Страница 29 из 35
Что касается самого Джорджа Брауна, то он нуждался в облагораживающем влиянии мальчика не меньше, чем мальчик в отцовской заботе. Он, конечно, не устоит перед обаянием Генри, прекратит пить, изменит свои привычки, чтобы не подавать ребенку дурной пример, и в результате его популярность среди юных американцев неизбежно удвоится.
На миссис Харрис снизошло убеждение, что она в конце концов всё же сыграла свою роль доброй феи-крестной. Она выполнила то, к чему стремилась. Она ведь говорила, что найдет отца мальчика, если сможет попасть в Америку? Ну вот, она попала в Америку и нашла его отца — по крайней мере, он нашелся не без ее участия — отец действительно был миллионером, как она и думала с самого начала. «А раз так, — сказала она себе, — утри слезы, Ада Харрис, успокойся, запиши «Операция завершена успешно», и ложись спать».
И она пошла спать, не зная, насколько ее воображение отличается от того, что ждало ее утром.
На следующий день после обеда Джордж-Кентукки Клейборн-Браун, явно чувствуя себя не в своей тарелке, ожидал в кабинете мистера Шрайбера, который пригласил его для важной беседы. Беспокойство Клейборна усилилось, когда в кабинет вслед за мистером Шрайбером вошли его жена, миссис Харрис, миссис Баттерфильд и восьми (уже почти девяти) летний мальчик, известный как малыш Генри.
Мистер Шрайбер жестом пригласил свою свиту присаживаться и сказал:
— Присядьте и вы, Кентукки. У нас есть к вам важный разговор.
В глазах певца вспыхнула злость — он догадался, о чем пойдет речь, и не собирался выслушивать всякий вздор. Он встал в углу кабинета с вызывающим видом и заявил:
— Если вы тут решили, что наедете на меня за тычок этому вот щенку, так вы здорово ошибаетесь! Поганец мешал мне, когда я репетировал, так я ему велел убраться, а он обнаглел, и я ему дал раза. И чтоб вы знали, я ему и еще раз заеду, коли он будет возле меня ошиваться. Я вам сказал, что я люблю чертовых иностранцев не больше чем ниггеров. Но ежели они будут держаться от меня подальше, так и никаких проблем у них не будет.
— Да, да, — кивнул мистер Шрайбер, — это мы уже слышали. — Теперь, когда контракт был наконец подписан, он не намеревался сносить выходки Кентукки так же терпеливо, как и раньше. — Но я вас пригласил сюда не за этим. Речь пойдет о другом. Сядьте и выслушайте меня.
Кентукки, явно чувствуя облегчение от того, что собрание состоится не по поводу оплеухи, которую он дал ребенку, верхом уселся на стул и уставился на компанию своими злыми глазками.
— Ваше имя, — начал мистер Шрайбер, — Джордж Браун, и вы служили в ВВС США с 1949 по 1952 год?
— Кентукки оскалился.
— Ну допустим, — буркнул он. — И что?
Мистер Шрайбер, который явно получал удовольствие от ситуации, воображая себя не то детективом, не то окружным прокурором, продолжил:
— 14 апреля 1950 года вы сочетались браком с мисс Пенси Амелией Котт в Торнбридже. В это время вы всё еще несли службу в ВВС, а приблизительно через пять месяцев у вас родился сын, крещеный и зарегистрированный как Генри Браун.
— Чо? — переспросил Кентукки. — Мужик, у тебя голова не в порядке. Я ни о ком таком не слышал!
Миссис Харрис чувствовала себя героиней телеспектакля — скоро ей предстоит выступить со своей ролью. Она выучила свою реплику наизусть, подготовив ее заранее. Она составила ее из фраз, почерпнутых в романах и телефильмах: «Мистер Клейборн, — скажет она, — у меня для вас большой сюрприз, который может сильно поразить вас. В Лондоне рядом со мной жил чудный малыш, которого не кормили досыта, били, обижали жестокие приемные родители, а у мальчика был отец, только он жил в далекой Америке и ничего не знал. Я — вернее, мы с миссис Баттерфильд — спасли дитя из лап бесчувственных чудовищ, с которыми он был вынужден жить, и вот теперь привезли его к вам. Вот он, этот мальчик — маленький Генри Браун, ваш собственный родной, единокровный сын, ваша плоть и кровь. Иди же, Генри — обними и поцелуй своего папочку!».
Пока миссис Харрис, всё еще в плену иллюзий, произносила про себя эту речь, мистер Шрайбер выложил на стол бумаги. Кентукки, услышав их шелест, приблизился и увидел копию страниц личного дела с грифом ВВС и собственной фотографией. Это его несколько отрезвило.
— Ваш личный номер в ВВС был AF28636794, — сказал мистер Шрайбер, — и тут находятся все данные о вас за время службы, включая отметки о женитьбе и о рождении ребенка.
Кентукки свирепо уставился на мистера Шрайбера.
— Ну так что ж? — огрызнулся он. — Вам-то что до того? Кого это вообще касается? Я честно-благородно развелся с той дамочкой, она была дрянь и вообще шлюха. Все было честь по чести и согласно законам Алабамы, и у меня есть об этом бумага. Чего вам еще надо?
Мистер Шрайбер, однако, продолжал свой допрос все так же неуклонно — как в его представлении должен был это делать настоящий следователь.
— А как же мальчик? — спросил он. — Вы знаете, где он и что с ним стало?
— Вам-то какое дело? Что, своих забот мало? — рявкнул Кентукки. — Я подписал этот вонючий контракт с вашей чертовой компанией, но контракт вам не дает прав совать свой нос в мои личные дела! И вообще — я развелся по закону, и платил ей на содержание парня, и когда в последний раз слышал о ней, с парнем всё было в норме!
Мистер Шрайбер положил бумаги и кивнул миссис Харрис:
— Миссис Харрис, прошу вас, расскажите ему.
Миссис Харрис, застигнутая во время своих мыслей фразой, не похожей на ту, какой она ожидала, сказала вовсе не то, что собиралась:
— Это неправда! — воскликнула она. — Потому что мальчик тут, вот он!
Челюсть Кентукки отвалилась и он вытаращился на мальчика.
— Чего?! — заорал он. — Вот этот маленький ублюдок?!
Миссис Харрис во мгновение ока вскочила, готовая к битве. Ее голубые глазки сверкали.
— Никакой он не ублюдок! — крикнула она. — Он — ваша плоть и кровь, ваш ребенок от законного брака, о котором там написано, и я привезла его сюда из самого Лондона!
Последовала немая сцена — отец смотрел на сына, сын — на отца, и во взглядах обоих не было любви, но лишь чувство прямо противоположное и непримиримое.
— Кой черт вас просил это делать? — рявкнул наконец Кентукки.
Кто знает, как это случилось — но Добрая Самаритянка и Чрезвычайная и Полномочная Фея-Крестная была вдруг вынуждена почему-то оправдываться. Миссис Харрис никак не ожидала такого поворота событий.
— Никто меня не просил, — ответила она. — Я сама решилась на это. Потому что мальчика били и морили голодом эти ужасные Гассеты. Мы слышали через стенку, как он плачет, каждый вечер. И я сказала миссис Баттерфильд, что если б его отец в Америке знал об этом, он бы такого не потерпел и минуты, — миссис Баттерфильд подтвердила слова подруги кивком, — и он бы сразу захотел увезти его оттуда. Ну вот мы и здесь. Что вы теперь скажете?..
Прежде чем Кентукки успел ответить (судя по тому, как он скривил рот, ответ должен был быть непечатным), миссис Шрайбер, видя, что миссис Харрис путается и ситуация выходит из-под контроля, поспешно добавила:
— Миссис Харрис и миссис Баттерфильд — соседи этих Гассетов, приемных родителей Генри. Я хочу сказать, родная мать мальчика отдала его им, когда вторично вышла замуж, но когда деньги перестали поступать и мать не нашли, они начали притеснять его. Миссис Харрис не могла выносить этого и привезла ребенка вам. Она — добрая женщина, и близко к сердцу приняла беду мальчика, и… — она замолчала, почувствовав, что ее объяснения звучат так же неуклюже и сбивчиво, как у миссис Харрис. Она посмотрела на мужа, надеясь на его помощь.
— В общем, вот так и обстоят дела, Кентукки, — подтвердил мистер Шрайбер, чтобы пауза не затягивалась. — Хотя, может быть, всё это можно было изложить и несколько более связно. Когда миссис Харрис привезла мальчика сюда, она не знала еще, кто его отец, однако предполагала, что когда она найдет его, тот, узнав, как нуждается в нем сын и как трудно пришлось парнишке, возьмет Гарри к себе.