Голубчик

Он не сводил глаз с Голубчика. Все-таки не каждый день такое увидишь. Потаскушки и даже подчиненные комиссара тоже смотрели как зачарованные. В каменных джунглях не часто встретишь явление природы. Все люди как люди, а тут особь совсем другого вида!

– Да, это дело долгое и кропотливое, – сказал комиссар. Туманное замечание, но для меня в нем забрезжила Надежда.

Дома, как по заказу, меня ждала под дверью желтая бумажка: наконец-то Общество собралось принять меня в расчет. Я заполнил анкету очень тщательно: пригодится, если возникнут сомнения или придется доказывать свое существование. Всякое бывает. Когда население норовит перевалить за три миллиарда, а в ближайшее десятилетие подобраться к десяти, проблем хватает: тут и инфляция, и девальвация, и падение нравов, и рост поголовья на корню в мировом масштабе.

Пятница подходила к концу, а в субботу в пять обещала заглянуть мадемуазель Дрейфус.

Я стал готовиться. Поражать Иренэ показным блеском и пускать ей пыль в глаза ни к чему. Пусть меня любят ради меня самого. Поэтому я ограничился тем, что принял ванну и смыл последние следы канализации. Из ванной меня вытащил телефонный звонок. Натурально, кто-то опять ошибся номером. Я настолько привык отвечать: «Это ошибка», что стал и впрямь чувствовать себя ошибкой. Так часто звонят незнакомые люди, которые ищут кого-то другого. В этих поисках наугад другого существа есть что-то бесконечно трогательное: может, тут проявляется некое, отличное от обычного, телефонное подсознание…

Итак, я накрыл стол скатертью, украсил букетом ландышей в простой вазочке, расставил чайный сервиз на две персоны и положил две красные салфетки в форме сердечка. Сервиз на две персоны приобретен мною давным-давно: судьба требует, чтобы ей доверяли, и эти требования следует выполнять, тогда есть надежда хоть когда-нибудь ее задобрить. Но что подать гостье к чаю, я не имел ни малейшего представления. Как вспомню, сколько я натерпелся из-за разборчивости Голубчика! Однако мадемуазель Дрейфус живет в наших широтах уже давно и, надо полагать, не столь привередлива.

Спал я плохо, меня лихорадило – все из-за предстоящей встречи, ведь я был уверен, что мадемуазель Дрейфус действительно придет, а когда всю жизнь ждешь и ждешь любовь, оказываешься к ней совсем неподготовленным.

В голову лезли разные мысли. Я думал о том, что безупречность любой системы обеспечивается наличием фактора ошибки, и, значит, следует ждать его вмешательства. Что ж, как говаривал нам Вездесущий Голубчик, «прости им, ибо не ведают, что творят». Позволю себе и я заметить своим ученикам, в случае, если по опубликовании настоящего труда удостоюсь институтской кафедры, что предвестия грядущего предела мечтаний можно наблюдать под цветущими каштанами, на скамейках Люксембургского сада и в подворотнях, а именуются они «прологомены» (от греческого «пролог» и английского «men» – «люди»), то бишь «прелюдии». Перейдем, однако, к ошибке, касающейся нас вплотную.

Я был готов к приходу мадемуазель Дрейфус уже в два часа дня. Правда, она обещала к пяти, но при парижских уличных пробках!

Голубчика я расположил на самом виду, в кресле у окна. Выгодно освещенный, он весь сиял, словно аттракцион в луна-парке (от англ, to attract – приманивать), – это как приманка и задумано, чтобы понравиться мадемуазель Дрейфус.

Сам же нарядился в светлый костюм с зеленым галстуком. Одеваться следует внушительно, тогда не так опасно переходить улицу – вас считают персоной и потому обращают на вас внимание. Волосы у меня белесые и жидковатые, но, к счастью, это незаметно, потому что на мою внешность никто не смотрит. И ничего страшного, даже наоборот – тем явственней видны достоинства внутренние, лучшим выразителем которых является Голубчик в силу моей к нему привязанности. Прошу прощения за узловатость – это нервное.

В половине пятого раздался звонок. Меня охватил страх: вдруг опять ошиблись номером. Но я паял себя в руки и пошел открывать, стараясь держаться как можно раскованнее: когда девушка первый раз приходит в гости к удаву, она поневоле робеет, и надо поскорее поместить ее в свою тарелку.

На пороге стояла мадемуазель Дрейфус в рыжей мини и таких же сапогах выше колена, но это еще не все.

С ней были трое наших общих сослуживцев.

При виде их кровь отхлынула у меня от лица, так что мадемуазель Дрейфус обеспокоилась.

– Вот и мы, – сказала она, выпевая слова по туземному обычаю. – А что с вами, вы какой-то странный или забыли наш уговор?

Удушил бы наглецов! Вообще-то, вопреки укоренившемуся предрассудку, я совершенно безобиден, но этих троих сжал бы железной хваткой и удавил на месте. Вместо этого я осклабился, приветствуя гостей:

– Заходите.

И широко распахнул дверь – так подставляют грудь врагу.

Они вошли. Замначальника управления Лотар и двое молодых из сектора проверки, Бран-кадье и Ламбержак.

– Рад вас видеть, – сказал я им.

На самом деле я был бы рад провалиться сквозь землю. В моей двухкомнатушке прихожей практически нет, шаг – и сразу попадаешь в гостиную. Они без колебаний сделали этот шаг… Мадемуазель Дрейфус обернулась и посмотрела на меня с мягкой улыбкой. Зато другие…

На Голубчика они и не взглянули.

Они пожирали глазами стол.

Букетик ландышей.

Пару чайных чашек.

И пару салфеток сердечком, будь они неладны.

Всего по паре, все накрыто для пары сердец.

Их насмешливые взгляды сразили меня наповал, но, соблюдая приличия, я не дал себе воли и остался полуживым.

Какое коварство! Какая сокрушительная жестокость!

Я стоял словно голый, а все вокруг сотрясалось беззвучным смехом. Самоубийство не для меня, я человек маленький, у смерти найдутся клиенты покрупнее. На сенсацию я не тяну ни качеством, ни количеством.

Конечно, я не имел на все это права. На ландыши, скамейку под каштанами в Люксембургском саду, подворотни, чайный сервиз на две персоны и пару салфеточных сердечек.

Никакого права, ведь мне ничего не обещали. Просто что-то как будто проклюнулось в кабине лифта.

Надежда – это ошибка, свойственная человеческой натуре.

– Очень мило, – сказала мадемуазель Дрейфус, глядя на сердечки.

Те трое тоже не сводили с них глаз. Так и впились, вцепились мертвой хваткой.

– Такое может вкрасться даже в работу IBM, – промямлил я.

Ошибка, фактор ошибки может вмешаться даже в самые совершенные системы – вот что я хотел сказать, но не ради оправдания, я ведь только следовал природе.

– Стиль ретро, – произнес я далее с героическим усилием, чтобы выручить сердечные салфетки – я чувствовал себя настолько слабым, что мне было необходимо кому-нибудь помочь.

– По-моему, нас тут многовато, – заметил догадливый Ламбержак. – Мы, пожалуй, вас оставим.

Оба приятеля поддержали его. Издевательство чистой воды, хотя они не подавали виду. Но я-то понял.

Я приготовился защищать Голубчика. Как бы между прочим опустил руку в карман пиджака. Тревожные сирены взвыли на пороге сердца, я напружинился и занял круговую оборону. Мой подпольный шеф Жан Мулен когда-то тоже попал в ловушку и был схвачен гестапо в Калюире. Голубчик безмятежным клубком лежал в кресле, вполглаза поглядывал на всех с величавым презрением. Ни дать ни взять особь другого вида. Безупречная маскировка, и бумаги в полном порядке. Жан Мулен умер, но не выдал себя.

– Интересно, каково живется удаву? – спросил Бранкадье, подчиненный Ламбержака.

– Ничего, привык, – ответил я.

– Привычка – вторая натура, – глубокомысленно изрек Ламбержак.

Я сухо подтвердил:

– Именно. Кем быть – распоряжается случай, а там уж выкручивайся как знаешь.

– Приспособление к среде, – сказал Ламбержак.

– Приспособление – это и есть среда, – поправил я.

– А что они едят? – спросил Бранкадье.

Тут я заметил, что Лотар и мадемуазель Дрейфус пошли на кухню. Смотрят в холодильнике, что я ем!

Я застыл в немом негодовании.