Проклятие темной дороги

— Она же Росомаха и Огненная.

— Во-во! — радостно подхватил Бормотай. — Даже имена разные, так же у людей не бывает? Имя, понятное дело, никому не говорят, но прозвища менять — не бывает. Да и какая разница, какое прозвище? Вот меня как прозвали в деревне, так и хожу… Бормотай и Бормотай… А тут — Четыре Сестры… А я к кому ни подойду спросить, каждый норовит посмеяться да обидеть… Я уж даже в морду один раз дал, чтобы не ржали… Так хоть у благородных людей, думаю, узнать, что там происходит на небе? А тут, окромя вас, ваша милость, благородных, считай, и нет… Разве только супруга ваша, да к мужней женщине, да еще и благородной даме кто полезет с расспросами? Я бы первый такому гаду сопатку бы раскровенил, вы уж будьте благонадежны…

— А советник?

— Гниловар, что ли? — дозорный ляпнул и замолчал испуганно, сообразив, что сболтнул лишнего.

— Советник Траспи что-нибудь говорил? — Гартан сделал вид, что ничего не услышал, хотя не мог не признать, что прозвище советнику прилепили точное.

— А я и не спрашивал. Он же сквозь нас всех смотрит… Он и вам вслед с прищуром глядит, будто целится из самострела. Не мое это дело, да только вы бы его не подпускали слишком близко… — Беднягу Бормотая, изнывавшего в одиночестве на верхней площадке донжона, понесло, и остановиться он сам, по-видимому, не мог.

Придется помочь парню, подумал Гартан и кашлянул тихонько. Дозорный замолчал на полуслове.

— Видишь ли, Бормотай, — начал Гартан, помимо воли подражая голосу и манере говорить своего бывшего учителя. — Что там на самом деле творится в небе, никто точно не знает…

— Вот и я… — выпалил Бормотай, но вовремя догадался замолчать.

— Есть солнце, — сказал Гартан. — И солнце это ходит вокруг земли, освещая ее и согревая…

— Понятно, — кивнул Бормотай серьезно, будто услышал откровение какое.

— Тогда тебе должно быть понятно, что глянуть на солнце мельком — можно. Даже рассмотришь, что оно круглое. Но если долго смотреть станешь, то…

— И ослепнуть можно, ваша милость! У нас мальчишки на спор на солнце глядели, кто дольше, так один ослеп почти. Еле знахарь вылечил.

— Если бы солнце все время светило, без помех, то и все вокруг бы выгорело. Прикинь, если бы сушь продолжалась весь год…

— Сгорело бы… — потрясенно выдохнул Бормотай.

— А Четыре Сестры землю от него защищают. Но так, чтобы порядок был для жизни удобный. Вот смотри, после суши, когда ничего землю от солнца не защищает, появляется Первая — и сразу же становится прохладнее, она так скользит, что часть солнечных лучей задерживает. Потом — Мышь, и становится еще прохладнее, как сейчас. Потом — Водяная, становится так холодно, что вода, за сушь испарившаяся, снова падает на землю…

— Только не вся, немного остается, чтобы потом снегом выпасть, — сказал рассудительно Бормотай.

— Точно. А вот когда приходит Лохматая, вот тогда света до земли совсем мало добирается и начинается зима. Это пока Сестры далеко друг от друга в небе кружат, но когда они сближаются, то начинаются Стылые Ночи. Потом — Прощание Сестер, уходит Лохматая и начинается весна, потом по очереди убегают остальные Сестры — и так пока снова не начнется сушь.

— То есть если Сестры не вернутся, то все высохнет и сгорит?

— Да.

— А если они встретятся да не попрощаются, то все замерзнет?

— Точно!

— Это ж кто так все сложно придумал да сделал? — с осуждением в голосе спросил Бормотай. — Нет чтобы проще. Там, одно солнце да одна Сестра. Или две, чтобы всегда была весна.

— Не знаю, — пожал плечами Гартан. — Может, для чего-то это нужно… Чтобы люди помнили, что за тьмой всегда наступает свет? Или чтобы знали, что свет и тень одинаково нужны людям… Ты, кстати, имей в виду, что есть и такие, кто думает, будто Сестры — это такие же земли, как наша. Не совсем такие, но похожие. Скажем, Первая оттого имеет белый цвет, что на ней холодно, снег и лед. А Мышь зеленая — лесов много. Водяная — синяя из-за морей, а Лохматая — красная от пустынь. И там на них тоже люди живут и смотрят на нас, думают, отчего это…

— Отчего это, думают они, — прозвучало на площадке сердито, — дозорный вместо того, чтобы наблюдать, языком чешет как попало? И еще думают с ужасом, что же этого дозорного ждет сегодня утром?

Наместник и дозорный одинаково испуганно оглянулись на люк. Возле него стоял Коготь, уперев руки в бока. Его силуэт был четко виден на фоне светлеющего на востоке неба.

— Я… Это… — Бормотай шмыгнул носом.

— Понятно, — кивнул Коготь. — Как же иначе? Ясное дело. Так ты, чтобы языку дать отдохнуть, сбегай в слободу и обратно. Только, чур, по ступенькам не грохотать, во дворе у часовых возьмешь факел, чтобы я видел, как ты бежишь. До слободы доберешься, вокруг нее три круга сделаешь и назад. Если факел погаснет, еще трижды туда-сюда бегать будешь… Все понятно?

— Все.

— Тогда — пошел!

Бормотай исчез в люке.

— Вот если бы еще и собеседника его с ним отправить, чтобы скучно не было… — задумчиво произнес Коготь, глядя на восток. — Так нет же, не бывает в жизни полного счастья…

Гартан промолчал.

К разговорам с Когтем на башнях он стал относиться с опаской. После того, памятного, они с сотником до Первой Сестры не разговаривали нормально, только через приказы, вопросы короткие и ответы скупые.

— Как там на тракте? — спросил Гартан, помолчав.

— Хреново там на тракте, — ответил Коготь. — Не то чтобы совсем хреново, но хреноватенько.

— Что именно?

— Люди назад с запада на восток пошли. Раньше оно как — больше шло за войском, чем от него возвращалось. Возле войска и заработок, и возможности разные. Вояки добычу не считают, за выпивку да за ласку могут столько отвалить, что в другое время им бы на год жизни хватило. Сами же видели в лагере, сколько таких прихлебателей ошивалось… И потому по тракту туда — река, оттуда — ручей. А теперь… Я поначалу подумал, что показалось, глазами ослаб на старости лет. Потом глянул в книгу записи у мытарей — так и есть: туда стали переправляться меньше, чем десять дней назад. А оттуда — больше, чем десять дней назад. Если и дальше так пойдет, то получится, что объедалы отчего-то решили от победоносного войска уходить. Не знаю, как вам, а мне так показалось, что плохая примета. Что думаете?

— Не знаю, — задумчиво сказал Гартан. — Если ты прав, то что это может значить?

— Например, Третья Победоносная армия императора Востока где-то там получила по зубам и остановилась. Вот те, что посмышленнее, и побежали… — Коготь оперся руками о парапет, посмотрев вниз, крикнул вполголоса: — Бегом, я сказал. Не шагом, как старуха на сносях, а бегом. Ворота там ему откройте, болезному, дело у него очень важное…

Лязгнули ворота, часовые что-то крикнули Бормотаю — Гартан не вслушивался. Он думал о том, что могло произойти на старом торговом тракте.

Армия получила по зубам, как изящно выразился Коготь?

От кого?

Гартан помнил бесконечные колонны бронированных конников, орды наемных лучников, копейщиков, арбалетчиков — тысячи, тысячи, тысячи… Чтобы остановить… даже не остановить, а задержать эту махину, ей нужно было противопоставить силу не меньшую. Император Запада сумел разгадать замысел противника и нанес встречный удар? И остановил Третью армию? Или победил ее, и это значит, что сейчас армия Запада начнет движение вдоль старого тракта и рано или поздно достигнет Последней Долины?

Что там произошло? Что там могло произойти? Или это просто наевшиеся от пуза прилипалы, отвалились сыто от дракона и поползли-полетели в свои норы, все проглоченное переваривать?

— Хорошо побежал! — одобрительно произнес Коготь и отошел от парапета. — Ну, что-то придумали, ваша милость?

Гартан покачал головой. Солнце должно было скоро показаться из-за гор, стало уже почти совсем светло, можно было рассмотреть каждый жест собеседника, заметить самую легкую гримасу на его лице.

Коготь выглядел уставшим и постаревшим. И то ли обида, то ли горечь залегли у него в складках у рта.