Страница 18 из 44
— Я знаю об этом. — Бранд как-то всю ночь напролет беседовал со своим коллегой по факультету истории, профессором Олбрайтом, которого попеременно шокировали, тревожили и восхищали эти новые перспективы прошлого Америки.
— Вам следует научиться верить сагам, профессор. Разве я не преподал урок вам всем? Если бы я поехал в Америку, то наверняка нашел бы длинный челн викингов! — Он посмотрел в сторону Геллеспонта. — Посоветуйте коллегам копать к востоку от поселения. Они найдут там место погребения нескольких человек.
Бранд недоуменно смотрел на него.
— Я не понимаю, как…
— Слово "mamashkaui" на языке коренных индейцев означает смертельную болезнь. Они называли так оспу, завезенную чужестранцами. Поэтому залив носит имя Мамашкауи.
— Вы поразили меня, сэр.
— Эти норвежцы жили и умерли в Америке, профессор. Они погибли от болезни, а не от руки туземцев. Оставшиеся в живых похоронили товарищей к востоку от селения, на пути восходящего солнца. — Когда он это говорил, в нескольких сотнях ярдах к востоку от залива Мамашкауи археологическая экспедиция нашла следы погребений. — Но Оберманну следует говорить только о Трое. Видите массу земли, частично съехавшей по склону? Туда мы сбрасывали мусор. Поэтому издали кажется, что холм становится все выше и выше. Сейчас он выглядит более величаво, чем когда- либо раньше. И вот что интересно. Он более чем когда-либо за свою историю напоминает крепость. Так совершенствуется его природа. Он становится тем, чем был, когда о нем писали. Но это слишком поэтично для вас, профессор. Извините меня. Это попахивает немецкой романтикой.
— Вовсе нет, мистер Оберманн. Должен признаться, что и во мне есть склонность к поэзии. Но меня смущает одна вещь.
— Да?
— В сообщении в "Тайме" вы пишете, что дворец построен на вершине горы. Между тем он расположен здесь, на северо-западном склоне.
— Читателей ваших газет необходимо воодушевить. Дать им мечту. Это все мой идеализм, профессор. Мысленным взором я вижу сияющий дворец, царящий надо всем. В книге это будет исправлено. Видите вот эти фрагменты декора из белого мрамора? Храм. Но для нас слишком поздний.
Уильяма Бранда удивляло легкомыслие Оберманна в вопросе, казавшемся ему столь важным.
Раньше ему не приходилось встречать подобных людей, и он не понимал, как вести себя. Но чувствовал, что общение с Оберманном каким-то образом прибавляет ему смелости, раскованности. Это напоминало проникновение на новую территорию, где прежние законы и привычки утрачивают силу.
— Я подумал вчера вечером, сэр, что вы рассказали еще одну небылицу.
— Небылицу?
— Ну да, вымысел. Фантазию.
— Вы переоцениваете мою изобретательность, профессор.
— Вы утверждали в Тайме", что нашли статуэтку и кольца, спрятанные в стене дворца. Вы предполагали, что их спрятали во время штурма здания.
— И что из этого?
— Насколько я помню, эти предметы нашли на разных уровнях. Так написано и на этикетках. Они не могли быть спрятаны в одно время.
— История важнее, профессор. Меня сюда привели истории. Что было бы с миром, если бы историй не было?
— Но вы объединили две находки. Ваша история неистинна.
— Что такое истина?
— Я не могу ответить на этот вопрос. Но я знаю, что такое ложь.
— Вы становитесь смешны. В моей истории, как вы ее называете, запечатлена сущность Трои. Находки сами по себе, изолированно, не представляют для меня интереса.
— В этом мы различаемся.
— И будем различаться впредь. Я здесь для того, чтобы воссоздать Трою, а не свести ее суть к куче костей и пыли. Теперь, если позволите, я займусь организацией сегодняшних раскопок
Оберманн отошел, стуча палкой по земле, и София заметила, что он с особой тщательностью подводит карманные часы.
София подошла к мужу.
— Наш американский друг, — сказал Оберманн, — нервничает. Он подавлен, словно какая- нибудь истеричка. Изводит себя из-за мелочей. Газетная статья! Клопы!
— Ты сердишься, Генрих. — Она смотрела на мужа с беспристрастным интересом.
— Ему безразличны эти места.
— О, ты ошибаешься. Леонид рассказывал, что профессор Бранд хочет посетить пещеру Семелы.
— Да? В самом деле? — Он обернулся и посмотрел на Бранда. — А ему рассказали историю пещеры?
— Леонид рассказал.
— И он не испугался?
— Во всяком случае, это его не поколебало.
— Неужели? — Оберманн улыбнулся. — Тогда нам придется дать ему лошадь. Никто не повезет его туда.
— Разве разумно отпускать его одного, Генрих?
— Профессор Бранд рассудительный человек.
— Он не боится. Там, де нет страха, нет ничего страшного.
— Я бы охотно поехала с ним.
— Нет! Я категорически запрещаю тебе! Absolument pas![14] — Ее удивила яростная реакция мужа. — Это говорит моя любовь и преданность тебе, София. Ты — дитя Греции. Возможно, ты не осознаешь этого, но ты полна суеверий. Американцу нечего терять. Нечего приобрести, но и нечего терять.
Разумеется, она послушается. Мать учила ее, что жена повинуется мелким требованиям мужа, чтобы иметь возможность руководить им в более важных делах. Но София считала, что нашла лучший способ. Она усвоила, что, если относиться к обязанностям с энтузиазмом, они перестают быть обременительными. Вот почему она погрузилась в Гомера, вот почему она гордилась своими раскопками. Из Софии Хрисантис она превратилась в фрау Оберманн. Разве не это означало быть замужем?
— Но я могу проводить его туда, правда, Генрих? От этого не может быть никакого вреда.
— Держись подальше от пещеры, София. Люди не могут так бояться этого места без всякого основания.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В этот же день ближе к вечеру Бранд в сопровождении Софии ехал по равнине в восточном направлении.
— На этом плоскогорье, — сказала она, — разводят лошадей.
— И троянцы были своими успехами в этой области, правда?
— Да, причем они использовали те же земли. Мы ничего здесь не нашли. Ни кирпичей, ни фрагментов керамики. Везде просто почва, как тогда, так и сейчас.
— В вашем голосе слышится музыка. Как у певца.
— Правда?
— Вам никто не говорил этого раньше?
— Даже намеком, профессор. — Она засмеялась. — Я ведь совершенно не умею петь.
— Мне кажется, вы не привыкли к комплиментам.
— Я их не заслуживаю.
— Напротив. Вы заслуживаете всех комплиментов мира.
— А теперь вы мне льстите.
— Как говорят у нас в Америке, хорошо было бы вернуться в дом, где вы меня ждете. — София молчала. — Простите. Я слишком далеко зашел.
— Видите впереди гряду холмов?
— Пещера там, не так ли?
— Там ничего не растет. Говорят, что ветки деревьев, протянувшиеся в том направлении, отсыхают.
— Очень интересно.
— Действительно, очень интересно, профессор. Мне хотелось бы пойти с вами, но муж…
— На вашего мужа слишком действуют легенды, миссис Оберманн. Вы верите в привидения или во что-либо подобное?
— Не верю. — Она произнесла это очень медленно, потом, поколебавшись, добавила, глядя на вход в пещеру, к которой они приближались. — Но думаю, что боюсь их. Я не должна ехать дальше, профессор. Я подожду вас здесь.
Бранд пришпорил коня. Когда он приблизился к пещере, конь поднялся на дыбы, возможно, испугавшись змеи. Но Браун что-то пошептал коню и огладил его.
Привязав коня к скале, Бранд пошел вперед. У входа он остановился и зажег взятый с собой фонарь. Затем вошел в пещеру.
Там было не так холодно, как он представлял себе, и откуда-то изнутри шел поток воздуха. Пол был гладкий, на нем в пыли валялось несколько камешков. Сверху нависали скалы, которые цветом и структурой, казалось, не отличались от пыли, но были твердыми и странным образом перекрученными. Не пахло ни сыростью, ни гнилью, но ощущалась легкая затхлость, и Бранду вспомнилось, как однажды он открыл гардероб в отцовской спальне и вдохнул запах висевших там сюртуков и пальто. Не доносилось ни единого звука, слой пыли у входа в пещеру был настолько толст, что заглушал шаги. Скалы преграждали путь любому шуму, идущему снаружи, ему больше не было слышно, как конь бьет копытом.
14
Здесь: Ни в коем случае! (фр.).