Страница 107 из 118
К их стогу ехал турок. Поводья бросил. В седле, как на печи, сидит, уютно ему, покойно трубочку табаком заряжает, песенку мурлычет. А за этим турком, чуть дальше, еще турки на арбах: за сеном приехали.
Опамятовались казаки, скатились со стога, на коней и драпать.
Поспешай скачет и ругается на чем свет стоит: растерялся, старый осел, надо было стог-то поджечь, а потом уж и улепетывать.
Турки казаков увидали, но не погнались.
Поспешай с сыновьями сделал круг, укрыл ребят в овраге, а сам на разведку поехал. Вернулся скоро и все в затылке чесал.
- Много турок в степи. Одного Васятку нельзя отпускать.
- Так берите меня в Азов, - обрадовался Васятка.
- Берите! Турки окружили город, через Дон мы с Семкой вплавь пойдем.
- Так и я вплавь.
- Не просто вплавь, а с камышинкой.
- Так и я с камышинкой. Впервой, что ли?
- То-то и оно, что впервой. Под Азовом не шутку шутят - война. - Отец серьезно и печально посмотрел на детей. - Теперь что назад идти страшно, что вперед. Впереди войско свое, а позади атаман-дурак и город-трус.
Весь следующий день отсиживались в камышах, а ночью много не проехали. Костров в степи как пожар.
На разъезд напоролись. Хорошо, Поспешай по-татарски знал, брехнул, что они люди мансуровских мурз. Темно, не видно… Пропустили. Но ехать дальше было нельзя. Бросили лошадей и - пешком к Дону. Плыть наугад не рискнули. Решили подождать, пока рассветет.
Рассвело. И увидели казаки, что расположились они в двадцати шагах от турецкого лагеря.
Разделись, одежду и сабли в кожаные мешки: Васяткину одежду отец себе взял. Мешки привязали на грудь. По камышинке срезали. Поспешай показал сыновьям на Водяную башню и шепнул:
- Туда гребите, да потихоньку. Здесь течением сносит. Как бы раньше времени не выплыть, из воды не высовывайтесь. Турки увидят, кликнут корабль да и выловят, как сомов.
Обнялись, и один за другим под воду, булькнуло трижды и - тишина.
Камышинку на большой реке не видать, да мало ли что по реке плывет.
Мехмед устанавливал в траншее огромную пушку “пасть дракона”, такими пушками ломали стены крепостей. Обладатель восьми голов, удачливый Юрем хвастливо тыкал пальцем в стену, где между зубцами стояли казаки.
- Вон мой тимар ходит. Чик-чик, и Юрем - тимариот.
- Казаки не купчишки, - мрачно и зло откликнулся Мехмед.
- Я же не спрашиваю, каких ты баранов выдал за воинов, белых или черных, когда отличился в прошлой войне…
Мехмед поднял правой рукой Юрема в воздух, покрутил и, не зная, как унять бешенство, сунул его головой в “пасть дракона”.
Притихшие воины Мехмеда захохотали.
- Теперь ты понял, как честно добывают тимары? - кричали они Юрему, выпавшему из жерла пушки.
Юрем не придумал ничего лучшего - стал кланяться Мехмеду, а тот махнул на него рукой и уставился на реку.
- Смотрите-ка!
Из реки выскочили три голых существа, белые, как люди, но с толстыми черными животами. Пустились к воротам крепости.
- Су кызлары! - в ужасе закричал Юрем.
- Кожа у них как снег, и глаза, кажется, голубые, но это не морские дэвы, - усмехнулся Мехмед. - Это дэвы усатые.
- Казаки? Но зачем они приплыли в осажденный город?
- Для того, чтобы среди нас было больше тимариотов.
Пушку наконец установили. Пушкари зарядили орудие,
дали пристрелочный выстрел. Ядро врезалось в зубец на стене, и зубец выпал.
- Ай да “пасть дракона”! - Мехмед нежно оглаживал пушку по лоснящемуся, как щеки беев, стволу.
И тут из воды выскочил еще один голыш и пустился к Азову, и Азов отворил ради одного ворота.
- Не много ли усатых дэвов спешит в Азов, - рассердился Мехмед. - Чего смотрят разъезды?
Он пошел доложить алайбею о том, что видел. Встревоженный алайбей доложил выше, и наконец эта неприятная весть коснулась ушей Дели Гуссейн-паши. Главнокомандующий засмеялся:
- Чем больше разбойников соберется в Азове, тем лучше. Чем ловить их по степи, прихлопнем сразу всех. Пусть плавают. Только глупцы могут искать себе погибели, которая есть Азов. Что нам одиночки против этого?
И Дели Гуссейн-паша указал на густое облако пыли. Это подходили анатолийские войска и следом за ними конница хана Бегадыра.
Хан Бегадыр явился под стены Азова с пятьюдесятью тысячами. Он подарил главнокомандующему арабского коня под седлом, унизанным жемчугом, золотую цепь и меч с огромными алмазами на рукоятке.
- Добро пожаловать, хан мой, - приветствовал его Дели Гуссейн-паша, стоя возле своего шатра, - да будет неодолимой твоя борьба за веру. Милости просим. В добрый час прильни к моему лицу, ибо ты, могущественный государь, борец за веру, выполняя повеление падишаха Османов, явился на войну, подобно разрушительной грозе.
Дели Гуссейн-паша повязал голову хана драгоценным шахским тюрбаном, подарил ему трех арабских скакунов, саблю из тянутой стали в драгоценных ножнах, соболью шубу и пару белья - штаны и рубаху. Ханская свита была одарена драгоценными халатами.
На четвертый день турки вновь подошли к Азову. Казаки встали на стены, но ни пушек, ни пищалок, ни барабанов.
- Они копают! - удивились казаки.
Осип Петров поднялся на стену, долго рассматривал работающих янычар, подозвал пушкаря.
- А ну-ка пальни!
Ядро не дотянуло до турок саженей пять.
- На стенах оставить караулы! - приказал атаман. - Всем копать - будем вести подкопы навстречу их земляной горе. Они небось надумали насыпать гору вровень с нашими стенами и пушками нас прибить.
Повеселел Георгий с того дня, самые лихие и знаменитые казаки не гнушались землю копать. Не повинность отбывали, работали яростно, до изнеможения. Уступали место в подкопе, когда руки переставали слушаться.
Копали.
Турки явно, казаки тайно.
Земляной вал рос на глазах. Так вздымается из морской пучины неотвратимая волна. Наберет она полную силу, разбежится, ударит и - конец всему живому. Видишь погибель свою, а помочь себе не можешь. И не то страшно, что ни убежать, ни спрятаться некуда, а то страшно, что погибель твоя пустая, никого ты не заслонишь, никому смерть твоя не даст жизни.
Земляная гора не только поднималась к небу, она медленно катилась к Азову. Палить но земляной горе из пушек - порох переводить. А у турок с каждым днем, с каждым новым накатом земляной горы вступало в дело все больше и больше орудий.
Все живое в подкопах, погребах, подземельях.
Шестнадцать дней росла и двигалась к Азову земляная гора. Шестнадцать дней, не умолкая ни ночью, ни утром, ни в полдень, ни к вечеру, громила город, башни и стены многогорлая турецкая артиллерия. Небо над Азовом как взбесившаяся булыжная мостовая.
На шестнадцатый день главнокомандующий Дели Гуссейн-паша собрал в своем шатре военный совет. Командующим вместо плана было подано сто блюд и полсотни напитков.
- Аллах не дал нам победы в первом приступе, - сказал Дели Гуссейн-паша своим гостям и подчиненным, - но в этой неудаче я не вижу заслуги казаков. Их спасли высокие стены твердыни. Теперь иное дело. - Неумолчный грохот пушек мешал говорить, и главнокомандующий дал знак прекратить стрельбу.
- Даже в голове зазвенело от тишины, - сказал хан Бегадыр, зажимая ладонями уши.
Командующие засмеялись.
- Продолжим, - сказал Дели Гуссейн-паша, - теперь не шумно, и запах пороха не повредит кушаньям… Из семидесяти башен уцелело в Азове не более десяти. Все зубцы на стене сбиты. Стены повреждены. После совета я прикажу стрелять до глубокой ночи. Потом огонь будет снова прекращен. Солдаты должны хорошо выспаться. В семь часов утра мы возобновим огонь, а в восемь часов накормим солдат и построим для приступа. В десять - приступ. Первых ворвавшихся в город ждет щедрая награда. Вот и весь план.
- Запас пороха и ядер весьма истощился, - стали говорить командующие.
- Прекрасно! Вместо груза пороха паши корабли смогут увезти добычу, которую мы захватим в Русском государстве.
- Боюсь, что в основном это будут рабы! - воскликнул хан Бегадыр. - Русские бедны.