вот только отношение к своему непосредственному начальнику стало каким-то настолько ироничным, что уже граничило с фамильярностью. Он это понимал, пытался контролировать себя, но, порой, нечаянно срывался.

— Боцман! Как там парень? — спросил Пашка через плечо, двигаясь к механикам.

— Заснул, вроде, — откликнулся босс.

— Ну и хорошо, пусть поспит, потом будем его учить, как надо жизнь любить, — старпом присел на гнездо второго механика. — Питер, что там у нас?

— Этот бандит сказал Хартвельду, что долго ждать они не намерены. Нас с капитаном угонят куда-то в пустыню, филиппинцев определят поблизости на работы, — ответил дед. — Если в ближайшее время не будет принято решение о выплате выкупа.

— Понятное дело. Решили применить угрозы, — закивал головой Юра. — Постой, постой — а с нами-то что? Если не в пустыню и не на работы, тогда что? Отпустят, что ли?

— Вас расстреляют, — потупив взор, сказал Баас. — Мне очень жаль.

— Вот интересные качели получаются: кого-то в пески на отдых, кого-то в рудники на каторгу. А нас, стало быть, как самых ненужных просто пристрелят. Чтобы под ногами не путались. Я категорически с этим не согласен.

— С какого перепугу этот урод придумал такое? — поинтересовался Пашка. — Должна же быть какая-то мотивация!

Дед совсем расстроился, интонация его голоса стала, как у пытающегося оправдаться школьника:

— Они сказали, что связались с вашим посольством, но там ответили, что вы пошли на работу частным образом, не представляя никакие интересы государства, поэтому и помощи от государства ждать нечего. Пусть фирма-работодатель несет всю ответственность за случившееся.

— Логично! — сказал Юра. — Разве не красота, Паша?

— Я не удивлен, честно говоря. Только вот непонятно, за что же сразу к стенке?

Баас развел руками:

— Этот главарь сказал, что не знает, что можно ожидать от этих русских.

— Да нет, он нам наверно еще за Сокотру мстит, когда наши там стояли. Прижали, наверно, его или его бандитского папашку. Зато, какой порядок был! Питер, ты слышал про сомалийцев в восьмидесятых годах? — поднял указательный палец старпом. — Впрочем, все это лирика. Не обязательно, что угрозы перерастут в действия. Однако, такая вот дискриминация, даже планируемая — это повод. Во всяком случае, теперь нам, типа, нечего терять.

Известие о возможной экзекуции не вызвало страха ни у старпома, ни у второго механика. Баас отметил это про себя и приободрился.

— Что такое: калинка? — спросил он.

— Действительно, какое-то немного неуместное русское слово. Объясни, Паша, — сказал Юра.

— Боцман тут выдал, что у кадета какие-то судороги. Вот я и позвал врача. «Калинка» — по местному, по-сомалийски — лекарь. Надо бы все же бедного парня в больницу определить. Да где ж ее тут найти? Хоть колдуна — знахаря какого-нибудь привели, ироды.

— Откуда столь специфические познания? — удивился дед.

— Из армии. Советской армии. Точнее — Северного флота, — Пашка, как показалось в призрачном свете Баасу, заблестел глазами. — Ну, ладно. Надо теперь думать, как бы нам так извернуться, чтобы обернуть всю эту ситуацию если не на выгоду нам, то уж и не на беду. Как я понял, рассмотреть еще чего-нибудь толком не удалось.

Стармех тяжело вздохнул.

В это время заголосил боцман, потом закричал повар, потом запричитали все остальные урки.

— Что? — вскочил старпом. — Что произошло? Да не галдите вы разом!

— Старпом! — срывающимся голосом сказал боцман. — Кадет не дышит!

— Боже мой! — закричал Пашка. — Парни, помогите!

Он и второй механик бросились к неподвижному телу. Питер Баас, как мог скоро поднялся на ноги и поспешил следом.

Юра уже стянул с кадета майку и приставил свое ухо к его хилой груди.

— Не слышно биений! — спустя несколько десятков секунд сказал он. — Искусственное дыхание! Живо!

Не дожидаясь помощи, он начал нажимать скрещенными ладонями грудную клетку. Потом зажал у кадета нос и выдохнул весь свой воздух, набранный могучим вздохом, в его рот. Так он проделал несколько раз, не пытаясь остановиться, словно боясь, что вот этого раза может как раз и не хватить кадету самостоятельно глотнуть затхлый воздух их узилища и закашляться, оживая.

— Давай же, — роняя со лба пот, ноющим голосом говорил он. И все давил и давил на безответную грудную клетку.

— Юра! Все кончено! — положил ему на плечо руку старпом. — Ты все-таки не Юрий Лонго. Не дано нам оживлять покойников.

Потом повернулся к собравшимся в тесную сплоченную группу уркам, над которой, как орел над птенцами расправил крылья — руки Питер Баас.

— He's dead. Kaikki loppi.

Урчелы, как по команде заплакали, при это почему-то стараясь не производить излишнего шума. Они уткнулись, кто мог, в плечи товарищей и, безостановочно хлюпая носом, содрогались от рыданий. Над ними, опустив уголки глаз и собрав брови над переносицей, лил огромные слезы старший механик.

Уставший Юра и Пашка опустились на палубу рядом с телом.

— Ты только никому не говори, что я целовался с парнем. К тому же филиппинским. К тому же совершенно мертвым, — сказал Юра.

— Ты — просто молодец! — ответил Пашка.

Они сидели некоторое время молча, даже, наверно, не думая ни о чем. Урки постепенно успокаиваясь, всхлипывали где-то за спиной. Баас безостановочно сморкался, как мамонт. Тени гуляли по румпельному отделению. Одна из них танцевала свой последний победный над тленной плотью танец. Освободившись от невидимых телесных пут, она благодарила своих товарищей за помощь, поддержку и уважение. Но никто ее не видел. Тогда она легко умчалась прочь на неизвестный филиппинский остров, чтобы в последний раз увидеть маму, сестер и вмиг поседевшего отца. А потом — в таинственный и открытый каждому в свое время путь.

— Теперь у наших урчел стимул появился, — внезапно проговорил Пашка.

— Какой стимул? — удивился Юра.

— Да не идти подобно баранам на местную каторгу, а бороться. И поверь мне, они по своей свирепости и отваге не уступят белорусским партизанам второй мировой.

— Верю, — сказал Юра. — Только вот что же с телом-то будем делать? Его же здесь так просто оставлять вроде бы нельзя. Сами с ума сойдем от запаха.

— Если снова позвать этих негров, то вполне возможно, что с нашей стороны покойников прибавится. Может быть, конечно, они и заберут его с собой. Если такое и случится, то вряд ли они поместят тело в холодильник, чтобы потом передать филиппинскому поверенному. Выбросят, скорее всего, где-нибудь на корм псам или вообще в море. Так?

— Так, — согласился Юра.

Они помолчали, потом второй механик, вдруг, начал крутить головой по сторонам. Глядя на него, урки сначала принялись осматривать друг друга, потом уставились по сторонам.

— Чего ищем-то? — поинтересовался старпом.

— Да вот вспомнил я, как когда-то давно, еще в Балтийском Морском пароходстве потонуло одно судно в суровых северных широтах, — ответил Юра.

— Ну, и чего?

— Называлось оно, вроде бы, «Механик Тарасов». Так вот, там спаслось только два человека: дед и моторист. Они успели так измазаться солидолом, что гипотермия не смогла их одолеть, когда они вместе с некоторыми другим коллегами по несчастью болтались в спасательных жилетах по волнам до самого прихода спасателей.

Пашка кивнул головой:

— Идея ясна. Есть ли у нас здесь солидол?

— Нет, конечно, — не мог ответить по-другому Юра. — Вон там должно быть несколько двадцатикилограммовых ведер со сферолом. Это почти то же самое. Только ты уж обрисуй картину землякам покойного.