Жизнь не здесь

Он подошел к Карлову мосту. Аллея скульптур над водой звала его перейти на другую сторону реки. Всякий раз, когда он прогуливал уроки (а прогуливал он часто и с удовольствием), его тянуло к Карлову мосту, и он проходил его из конца в конец. Он знал, что и сегодня пойдет той же дорогой и остановится там, где под мостом уже не вода, а сухой берег и на нем старый желтый дом; на четвертом этаже дома, как раз на уровне парапета моста и на расстоянии одного прыжка, — окно; он любил смотреть на него (оно всегда было закрыто) и думать о том, кто живет за этим окном.

Сегодня в первый раз (наверное, потому что стоял удивительно солнечный день) окно было открыто. По одну его сторону висела клетка с птицей. Он остановился и стал разглядывать эту небольшую клетку в стиле рококо, изящно свитую из белой крученой проволоки, и вдруг заметил, что в полумраке комнаты вырисовывается фигура: хотя видел он ее со спины, но сразу понял, что это женщина, и возмечтал, чтобы она повернулась к нему лицом.

Фигура и в самом деле двинулась, но в обратном направлении; она исчезла во тьме. Однако окно оставалось открытым, и он воспринял это как призыв, как тихий, доверительно посланный ему знак.

Он не смог устоять. Вскочил на парапет. Окно было отделено от моста глубокой выемкой, выстланной мостовым камнем. Портфель в руке мешал ему. Закинув его в открытое окно сумеречной комнаты, он прыгнул за ним.

2

Высокое прямоугольное окно, в которое Ксавер впрыгнул, было такого размера, что, разведя руки, он касался ими внутренних его стен, а своим ростом целиком заполнял его высоту. Он осмотрел комнату, начав с задней стены и кончая окном (как тот, кого всегда занимают дали), и потому прежде всего увидел впереди дверь, потом слева у стены пузатый шкаф, справа деревянную кровать, а посредине круглый стол, застланный вязаной скатертью, на которой стояла ваза с цветами. Только сейчас он наконец заметил свой портфель, лежавший внизу под окном на бахромчатом крае дешевого ковра.

Пожалуй, в ту минуту, когда он увидел портфель и хотел было спрыгнуть за ним, в сумрачной глубине открылась дверь и в ней появилась женщина. Она заметила его мгновенно; ведь в комнате стоял полумрак, а в окно лился свет, словно в комнате была ночь, а за окном — день; мужчина в проеме окна показался женщине черным силуэтом на золотом фоне света; это был мужчина между днем и ночью.

Если женщина, ослепленная светом, не могла разглядеть черты мужского лица, Ксавер в этом смысле был в более выгодном положении; его зрение уже так свыклось с полумраком, что он сумел хотя бы приблизительно уловить мягкость женского абриса и меланхоличность ее лица, бледность которого осветила бы даже дата в непроглядной тьме; остановившись в дверях, женщина изучала Ксавера; она не была ни столь непосредственна, чтобы шумно выразить свой испуг, ни столь смела, чтобы сохранить самообладание и заговорить с ним. Только после долгих мгновений, когда они смотрели в нечеткие лица друг друга, Ксавер произнес: «Здесь мой портфель».

«Портфель?» — спросила она и, словно бы звук голоса Ксавера снял с нее первичное оцепенение, закрыла за собой дверь.

Ксавер, присев в окне на корточки, указывал туда, где лежал портфель: «У меня там много важных вещей. Тетрадь по математике, учебник природоведения и еще тетрадь с упражнениями по чешской стилистике. В этой тетради даже последнее задание на тему: Как пришла к нам весна. Я жутко корпел над ним и не хотел бы снова выдавливать его из мозгов». Женщина сделала еще несколько шагов в глубь комнаты, и Ксавер увидел ее в более ярком свете. Его первое впечатление было верным: он увидел на ее неясном лице два больших плавающих глаза, и его осенило еще одно слово: испуг; причем испуг, вызванный вовсе не его внезапным вторжением, а испуг давнишний, испуг, застывший на лице женщины в виде больших расширенных глаз, в виде бледности, в виде жестов, за которые она как бы постоянно просила извинения.

Да, и в самом деле она просила извинения! «Извините, — сказала она, — не знаю, как могло случиться, что ваш портфель очутился в нашей комнате. Минуту назад я здесь убирала и ничего лишнего не обнаружила».

«И все-таки, — сказал Ксавер, сидя на корточках в окне и указывая пальцем на ковер. — К моей великой радости, портфель здесь».

«Я тоже очень рада, что вы его нашли», — сказала она, улыбаясь.

Теперь они стояли друг против друга, их разделял стол под вязаной скатеркой, а на ней — стеклянная ваза с цветами из вощеной бумаги.

«Да, было бы досадно, если бы я не нашел его, — сказал Ксавер. — Училка чешского ненавидит меня, и, потеряй я тетрадь с домашними заданиями, мне грозило бы остаться на второй год».

На лице женщины выразилось сочувствие; ее глаза сделались такими большими, что Ксавер видел только их, словно ее лицо и тело были всего лишь их сопровождением, их шкатулкой; он не знал даже, как выглядят отдельные черты лица женщины и пропорции ее тела, все это задерживалось лишь на краю сетчатки; основное же впечатление от ее фигуры создавали огромные глаза, заливавшие все ее тело коричневатым светом.

Сейчас Ксавер, обойдя стол, шагнул к этим глазам. «Я бывалый второгодник, — сказал он и обнял женщину за плечи (ах, плечо было мягким, словно грудь!). — Поверьте, — продолжал он, — нет ничего более грустного, чем спустя год войти в тот же класс, сидеть за той же партой…»

Тут он увидел, что карие глаза поднимаются к нему, и волна счастья окатила его; Ксавер знал, что теперь он мог бы опустить руку ниже и коснуться груди, живота и всего, чего бы ни захотел, ибо испуг, который безраздельно владел женщиной, отдавал ее покорной в его объятия. Но он не сделал этого; он сжимал ладонью плечо женщины, столь прекрасную, округлую верхушку тела, и это ощущение казалось ему достаточно полным, достаточно волнующим; он не хотел ничего большего.

С минуту они стояли недвижно, и вдруг женщина вся обратилась в слух. «Вы должны немедленно исчезнуть. Муж возвращается!»

Что было бы проще: взять портфель, прыгнуть на окно, с окна на мост, но Ксавер поступил иначе. Его охватило блаженное чувство: он должен остаться здесь с женщиной, ибо ей грозит опасность. «Я не могу покинуть вас!»

«Мой муж! Уходите!» — испуганно просила женщина.

«Нет, я останусь с вами! Я не трус!» — сказал Ксавер; тем временем с лестницы уже явственно доносились шаги.

Женщина пыталась оттеснить Ксавера к окну, но он знал, что не вправе покидать ее в минуту опасности. Уже слышно было, как в глубине квартиры открывается дверь, и Ксавер в последнюю минуту бросился на пол и залез под кровать.

3

Пространство от пола до потолка, созданного пятью досками, меж которых прогибался рваный соломенный тюфяк, было ничуть не больше, чем пространство гроба; но в отличие от гроба оно было душистым (приятно пахло соломой), с хорошей акустикой (по полу гулко разносились звуки шагов) и с широким обзором (прямо над собой он видел лицо женщины, которую не имеет права покинуть, лицо, отраженное на сером фоне тюфяка, лицо, пронзенное тремя стеблями соломы, торчавшими из мешковины).

Шаги, которые он слышал, были тяжелыми; повернув голову, он увидал на полу сапоги, топавшие по комнате. А потом, услыхав женский голос, не мог избавиться от легкого, но все же режущего ощущения жалости: голос звучал так же меланхолично, испуганно и заманчиво, как за минуту до этого, когда обращался к нему. Но Ксавер был достаточно благоразумен, чтобы побороть внезапную прихоть ревности; он понял, что женщина в опасности и защищается тем, чем обладает: своим лицом и своей печалью.

Потом он услышал мужской голос и подумал, что он подобен черным сапогам, шагавшим по полу. Затем услышал, как женщина говорит нет, нет, нет, как пара ног шатко приближается к его прибежищу и как низкий потолок, под которым он лежит, все больше прогибаясь, вот-вот коснется его лица.

И снова слышно было, как женщина говорит нет, нет, нет, только не сейчас, прошу тебя, а Ксавер видел на грубом полотне тюфяка, в сантиметре от глаз, ее лицо, и ему казалось, что это лицо делится с ним своим унижением.