Пешки Хаоса

Собственно, вдруг понял Дафан, вся та магия, которой владела деревня, была сейчас здесь, в лице Салтаны и, возможно, Гициллы. И это совсем не добавило ему уверенности. Патер Салтана, несомненно, был очень слабым колдуном, и даже если его мнение о даре Гициллы было верным, этот дар лишь едва начинал проявляться.

Когда Гицилла сказала ему, что однажды может стать Сновидцем Мудрости, сначала Дафан подумал, что это чушь. Но в последние недели он иногда замечал, что там, где она находится, словно веет холодом, и те подростки, которые не были с ней такими друзьями, как он, стали испытывать страх в ее присутствии.

- Я все равно полезу, - сказал Дафан. – Хочу посмотреть, что бы там ни было.

Он не стал ждать дальнейшего продолжения спора, и начал взбираться на скалу. Подъем на вершину занял лишь десять минут, но от усилий он запыхался и вынужден был лечь отдохнуть на минуту-две, прежде чем встать рядом с искривленным стволом столетнего дерева, вытягивая шею, хотя знал, что даже самые высокие трубы в деревне не будут отсюда видны.

Он был прав насчет дыма. Высокие столбы дыма уже поднимались из полудюжины разных мест, и с каждой минутой появлялись новые. Дым к западу от деревни был сигналом, чтобы предупредить часовых на сторожевых башнях Мансипа и Эльвенора о нападении врага. Все остальные дымы поднимались от горящей деревни, свидетельствуя о жестокости этого нападения.

Салтана, однако, ошибался, думая, что захватчики будут держаться рядом со своими машинами и не пойдут в лес. Уже были видны два зловещих силуэта, двигавшихся сквозь заросли.

Если бы имперские солдаты не оглядывались так внимательно по сторонам, словно ожидая увидеть за каждым деревом свирепых туземцев в засаде, они могли заметить Дафана на скале, прежде чем он спрятался за ствол дерева – но Дафан не думал, что они его заметили. Спустя несколько ударов сердца он выглянул из-за дерева, намереваясь видеть то, что можно было видеть, и не быть при этом замеченным самому.

Форма, которую носили эти двое солдат, показалась Дафану лишь немного более незнакомой, чем одежда торговцев, а сами люди – хотя явно были иностранцами – оказались куда более обычными, чем он ожидал. Но у них было огнестрельное оружие: тяжелые ружья с широкими стволами, которые надо было нести в обеих руках. Дафан не знал, стреляют они снарядами или потоком огня, и совсем не хотел это узнать. Не знал он и зачем эти солдаты вошли в лес, если воины Канака и деревенские женщины бежали в каком-то другом направлении, только не в этом. Но даже если противник знал это, он, вероятно, решил не оставлять территорию неразведанной.

Враги были уже слишком близко, чтобы Дафан успел выкрикнуть предупреждение, не привлекая к себе их внимание, и он знал, что не сможет слезть со скалы незамеченным. В один отчаянный момент он решил намеренно привлечь их внимание, в надежде, что он сможет отвлечь солдат и увести их от пещеры, как птица отвлекает волколису от гнезда, но сразу же он отбросил эту мысль. Он не знал мощности и дальности стрельбы их оружия, и если им понадобится лишь один выстрел, чтобы убить его, нет смысла делать себя мишенью.

Лучшее, что можно сделать, решил он, если это, конечно, возможно – зайти им в тыл. Если они разделятся и разойдутся достаточно далеко, и если только он сумеет подкрасться к одному из них, застать врасплох, и если ударит своим маленьким ножом так, чтобы перерезать артерию…

Он отбросил и эту мысль. Это было глупо, потому что это было невозможно.

Он огляделся вокруг в поисках оружия, хоть какого-нибудь, но ничего не было. Упавшие ветви никогда не залеживались на земле слишком долго – деревне все время были нужны дрова. Рядом лежало несколько камней подходящего размера, чтобы метнуть их, но они были слишком мелкие, и понадобилось бы нечто большее, чем праща, чтобы они стали настоящими метательными снарядами. Все же он подобрал пару камней, просто потому, что они оказались под рукой, лежа среди искривленных корней столетнего дерева.

Дафан никогда не чувствовал себя настолько беспомощным. Оставалось только надеяться, что враги пройдут мимо пещеры и не заподозрят, что в ней кто-то есть. Он очень надеялся, что Салтане и Гицилле хватит их скромных познаний в магии, чтобы успокоить детей и создать хоть какую-то маскировку.

Возможно, так бы и произошло, а возможно и нет, но события приняли другой оборот. Враги не увидели, чтобы кто-то из защитников деревни бежал в лес, но защитники деревни видели их, и поняли, чем это грозит. План, который Дафан отверг как невозможный, явно не казался таковым другим защитникам деревни, ибо за двумя вражескими солдатами уже незаметно двигались двое преследователей, хорошо видные Дафану с его возвышения, но невидимые для врагов. Один из них был пекарь Релф, а другой – рабочий по имени Павот с фермы Тахири.

Увы, хотя они были еще не видны захватчикам, не слышны они быть не могли.

Дафан увидел, как один из солдат вздрогнул и обернулся, и понял, что сейчас он закричит. Инстинктивно Дафан швырнул один из подобранных им камней, не в солдата, ибо это было бы бесполезно, но в крону дерева слева от него. Когда солдат закричал об опасности, камень произвел шум в колючих листьях и отвлек внимание врага от направления, в котором находилась настоящая опасность.

Не раздумывая, Дафан бросил второй камень в дерево справа от другого солдата и сразу же упал на колени, чтобы найти еще камней.

Схватив новый камень, Дафан бросал его подальше изо всех сил, никуда особо не целясь. Он надеялся, что производимый им шум убедит врагов, что они окружены, и даже может быть, даст возможность их преследователям атаковать.

Солдаты не имели ни малейшего представления, сколько противников их может окружать, и как они вооружены. Скорее всего, до этого они даже не видели таких деревьев, и не представляли, какие существа могут прятаться в таком лесу. Они не стали рисковать. Они подняли свое оружие, и оно извергло потоки огня.

Живые деревья были способны сопротивляться жару солнца и тому огню, который был у жителей деревни, но этот огонь был чем-то совсем другим. Кроны деревьев, в которые Дафан бросал камни, и еще два-три дерева рядом мгновенно превратились в огромные шары огня. Их стволы взрывались один за другим, рассыпая обломки горящего дерева во все стороны. Шум был ужасным, всепожирающим, ничего подобного Дафан раньше не слышал. Понадобилось только два выстрела, чтобы разгорелось пожарище, угрожающее поглотить весь лес, и два солдата поняли это почти мгновенно.

Они сделали то, что казалось им самым разумным. Они повернули назад.

Двое деревенских жителей, пытавшихся подкрасться к солдатам сзади, едва ли смогли бы подойти достаточно близко, чтобы использовать свои ножи, но теперь их бы не услышали, и солдаты сами застали их врасплох, повернувшись к ним. Хотя их оружие и обладало большой огневой мощью, оно было довольно тяжелым и громоздким, и на секунду солдаты сами оказались уязвимы для атаки.

Релф и Павот бросились вперед, их клинки сверкнули красным в пламени пожара.

Имперские солдаты среагировали, но их первой реакцией было использовать свое тяжелое оружие как дубинки. Если бы у деревенских жителей были копья или хотя бы настоящие мечи, одного удара могло быть достаточно, но их ножи были короткими и приспособленными резать, а не колоть. Дафану показалось, что по крайней мере Релф нанес своему противнику достаточно серьезную рану, но ни один из крестьян не получил возможности ранить врага второй раз. Солдаты были хорошо обучены; их явно учили рукопашному бою.

Один солдат ударил стволом своего оружия в лицо Павота. Крестьянин был крупным и сильным человеком, привычным к тяжелой работе, но не мог, получив такой удар, устоять на ногах. Он упал на спину, раскинув руки. Его кулак продолжал сжимать рукоять ножа, но клинок был бесполезен, пока Павот не смог бы встать на ноги. А он не смог: имперский солдат был слишком опытен в своем жестоком ремесле, чтобы упустить такую возможность – изо всей силы он ударил тяжелым стволом оружия в пах Павота.