Страница 52 из 65
Наместник смотрел на Барса не мигая. Вода замерзла у Гартана на бровях и на многодневной щетине. Он не понимал ничего. Он хотел видеть свою жену. Свою Канту.
— Ладно, — сказал Барс. — Поехали.
Он махнул рукой, из-за деревьев дальней рощицы на коне появился один из его ополченцев. Подвел Барсу коня и умчался прочь.
— Ты один? — вскакивая в седло, спросил Барс.
— А вы мне оставили выбор? — вопросом ответил Гартан. — Ты бы привел с собой кого-нибудь?
— Только не дергайся, — предупредил Барс, когда они подъехали к осине. — Все не так страшно, как выглядит…
Но может быть гораздо страшнее, мысленно добавил Барс.
Фурриас решил провести обряд экзорцизма в присутствии наместника. Чтобы он понял, сказал инквизитор. Чтобы сам увидел и услышал. Тогда он точно поймет, сказал инквизитор.
Барс возражать не стал.
Он успел убедиться, что Фурриас просто не слышит возражений, если уже принял решение. И еще Барс убедился, что инквизитор и в самом деле может видеть магию, чувствовать ее. Фурриас неоднократно отводил от своих людей смертельную опасность. Правда, и на смерть своих людей он тоже посылал неоднократно.
Барс был потрясен, когда один из монахов, надев на себя черный плащ, обсуждал с Фурриасом свою смерть. Он должен был погибнуть у Порога, чтобы дать инквизитору время для поисков. И погиб.
И когда нужно было кого-то оставить на верную смерть в узком тоннеле шахты, трое воинов Фурриаса молча обнажили мечи и остались умирать в неверном свете факелов.
Они верили.
Они искренне верили в то, что их дело — важнее их жизней. Они пытались противостоять Хаосу. И Барс тоже начинал верить, что они смогут его остановить.
Гартан побледнел, увидев жену, но не метнулся вперед, не соскочил с коня, не попытался броситься в драку.
— Здравствуйте, ваша милость! — проскрежетал Фурриас, подходя к нему, и Барс с изумлением распознал в этом скрежете сочувствие. — Мне очень жаль, что мы…
— Ты мог убить Канту и без моего присутствия, — мертвым голосом произнес Гартан. — Ты мог сделать это еще утром.
— Я не хочу ее убивать… Я хочу узнать правду.
— Какую правду? Ты ведь уже все знаешь… все решил.
— Я хочу, чтобы ты мне поверил. Чтобы ты тоже узнал правду… — Фурриас резко повернулся к наместнику спиной и пошел к осине.
Барс увидел, как рука Гартана потянулись к мечу. Пальцы коснулись рукояти и замерли. Один из воинов инквизитора поднял арбалет и прицелился в спину наместника.
— Убери руки от железа, — выдохнул Барс.
Гартан медленно повернул голову на звук.
— Я говорю, не делай глупостей… — сказал Барс.
Фурриас подошел к Канте, осторожно вытащил кляп из ее рта. Канта, не отрываясь, смотрела на мужа. По щеке потекла слеза, превращаясь в льдинку.
Инквизитор достал из сумки на поясе темно-синий кристалл, зажал его между указательным и большим пальцем правой руки.
— Ты знаешь, что это такое? — спросил Фурриас у Канты.
Та не ответила. Она, наверное, даже не услышала вопроса.
— Не делай этого! — крикнул Гартан.
Фурриас оглянулся и покачал головой.
— Я должен, — скрежет вылетел из-под капюшона и взлетел к низкому небу, затянутому тучами. — Она отмечена Хаосом. На ней его след. На теле и на душе…
— Нет, не смей! — Гартан спрыгнул с коня и побежал к Фурриасу.
Воины бросились к нему наперерез, от двоих он увернулся, но его подсекли, свалили, заломили руки за спину, до хруста, до стона.
— Не смей, не смей… Она носит моего ребенка… — прохрипел Гартан. — Она не виновата в том, что на ней знак… Это след раны. Раны!
Глотая слова, сбиваясь и повторяясь, Гартан рассказывал… кричал о том, как впервые встретился с Кантой. О том, что тварь из Бездны напала на них, о том, что удар пришелся в плечо, оставил отметину, и все были уверены, что Канта умрет…
Наместника уже отпустили, он рухнул коленями в снег, но все говорил и говорил, рассказывал, как сидел возле постели умирающей, как водил ее в Храм и как жрецы ему сказали, что теперь она всегда будет отмечена черным знаком… Но чернота эта не коснулась ее сердца. Не коснулась!
Гартан пополз на коленях вперед, к Фурриасу. К жене. Он плакал и не стыдился своих слез, он отбросил в сторону свой меч, он полз, извиваясь, словно собака с перебитым хребтом.
— Посмотри, сам посмотри… На левом плече, возле ключицы… Посмотри… — Гартан замер в снегу, потом медленно поднялся на колени. — Я молю тебя…
Фурриас снова покачал головой, кристалл между его пальцами стал наливаться светом.
— Нет! — закричал Гартан, бросился на инквизитора, но монахи снова свалили его, прижали к земле. — Нет!..
Кристалл медленно приближался к лицу Канты. Медленно, словно сам инквизитор не мог решиться изуродовать эту красоту.
Барс прыгнул вперед, ударил по руке брата-инквизитора. Кристалл описал дугу и упал в снег, зашипев. Схватив Фурриаса за одежду, Барс оттащил его шагов на двадцать от Канты, швырнул на снег.
— Назад! — прорычал Барс, выхватывая меч и кинжал. — Отойдите от нее и отпустите наместника…
С ним было все ополчение Последней Долины — все двенадцать ополченцев. И все они через мгновение оказались рядом, стояли плечом к плечу напротив инквизиторов. Напротив десяти инквизиторов. Два палача медленно двинулись к Барсу.
— Проверь! — крикнул Барс. — Слышишь, ты, Черное Чудовище? Проверь то, что он говорит. Может, у нее и вправду шрам…
— Шрам… — проскрежетал Фурриас, поднимаясь. — А еще у нее голубые глаза, очаровательные ямки на щеках… Она красива, молода, умна и добра…
Инквизиторы приближались.
Двое лучников из ополченцев вскинули луки.
— А та девочка была совсем крохотной… Вот такой, — Фурриас показал, какой маленькой была девочка. — И у нее тоже были голубые глаза и светлые волосы. А мне было всего восемнадцать лет, я просто не знал, как может притворяться зло… Девочка молила о пощаде… И мое сердце — у меня тогда еще было сердце — мое сердце тоже просило помиловать девочку… Стоять!
Инквизиторы замерли, подчиняясь приказу.
— Отойдите, — уже тише сказал Фурриас. — Отойдите…
Инквизиторы отошли на несколько шагов.
— Нас было двое — она и я. Больше никого. Уже больше никого. Деревня сгорела. Отряд, в котором был я, — сгорел. Были только она и я. Маленькая девочка лет семи, и восемнадцатилетний служка Ордена инквизиторов. Меня оставили с лошадьми, пожалели, наверное… Но когда возле деревни полыхнуло, когда крик сгоравших заживо людей взлетел до самого солнца, я бросился туда, к черным столбам дыма. У меня был кинжал, и я думал, что смогу убить порождение зла… Но там, среди обугленных тел и сгоревших домов была только маленькая девочка… Маленькая милая девочка… — Фурриас говорил, словно в забытьи, и Барс слушал его, словно завороженный. — Таких хочется спасать… Я и бросился к ней… я был слишком молод, а она была еще ребенком. Ей не хватило хитрости… А может, просто ей нравилось убивать? Я уже почти добежал, когда она протянула ко мне руки, словно выпускала невидимую птицу… Только это была не птица, нет. Огненный комок… сгусток пламенеющей ненависти… Я не успел уклониться. Не успел… Огонь ударил мне в лицо и превратил его…
Инквизитор одним движением сорвал со своей головы капюшон.
Голый череп, багровое лицо, глаза, наполовину закрытые веками без ресниц. Дыра вместо носа, зубы, выглядывающие из-под короткой верхней губы. Сморщенные багровые комки вместо ушей.
Барс отвел взгляд.
— Я успел зажмуриться, — проскрежетал Фурриас, — но не догадался задержать дыхание. Я вдохнул огонь. И я не помню, что было дальше. Мне рассказали, что нашли меня возле мертвой девочки. Я держал в руке кинжал, а лезвие этого кинжала было в ее сердце. Когда клинок извлекли, он оказалось оплавленным…
Фурриас говорил и продолжал медленно идти, очень медленно. Ополченцы опускали оружие и отводили глаза, чтобы не видеть багрово-лиловую маску инквизитора.
Даже Гартан отвернулся, не выдержав.