Десант в прошлое

Поэтому минимум раз в день нам привозили из банка чуть ли не по чемодану денег. Все вопросы, связанные с созданием собственного круга банков мы уже решили. Теперь осталось решить самый главный, протолкнуть Беркута на пост министра финансов, а для этого нужно было доказать царю, что светлейший князь Горчаков фигура зело серьёзная и слов на ветер не бросает. Не смотря на занятость я дал несколько интервью газетчикам, но при этом строго предупредил каждого, что за малейшее искажение своих слов, равно как за их вольную интерпретацию и что самое главное, выдёргивание фраз из контекста и попытку сфабриковать таким образом какую-нибудь чушь, каждый будет бит и очень сильно, вплоть до того, что на всю жизнь останется калекой. В доказательство серьёзности своих слов, я сломал десятка полтора подков, а Мишка так и вовсе был готов завязать узлом парочку ломов, да их ведь так не напасёшься.

Интервью, опубликованные в газетах, а на вопросы журналистов я отвечал иногда с солдатской прямотой, а иногда с иезуитской хитростью, наконец возымели своё дело и в газетах начали вовсю обсуждать мою статью. Не поленились обсудить и меня, особенно то, как я неслыханно разбогател в Париже, выиграв в карты свыше полумиллиона рублей, но я об этом сам рассказал и присовокупил к этому, что такова была воля Божья. В одном из своих интервью я предрёк восстание на броненосце "Потёмкин" и даже назвал имя его зачинщика — артиллерийского унтер-офицера Вакуленчука и предложил разогнать команду этого военного корабля к чёртовой матери, так как это не военные моряки — защитники отечества, а шваль, рвань и дрянь людишки, пороть которых для их же блага, только зря время переводить. Между прочим, командование Черноморского флота вскоре прислушалось к моим словам и действительно расформировало экипаж, причём сделано это было буквально за две недели до начала восстания.

Ну, тут сыграло роль то, что я всячески ратовал за достойную оплату ратного труда офицеров и чуть ли не втаптывал в грязь ногами всех тех, кто не оценил усилий военного министра Куропаткина и особенно министра финансов Коковцева. Отдавая всё же должное его заслугам перед Россией, я говорил, что министр финансов должен гораздо шире смотреть на всё и обладать ещё и ловкостью карточного шулера, когда речь заходит о том, чтобы наполнить казну деньгами не грабя при людей. Однако, куда больше досталось от меня Витте, которого я без малого чуть ли не объявил в предательстве и намекнул о его участии в заговоре. А ещё, пристально глядя в глаза журналистам, я чётко и внятно заявил, что сам господь Бог открыл мне многие тайны и наделил даром пророчества, так что мне дано теперь спасти множество жизней, чем я и намерен заняться. Вместе с тем я предрёк Первую мировую войну, а также невиданный взлёт научной мысли, который свершится благодаря гению русского народа. Доказательства же я пообещал представить уже очень скоро.

В общем действовал я в те дни очень напористо, но вместе с тем вызывал огонь на себя. Как я и предполагал, моё предостережение о бунте на броненосце "Потёмкин" не вызвало поначалу никакой реакции ни у кого, ни у властей, ни у революционеров. Поэтому никто даже и не подумал принять меры предосторожности. За всеми, кого нужно было срочно ликвидировать, чтобы полностью погасить всю революционную деятельность, велась слежка, причём этим занимались такие специалисты, которых в то время ещё не было ни в одной стране мира. Профессионализм, выработанный за многие годы службы, штука очень серьёзная. В нашей команде были прекрасные аналитики, которые очень хорошо разбирались в таком сложном для понимания вопросе, как человеческая натура. Лично я им доверял полностью и потому, когда впервые взял в руки "расстрельный" список с множеством фамилий, в котором подробно рассказывалось о том, почему нужно ликвидировать того или иного человека, как ни старался, так и не смог возразить ни по одному пункту.

Когда речь идёт о том, чтобы спасти жизнь сотням тысяч ни в чём неповинных людей, как-то иначе смотришь на то, чтобы подтвердить смертный приговор нескольким тысячам пусть и по своему ярким личностям, но всё же отпетым, циничным и на всё готовым убийцам. Русский революционный террор отличался в первую очередь своей циничностью и полной беспринципностью. Вожди революции беззастенчиво планировали террористические акты и посылали на экспроприацию молодых радикалов с замашками отпетых уголовников, по сути дела грабя свой народ, да ещё и убивая случайных прохожих, после этого разглагольствовали о благе народа. Что вышло из этого, мы хорошо знали, а потому приняли решение ликвидировать их практически единогласно. Вместе с этим мы также решили уничтожить самых опасных уголовников и грабителей.

Хотя раны, нанесённые поражением в Русско-Японской войне ещё не затянулись, мы всё же решили покарать лишь небольшую часть всех тех предателей, которые обеспечили победу Японии своими действиями. Пока что смертный приговор был вынесен немногим, таким, как французский барон, банкир Жак Гинзбург, который в нарушение всех союзнических обязательств пробил для Японии крупный кредит. Таких ликвидаций было запланировано пока что всего несколько. Мы хотели, чтобы враги России сначала хорошенько поработали на нас, готовя европейскую бойню. Предотвратить войну за колонии мы не могли, а вооружить русскую армию и объявить войну всему миру и тем более. Мы уготовили России иную роль — могущественного миротворца и вскоре преуспели в этом. Да, но вместе с тем русские принесли в Южную Америку просто невиданное ранее процветание и такую научно-техническую революцию, о какой там даже и не мечтали, но это была всего лишь дымовая завеса.

Попрощавшись с очередным журналистом, я хитро подмигнул графу Воронцову. Тот ухмыльнулся и проворчал:

— Ох, и здоров же ты языком чесать, Серёга. Прямо Цицерон какой-то, а не князь. Вот ей Богу, я бы так врать не сумел. А ты ещё отбрыкивался, не хотел становиться нашим командиром. Слушая тебя, я даже поверил, что ты прямо-таки Нострадамус московского разлива.

Я развёл руками и со вздохом сказал:

— Ничего не поделаешь, Петруха, без пиара нынче пророкам никак не обойтись. А лето ведь действительно жаркое выдалось. Как ты думаешь, немцы и французы не подведут с поставками продовольствия? Если мы не купим у них вовремя харчей, то народ голодать будет, а нам сейчас голодные бунты ни к чему.

Мы уже стали постепенно вживаться в свою роль и потому даже оставаясь наедине, обращались друг к другу по-новому. Граф вздохнул и честно признался мне:

— Всякое может быть. Пока что наши ребята всего лишь ведут переговоры с оптовиками и говорят им, что все наши закупки будут оплачены не позднее пятнадцатого июня, но ты же знаешь, как в Европе относятся к России и русским проблемам. Для них, уродов, чем нам хуже, тем они крепче спят, но их ведь уже предупредили, что по оплате будет и спрос за нарушение графика поставок и при этом ещё и намекнули, что спрос будет очень жестокий. Меня куда больше беспокоит другое, Серёга. По Балтике пароходы с харчами до Питера без помех доплывут, а вот как нам быть с турками? Те ведь, узнав, что в России засуха, могут их и затормозить в проливах. Может отправить туда группу спецназа? У нас ведь есть немало парней по-турецки шпрехающих. Всего неделя и они в Стамбуле, а там если вовремя подсуетиться и показать кому надо, что его уже ничто не спасёт от смерти, то глядишь в чьей-то голове дурных идей и не появится.

Вообще-то такой вариант нами прорабатывался и в Батуме даже ждала сигнала группа спецназовцев из семнадцати бойцов, но приказа мы им пока что не отдавали. Посмотрев на Петра, я спросил:

— Ты считаешь, что нужно предпринять превентивные меры?

Граф усмехнулся:

— Вот именно, что превентивные.

Телефонной связи с Батумом у нас не было, зато мы могли воспользоваться телеграфом и я решительно сказал:

— Хорошо, чеши на телеграф и срочно отправляй Смелому шифровку. Пусть срочно вводит в действие план "Ночной орёл".