Страница 93 из 108
Мы сидели вдвоем в старомодной кухне. Чарлз, которого, похоже, мне не суждено когда-нибудь встретить, ушел к себе задолго до того, как я проснулась в десять часов. Я была спокойна, но есть не хотелось.
— Еще кофе? — спросил Кевин.
— Спасибо. — Я наблюдала за ним, когда он доставал кофейник. В свои далеко немолодые годы Кевин был мало похож на старого холостяка, а скорее напоминал маститого писателя. Его длинные, до шеи, но аккуратно подстриженные волосы были совершенно белыми, и, хотя он заметно потяжелел по сравнению с молодыми годами, он ухитрялся выглядеть элегантным. Его акцент, прежде представляющий забавную смесь Восточной подготовительной школы и театра на Бродвее, теперь больше был похож на выговор дикторов Би-Би-Си. Он пользовался очками, но старался обходиться без них, будто боялся, что они его старят, и слегка помахивал ими во время разговора. Все это добавляло неожиданные штрихи к его новому облику.
— Мы возьмем такси, — сказал он, когда мы вышли из дома. — Я только однажды осмелился сесть за руль в этой стране, и последствия были ужасными. У меня совершенно неистребимое стремление ездить по правой стороне.
Я слабо улыбнулась. Все мои мысли были о Скотте. Тревога снедала меня.
Когда мы подъехали к дому, я никак не могла вставить ключ в замок, и Кевин помог мне открыть парадную дверь. Мы вошли в холл. Экономка пылесосила комнату наверху. Будничность этого шума принесла мне облегчение и дала смелость постучать в дверь библиотеки.
— Скотт?
Ответа не было.
— Бог мой, — сказал Кевин, — ты думаешь, он способен заставить себя работать этим утром?
Скотт вышел из библиотеки.
Он был свежевыбрит и безупречно одет, и, когда я осознала, чего ему это стоило, у меня брызнули слезы. Выглядел он очень плохо. Его глаза были налиты кровью, в лице же не было ни кровинки. Он даже не пытался говорить, а просто стоял, глядя на меня, и его безмолвная боль безотчетно повлекла меня к нему.
— Скотт... дорогой... мы думали... мы хотели знать...
Он судорожно глотнул, но все еще не мог говорить. Я повернулась к Кевину.
— Все в порядке, — сказала я. — Огромное спасибо.
Кевин сказал только:
— Позвони мне попозже, — и тихо вышел. Парадная дверь закрылась за ним.
Первое, что сказал Скотт, было:
— Не бросай меня. Пожалуйста, не бросай. Я этого не вынесу. Я скорее умру. Я не перенесу этого. Не смогу.
— Дорогой, я не ухожу от тебя. Нет.
— Я не смог бы жить без тебя, я бы скорее умер. Но я этого заслуживаю. Я делаю такие ужасные вещи.
— Ш-ш-ш. — Я обняла его и стала поглаживать его волосы.
— Я думал, ты не вернешься, — сказал он, — думал, все кончено. Я даже приготовил ванну и бритву...
— Давай сядем.
Мы вошли в библиотеку и тихо сели на диван. Издалека, как будто из другого мира, доносился шум пылесоса: убирали спальню.
— Скотт, — сказала я, — тебе необходима помощь. Обратись к доктору.
Он энергично кивнул.
— Я приму таблетки. Они помогут мне на первых порах. Я никогда больше не буду пить, никогда, клянусь.
Я поцеловала его и прижала к себе сильнее.
— Я имела в виду не только спиртное. Тебе нужна помощь, чтобы справиться с приступами насилия, которые мучают тебя.
Это его озадачило.
— Пока я не пью, я не ощущаю никаких позывов к насилию.
— Скотт, алкоголь не является созидательной силой. Он не создает стремления к насилию из ничего. Насилие живет в тебе постоянно и лишь дремлет до поры до времени. Все, что делает алкоголь, — это открывает ему выход.
Он задумался, положив руку на лоб, как будто у него болела голова. Но он не жаловался. Наконец он сказал:
— Ну что ж, возможно, это так. Да, может быть. Но спасение не у психиатра. Оно во мне. Как только я рассчитаюсь за своего отца, я приду в согласие с самим собой, и все мое неистовство, вся агрессивность останутся в прошлом.
Мы помолчали. Потом я сказала:
— Думаю, твой отец давным-давно знает, что ты исполнил свой долг по отношению к нему, и хотел бы, чтобы ты теперь занялся собой. Если ты согласен поговорить с доктором...
— Ты имеешь в виду психиатра?
— Да, психиатра. Это не значит, что я считаю тебя сумасшедшим...
— Не сомневаюсь, что именно это ты и думаешь. А после прошлой ночи я и винить тебя не могу за это.
— Это не значит, что я считаю тебя сумасшедшим, — повторила я, как будто он ничего не сказал. — Но я вижу, что в твоей душе слишком много боли, которая отравляет тебе жизнь. Зачем же мучиться, когда врач, быть может, облегчит страдания? Ну разве не стоит хотя бы попробовать?
— Ладно, я сделаю все, что ты хочешь. Все, что угодно. Если ты хочешь, чтобы я пошел к психиатру, я пойду.
Я прекрасно понимала, что он соглашается просто потому, что не хочет спорить со мной. Глубоко вздохнув, я сделала новую попытку.
— Ты должен захотеть вылечиться, Скотт. Если ты не захочешь, психиатр тебе не поможет.
— Но я хочу вылечиться. В послевоенные годы я много раз пытался вылечиться разными способами.
Было очевидно, что мы ходим по кругу. Я поняла, что у меня нет другого выхода, как сказать ему грубую правду.
— Ты должен кое-что понять, — сказала я ровным голосом. — Если ты не сможешь справиться с приступами агрессии, то потеряешь меня. Я полагала, что ничто не сможет разъединить нас, но это было слишком самонадеянно с моей стороны. Я думала о себе, как о некой суперженщине, которая все может привести в порядок, если захочет. Но оказалось, что я не суперженщина и не мазохистка. Я ненавижу насилие и не потерплю его в своей жизни. Ты должен это знать. Поверь, если когда-нибудь еще ты попытаешься повторить ту сцену прошлой ночи...
— Обещаю тебе, — сказал он, — клянусь, та ночная сцена никогда, никогда, никогда больше не повторится.
— Я знаю, ты сумеешь бросить пить. Я совершенно уверена в этом.
— Тогда успокойся. Больше не о чем тревожиться.
Я молчала.
— И я схожу к психиатру, конечно, — сказал он после паузы, — но не здесь, а когда вернусь в Нью-Йорк. Я не доверяю европейским психиатрам, которые совсем не знают и не понимают психологию американца.
Это я вполне могла понять. Я вспомнила психиатров, к которым я ходила в Лондоне несколько лет назад. Боже, какими инопланетянами они мне казались. Я чувствовала себя совершенно неспособной объяснить им свои чувства.