Страница 12 из 35
— Вы в этом уверены? Хо-хо… подождите, пока вам придется предстать перед инспектором Иммиграционной Службы — вот кто действительно знает, что такое настоящий допрос! Никогда не забуду свой первый приезд в Штаты. Это было сразу после войны. Поверьте, они таки заставили меня попотеть! Вы слышали про Эллис-Айленд? Это что-то вроде такой тюрьмы на острове, куда вас запрячут, если им не понравится выражение вашего лица. Так что погодите, увидите, на что похоже это собеседование. Если у вас в паспорте запятая не так стоит или печать чуток смазалась — пиши пропало!
— Господи, неужели правда?! — ужаснулась миссис Тиддер.
Миссис Харрис почувствовала, как где-то в желудке у нее возник этакий ледяной камушек. Она, пытаясь не замечать его, повернулась к мистеру Бэйсуотеру:
— Просто не верится! Может быть, это просто слухи, В конце концов, это ж демократическая страна, правда?…
— Не считая случаев, когда вы пытаетесь в нее въехать, — объяснил заслуженный шофер. — Тогда это просто испанская инквизиция. «Кто вы такой? Откуда? Сколько зарабатываете? С кем едете? Чем занимаетесь? Когда? Зачем? Почему? На какой срок? Вы совершали преступления? Какие и когда? Вы коммунист? Если нет, то кто вы? Почему? Есть ли у вас дом в Англии, и если да, что вам здесь нужно?…» — и все такое. А потом они берутся за ваши документы. И Господь вас спаси, если там хоть одна закорючка не так стоит. Будете сидеть на этом самом острове, покуда кто-нибудь вас не выручит.
Камушек внутри миссис Харрис стал заметно тяжелее и холоднее, и не замечать его стало куда труднее. Стараясь, чтобы вопрос звучал как можно невиннее и естественнее, она спросила:
— Ну у ж к детишкам-то они наверняка не так суровы, правда? Все американцы, которых я знала в Лондоне, были добры к ребятишкам…
— Ха! — фыркнул мистер Бэйсуотер, — только не эти церберы. — Тут от волнения он сбился на просторечный кокни (что с ним бывало крайне редко). — Да они ж просто едят их живьем, детишков-то! Ребятёнок в руках им хуже бомбы будет. Им надо чтоб были и свидетельство о рождении, и прочие все бумаги, и чтоб без единой зацепочки… — он справился с собой и продолжал уже на почти правильном английском. — Вас загоняют в большой зал, и вы уже никуда не денетесь. Отстоите очередь до такого барьера, а за ним — офицер в форме, вроде тюремного надзирателя. И смотрит он прямо сквозь вас, будто глаза у него рентгеновские, и тут уж лучше отвечать без ошибок. Помню, одну семью мурыжили часа три — у них была какая-то описка в документах на ребенка. На таких штуках — с детьми — они просто обожают подлавливать иностранцев! Ну, а потом будет еще таможня — эти ненамного лучше. Фью! — он присвистнул. — Вот я вам сейчас расскажу…
Камень вырос до размеров арбуза и стал холоднее льда.
— Прошу прощения, — непослушными губами пробормотала миссис Харрис, — что-то мне нездоровится. Я, пожалуй, пойду прилягу в каюте…
Вот так она это и узнала. Двенадцать часов кряду миссис Харрис промаялась, думая о грозящих опасностях, и в результате эти опасности стали казаться ей буквально смертельными. Неосторожное упоминание эрудированным мистером Бэйсуотером испанской инквизиции заставило бедную миссис Харрис вспомнить все, слышанное ей про темницы, застенки, дыбу, испанский сапог и раскаленные клещи — и мелькавшие в ее воображении картины ничуть не поднимали ее дух.
В Англии — и даже во Франции — вряд ли нашлось бы что-то, что могло бы устрашить лондонскую уборщицу. Но рассказ мистера Бэйсуотера об ужасах американской иммиграционной службы и о бюрократических преградах на пути в США поколебал ее уверенность в себе, пусть даже мистер Бэйсуотер несколько преувеличивал. В Америке не будет сутолоки, так выручившей их на вокзале Ватерлоо и в Саутгемптоне, не будет дружелюбно настроенных британских пограничников, способных посочувствовать потерявшему голову главе семейства; там малышу Генри уже не удастся пристроится к семейству рассеянного профессора… ни один трюк не сработает, и деваться некуда. У Генри нет никаких — вообще никаких! — документов, и его, самое малое, отошлют обратно, если не удумают чего похуже.
Более всего миссис Харрис ужасала не перспектива очутиться вместе с миссис Баттерфильд за решеткой на страшном Эллис-Айленде (кстати, переименованному к этому времени в Стейтен-Айленд и отнюдь не похожему на нацистские или коммунистические концлагеря, как бы ни пугал мистер Бэйсуотер своих спутников) — ее сердце сжималось от мысли о том, что Генри арестуют и отошлют во власть Гассетов — и при этом они с миссис Баттерфильд не смогут защитить его от них, потому что останутся в Штатах. Миссис Харрис ломала голову, пытаясь изобрести способ провести Генри сквозь сети иммиграционной службы — и не смогла придумать ничего. Как сказал мистер Бэйсуотер, даже мышь не могла попасть в Соединенные Штаты Америки, не обладая соответствующими документами.
Она боялась не за себя, а за Генри, за бедную миссис Баттерфильд, которая от предстоящего потрясения может серьезно заболеть от страха… И потом — что будут делать милейшие Шрайберы, если она, на которую они полагались, окажется за решеткой, в тот момент, когда миссис Шрайбер будет особенно в ней нуждаться?
Миссис Харрис требовалась помощь. Но кто мог ей помочь? К кому пойти? Конечно, не к миссис Баттерфильд; да и Шрайберов пугать раньше времени не стоит. И тут она вспомнила про мистера Бэйсуотера. Он был, несомненно, опытным человеком и, невзирая на предрассудки закоренелого холостяка, благоволил миссис Харрис. Даже угощал ее несколько раз перед ужином портвейном с лимоном в баре.
И вот вечером, после ужина, по дороге в курительный салон, куда они обыкновенно заходили выпить чашечку кофе и выкурить сигаретку, миссис Харрис шепнула:
— Могу я попросить у вас совета, мистер Бэйсуотер? Вы столько повидали — вы сумеете мне помочь.
— Разумеется, миссис Харрис, — любезно отвечал мистер Бэйсуотер, — я был бы рад иметь возможность оказать вам услугу, поделившись толикой своего опыта. Что вам хотелось бы знать?
— Может быть, нам лучше пройти на палубу? Там нам никто не будет мешать, — предложила миссис Харрис.
Мистер Бэйсуотер несколько изумленно взглянул на нее, однако же последовал за спутницей на шлюпочную палубу «Виль де Пари», где царила тьма, озаряемая лишь звездами и фосфоресцирующим пенным следом за кормой судна.
С минуту длилось молчание, наконец миссис Харрис произнесла:
— Боже правый, вот я вытащила вас сюда — и даже не знаю, как начать…
Мистер Бэйсуотер встревожился и, укрепясь духом, вгляделся в лицо пожилой уборщицы. Более четырех десятилетий он защищал свои права холостяка от бесчисленных покушений — и отнюдь не намеревался сдавать позиции сейчас. Однако в лице маленькой седой женщины он не прочел ничего, кроме тревоги.
— Боюсь, я попала в беду, мистер Бэйсуотер, — сказала она.
Достойный шофер ощутил (с некоторой неловкостью) облегчение и естественное для джентльмена желание защитить слабое существо. Да, несомненно, ему было весьма приятно, что дама обратилась к нему за помощью! Он мягко сказал, расправляя усы:
— Так может, вы расскажете мне о своих затруднениях, миссис Харрис?
— Вы — вы же знаете нашего мальчика… я имею в виду малыша Генри?..
— Хм, да, — кивнул мистер Бэйсуотер. — Славный парнишка. Рта зря не раскроет.
— Ну так вот: он не мой. Он вообще ничей!.. — и она, спеша и сбиваясь, рассказала историю мальчика: мерзкие Гассеты, милейшие Шрайберы, похищение ребенка и укрывательство его на судне, наконец, весь план по воссоединению Генри с его отцом.
Когда она закончила свой рассказ, несколько минут царило молчание. Наконец, мистер Бэйсуотер произнес, вновь сбиваясь на кокнийский говор, выдавший его волнение:
— Господи Исусе! Это, скажу вам, делишки неважнецкие!
— Вы ведь бывали уже в этой Америке, — жалобно сказала миссис Харрис, — неужели ничего нельзя придумать, чтобы как-то его спрятать или протащить мимо всех этих пограничных ужасов?..